Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль.

Андреев Даниил Леонидович

Твой законный царь, Москва!

Так владелец части Грозного в груди

Исповедовался, Бог его суди;

Так, в загробное страдалище влеком,

Еле вымолвил косневшим языком.

Потащили его – по горючим

Злым кремлевским камням,

По кровавым, по мстительным, жгучим

Сорока ступеням.

Одолел он весь путь без усилий –

Все царево крыльцо;

В зубы втиснули дудку; укрыли

Черной

маской лицо;

Жгут стянули на горле… И прямо

У порогов Кремля

Распростерли, для горшего срама

Белый труп оголя.

Над развенчанным призраком в маске

Измывался народ

Целый день – меж Никольских и Спасских,

Двух великих ворот.

И вершитель безумств и насилий,

Новый призрак кромешных времен,

Был у Лобного места Василий

В тяжесть барм облачен.

Вот, смеркается. Отблески зарев

Кремль и Красную тускло багрят,

Кровеня белый столп государев

И церквей беззащитный наряд.

Над качнувшейся русской твердыней

Уицраор вчерашних годин

Битву с хищной сестрой и врагиней

Начинает – один на один.

И над трупом ночные дозоры

Ставит царский указ:

“Не сводить с богохульника-вора

Зорких глаз!”

Сумрак площади пуст.

Голк бУнта

Смолк в посадах. Ночной

град –

нем.

Поздний отсвет зари

лег

лентой…

Чу, вверху-голоса…

кто?

с кем?..

Взад-вперед, взад-вперед

бдит

стража,

Чуть белеет в сырой

мгле

труп…

Синеватый огонь –

знак

вражий

Вдруг под маской мелькнул,

у губ.

И откуда невесть –

гром

рога

Разметал

будкий сон

Москвы,

Будто с ветром ночным

рать Гога

И Магога пришла,

Как львы.

Зарыдала сопель,

взвыл

бубен,

Чей-то, выше крестов,

взмыл

визг…

Разухабистый пляс –

дик,

дробен –

Вверх и вниз загудел,

Вверх-вниз.

Понеслись, гогоча,

вскачь

бесы

Через площадь –

из ям,

из рвов,

И на миг разошлась

завеса

Вековая

меж двух

миров.

И, подхвачен смерчем

в край

Велги,

В край гасительницы

Всех душ.

Он понесся к ней вдаль,

в дождь

мелкий,

В дождь нездешний,

вдоль ям

и луж.

Но такой

Мрак

веял оттуда,

Что, завыв, закричав, моля,

Вновь рванулось

в мертвую груду

И забилось к ней в щели

“я”.

Пусть его, приказом царевым,

На туманной, мутной заре

Волны черни

с похмельным ревом

Провлачили к смрадной дыре.

Но едва

царь утром из храма

Шаг ступил – уж гремела весть,

Что, ожив,

труп вышел из ямы

И что синих огней – не счесть!

Доводя до безумств

немилость,

Свирепея, как дух чумы,

Жгучим гневом воспламенилось

В уицраоре

семя тьмы.

Страхом, ненавистью и злобой,

Той, что всё сокрушает зря,

Преисполнил он

узколобый,

Едко-мстительный

ум царя.

Еще рдел меж зубцов

край

солнца,

Еще издали в Кремль

шла

ночь,

А приказ уж был – самозванца

Сжечь,

кромсать,

истерзать,

толочь.

И когда многоногий топот,

Довершив это дело, стих –

Пушка ухнула в мрак

на запад,

У ворот

у Серпуховских.

Залп развеялся, пепел сея,

Лжевоскресшего,

лжецаря…

Залп развеялся.

Плачь, Россия,

Плачь, безумную казнь творя!

И под лунным знаком двурогим

Он понесся,

быстрей совы,

По дорогам,

хмурым дорогам,

На безмолвный

рубеж

Литвы.

Часть третья

Велги бедный скоморох,

Горстка пепла,

Рыщет, ищет вдоль дорог

Души-дупла:

В кабаке под гам и крик

С бранью райкой,

В сердце праздное проник,

Вьется струйкой;

Льется, в дьявольской алчбе,

С током крови,

Плоть горячую себе

Холит внове.

– Ой, царя Димитрия хранил,

знать,

бес:

Спас уловкой хитрою, укрыл

в яр,

в лес;

Жив, здоров, целехонек, – тучней,

чем

встарь,

Сатанин помазанник, упырь!

бич!

царь!

Скрыл ли бес его меж сов,

Спрятал ли средь чащ его –

Только вышел из лесов

Образ шни гулящего.

Сам забыл вчерашний тать,

Плут без племени,

Как дерзнул вождем он стать

В этой темени;

Сам не знал, пургой гоним –

Кто он, где он,

Только чует, будто с ним

Чей-то демон