Андреевское братство [= Право на смерть]
Шрифт:
— Да уж… — разочарованно щелкнул языком Андрей. — Пленные бы нам куда как пригодились… Все вопросы сразу долой. Увы, дюраль с бензином — адская смесь. А катапульт на катерах пока не придумали.
Чтобы отвлечься от не слишком веселых мыслей — я ведь до сих пор не привык к клубящимся вокруг меня смертям, справедливым, несправедливым, случайным, — я заговорил о более безобидных вещах, вернувшись к позавчерашнему разговору.
— Интересно, как ты считаешь, соотносится сегодняшний случай с теорией Фолсома? — спросил я, делая вид, что знаю больше, чем на самом деле. — Может быть, мы как раз и живем в какой-то
Андрей посмотрел на меня с каким-то странным, оценивающим интересом.
…День пролетел совершенно незаметно. Сначала бой, потом хлопоты вокруг раненой Ирины, потом мы с Новиковым наводили порядок на палубе, заново стеклили рубку, чистили и приводили в походное положение пушки. Я, кстати, обратил внимание, что на казеннике одного из орудий выбита заводская марка и дата «1981 г.». Само по себе это не так уж странно, в мире сейчас циркулирует сколько угодно оружия, в том числе куда более почтенного возраста, но в плане нынешнего разговора может расцениваться как дополнительное подтверждение новиковской правоты. Логически рассуждая, столь богатый человек скорее всего установил бы на яхте нечто более современное и эффективное, раз уж вообразил, что ему есть от кого защищаться.
Начинало смеркаться, а небо по-прежнему затягивали низкие многослойные облака, у горизонта серо-черные, что могло обещать дальнейшее ухудшение погоды. И, соответственно, делало нашу надежду определить свое место по звездам почти напрасной.
Прервав беседу на полуслове, я спросил Андрея, а что же нам теперь делать с телами Артура и Веры? За всей сегодняшней суетой мы о них не то чтобы забыли, а как бы отодвинули в сторону. Я все еще думал, может, они вернутся? Тогда проблема с трупами решится сама собой. Но при вновь открывшихся обстоятельствах не следует ли предположить, что они окончательно остались где-то там… За гранью… Так хоронить их или все же пока нет?
— Ну давай их в пластиковые мешки запакуем и на палубу вынесем. Если до утра не объявятся — похороним по морскому обычаю, — предложил Андрей. Я не возражал.
Новиков сходил в каюту к Ирине узнать, как она там. С ней все было в порядке, и Алла тоже уснула рядом, в кресле, так что никто не мог помешать нам продолжить беседу.
— Вот и еще один намек на то, что мы, возможно, из твоей реальности уже вывалились. Друзья наши. Чего это они вдруг того? Думаю, ты прав. Или в момент пересечения границы реальностей они в астрале пребывали и вернуться не сумели, или таким потусторонним личностям вообще полагается в одной-единственной реальности существовать. Но это уже для богословов или антропософов задача.
Андрей замолчал, с аппетитом принявшись за тушенную с фасолью баранину. Пока он жевал, запивая острое и горячее блюдо сухим вином, я обдумывал услышанное. Привычка к невероятным событиям и приключениям позволила мне принять рассказанную Новиковым историю если и не с полным доверием, то и без внутреннего протеста. Бывает, все бывает, и нет оснований считать, что Андрей меня обманывает.
Не так ведь долго ждать осталось. Либо связь восстановится, тогда Андрей окажется просто способным фантастом, скрасившим мне не слишком веселые часы после боя, либо картинка звездного неба устранит последние сомнения. Но что я тогда буду делать?
Выйдя на кормовой балкон, под которым журчала срывающаяся из-под подзора волна, я глубоко вздохнул густой прохладный воздух. Неужели это воздух другого мира? Забавно! Все-таки полезное действие алкоголя нельзя отрицать. Универсальный адаптоген.
Андрей стал рядом, насвистывая не знакомую мне мелодию.
Темная поверхность океана медленно вздымалась, вознося «Призрак» на десятиметровую высоту, потом он плавно, чуть зарываясь форштевнем, соскальзывал в ложбину между волнами и вновь начинал взлет.
Зыбь разгулялась прямо-таки титаническая. Или — гомерическая?
Вроде не должно быть такой между островами, это больше смахивает на Дэвисов пролив, что ли…
— Затосковал, братец? — неожиданно мягко спросил Новиков. Обычно в его голосе присутствует то явная, то слегка прикрытая ирония. — Бывает с непривычки. А ты не горюй, чего уж! Везде люди живут, причем нередко — одни и те же. Тем более что у нас — совсем не скучно. Примем тебя в «Андреевское Братство», нам лихие мужики нужны…
— Андреевское? В твою честь, что ли? Еще один монашеский орден, а ты в нем великий магистр? — вяло спросил я. Сильнее всего мне сейчас хотелось спать. И лучше — с Аллой. Даже и просто так. Прижаться к любимой женщине и отправиться «в страну удачной охоты».
Но можно и по полной программе. Реакцией на прошелестевшую рядом смерть часто бывает неудержимая тяга к любви.
— Отец Григорий меня уже вербовал в монахи… Не по мне…
— Не так чтобы монашеский, — словно прочтя мои греховные мысли, усмехнулся Новиков. — И не в мою честь, а скорее флага андреевского. Хотя я тоже… — он хмыкнул, — в некотором роде — Андрей Первозванный… Цели и методы в чем-то схожие. Тебе не приходилось слышать об организациях, веками… регулирующих судьбы мира?
— Масоны, розенкрейцеры, тамплиеры?
— Близко. Однако на совершенно другой основе. Про тайну адмирала Колчака не читал часом?
— Это который попытался стать правителем России еще в ту Гражданскую? — блеснул я эрудицией.
— Он самый.
— Так он вроде году в девятьсот двадцатом или двадцать втором был убит?
— Вот в этом, господин эстандарт-юнкер, вся и суть… Но все-таки сначала шел бы ты спать. Не помнишь, кто сказал: «И я понял, что не прошло еще время ужасных чудес»? И я не помню. Да ладно…
Он вновь стал насвистывать, потом, как бы адресуясь ко мне, пропел в тон мелодии: «Good bye my friend, don’t cry my friend…» [4]
Хлопнул меня по уже зажившему плечу.
— Иди, иди. Завтра тоже будет день. Глядишь — не хуже нынешнего. А сразу не заснешь — полистай Киплинга. «Несите бремя белых, далек покоя миг. Усталость подавит и ропот свой, и крик…» Я бы такое в школе с первого класса преподавал. — «…Все, что свершить смогли вы, и все, что не смогли, пристрастно взвесят люди, к которым вы пришли…»
4
Прощай, мой друг, не плачь, мой друг…