Андрей Боголюбский
Шрифт:
В синие мартовские ночи воздух как-то особенно чист и животворен. Вдыхая его полной грудью, Алексей чувствовал, как весь, до краёв, наливался молодой силой, как сердце наполняла безмерная радость жизни. Заложив руки за спину, шёл он вдоль тёмных, притаившихся в лунном свете изб и слушал. В одном доме плакал ребёнок, и молодая мать напевала ему песню; в другом слышались глухие мужские голоса. Рядом, со свеса деревянной кровли, со звоном рухнула на землю большая сосулька. Привычным движением Алексей дёрнулся к мечу, но остановился. Да, он стал воином. Только душа осталась прежней. Сегодня, когда осматривал собор Софии, затуманились глаза от его несказанной красоты. Оставил бы
10
И опять, по-весеннему мягко и широко, шумят могучие сосны с влажными от тёплого ветра стволами. Пролетают грачи и жаворонки, обгоняя медленно ползущие рати. Из-под копыт рослых коней летят комья мокрого снега. Впереди, над шапками воинов, плывёт, вздрагивая, княжеский стяг с вздыбленным золотым львом. Владимирское войско возвращается домой. Кто-то из воинов затягивает песню, её подхватывают другие. Широкая волна несётся спереди; кажется, что поют не только воины, но деревья и земля, освобождающаяся от оков зимы. Песня проходит по рядам ощетинившихся копьями войск, как волны ветра по колосящемуся полю. Не отдаться её могучей силе нельзя. В такт ходу коня покачиваются копья, сами собой рвутся из груди звонки. Заломив шапку, Алексей поёт о громкой дедовской славе, звонившей своими острыми мечами о царьградские щиты греков, склонившей к земле стяги половцев.
Недолго останавливались на привалах. Дни стояли ясные, дорога грозила вот-вот сломаться, белые ленты рек чернели проталинами. Все торопились поскорее увидеть родных и близких. За темневшими вдали левами, за поросшими мелким березняком да ольхою оврагами мерещился воинам златоглавый град Владимир, и никто не думал о том, как их тяжкий воинский труд круто повернул судьбу Руси: Киев склонился перед владимирской силой. И рядовые пешцы и военачальники не чуяли величия событий и говорили о своих повседневных делах, о том, что их ожидало завтра.
ГЛАВА X
1
За почерневшую Клязьму, за белые в проталинах поймы, за синие муромские леса плыл многоголосый владимирский звон и таял в белёсой дали. Вдоль улиц стояли разряженные горожане. В синеве неба по-весеннему улыбалось и играло солнце.
Следуя в конном строю за мечником, Алексей смотрел по сторонам. Мелькали знакомые лица горожан, каменщиков, тесляров [107] , гончаров, щитников, но он искал глазами деда Кузьму и мастера Николая. В толпе незнакомых девушек высматривал Арину. Уже не одна владимирка, увидев мужа или сына, пробивалась сквозь народ и шла у стремени. Алексей сзавистью смотрел на счастливые и смущённые женские лица и вздыхал.
107
Тесляр– столяр.
Войско проходило мимо высоких рубленых теремов, перевязанных переходами, крытых крутыми тесовыми кровлями, мимо окованных железными скобами ворот и раскрытых лавок. Повсюду у стен и в переулках стояли люди в нарядных одеждах, некоторые держали на шитых полотенцах караваи хлеба с врезанной в верхнюю корку солонкой. Женщины вытирали слёзы.
В стороне от дороги Алексей наконец увидел своих. Дед Кузьма стоял, опираясь на берёзовый посошок, и улыбался, подняв к небу невидящие глаза. Одет он был в старый, подпоясанный лыком полушубок, из которого клочьями торчал мех. На ногах белые онучи и новые лапти. В новых лаптях был и мастер Николай.
Увидев своего ученика, Николай радостно замахал руками, наклонился к деду. Ощупывая посохом дорогу, Кузьма двинулся вперёд. Алексей отъехал в сторону, спрыгнул с коня. Обхватив внука руками, дед уткнулся ему в грудь:
– Милый, и не чаял дожить до твоего прихода! Кузьма ощупывал лицо внука, его рука бежала по груди, плечам, на бедре наткнулась на рукоятку меча.
– Вот ты и с мечом, Алёшенька!
– сказал он улыбнувшись.
– Скольким воинам за свою жизнь сделал я кольчуг и отковал мечей, а внуку и не пришлось…
Алексей обнял стариков. Маленькие и высохшие, с длинными белыми бородами, они головами едва достигали его плечей. Алексей прижал их к груди:
– Мы теперь заживём! И мечи будем работать и всё другое, что нужно.
Старики жались около него, как малые дети, а он чувствовал себя большим и сильным.
– Заживём…
2
Опять в Успенском соборе в стольном городе Владимире шла торжественная служба. Князь Андрей Юрьевич, нарочитые мужи - бояре, дружина и союзные князья благодарили Божью Матерь владимирскую за победу, одержанную над Киевом.
В тёмном углу одного, особенно усердного молельщика монахи ударили по шее: показалось, что он выковыривал из оклада драгоценные камни. Увидев это, Яким Кучкович обернулся к своему брату и сказал со вздохом:
– До чего в оскудении народ нынче дошёл! При князе и при всех попах хотел ограбить Богородицу…
Иван схватил Якима за руку:
– Да это мой тиун Яков!
– Может, обознался?
– Он самый, бес!
Поманив пальцем своего слугу, Яким указал глазами на тиуна, стоявшего в стороне, почёсывая шею:
– Задержи и приведи на мой двор…
– Я его подержу в подвале, постращаю! Он нам поможет, - сказал Яким брату, выходя из собора.
– Что ты задумал, Яким?
Яким посмотрел на брата, и тот всё понял.
– Боюсь я… - протянул он плаксивым голосом.
– Холоп-то мой, меня сразу и схватят.
– Некому будет хватать. Я смотрю, ты храбр только языком, а как до дела дошло, так и скис!
Алексей тоже был в соборе. Стало душно. Он начал пробираться к дверям. После собора легко и привольно вздохнул на свежем воздухе. Оглянулся по сторонам. Над белокаменной громадой лестничной башни мерцала зелёная звезда. Из тёмной арки соборной двери вместе с клубами пара всё ещё выходили богомольцы.
«Церковь вроде и невелика, а сколько народу вмещает!» - подумал Алексей.
Он натянул шапку и остановился. Нужно было бы идти домой, но не хотелось в такой тихий и ясный вечер забираться в избу. Алексей знал, что в эту ночь ему опять не уснуть. Только вчера возвратилась рать из похода. Пришлось неотлучно быть на княжом дворе, отбирать оружие для починки. Сегодня первый вечер его. На что ему этот вечер, если рядом нет Арины? Он с нетерпением ожидал её всё это время, а она не пришла… Может, уже забыла?