Андрей Капица. Колумб XX века
Шрифт:
На заседании Президиума Академии наук СССР доклад профессора из МГУ выслушали с большим вниманием и на очередных выборах большинством голосов избрали К. К. Маркова в академики АН СССР.
Из этого дела вышли три важных результата.
Во-первых, у московской университетской географии наконец-то появился собственный академик.
Во-вторых, началось долгожданное примирение академической и московской университетской географических наук.
Ну и, наконец, в-третьих, тот факт, что К. К. Марков стал академиком, открыло дорогу в академию другим географам из МГУ.
Вспоминает Н. С. Касимов: «Когда проходили выборы в академию, Андрей Петрович неизменно поддерживал всех,
Ему вторит Н. Н. Дроздов: «В то время на нашем факультете еще не было никаких академиков! Разве что Марков, но он был очень крупный ученый. И академика ему дали для Дальневосточного отделения Академии наук. Академия вполне логично всегда рассматривает, что вот ты крупный ученый — а что ты сделал для нее? И конечно, просто быть крупным профессором МГУ еще мало. Так что то, что поначалу появилось — первая ступень член-корреспондент Академии. В членкоры попадает наш декан Касимов, мой однокурсник Дьяконов тоже становится членкором. Потом Касимов становится полным академиком. Пошло-поехало!»
«Андрей Петрович даже пары деканских сроков не пробыл, — подводит итог Р. С. Чалов. — Первый срок у него был трехлетний, потом мы избрали его на второй трехлетний, но уже через год-полтора он начал собираться на Дальний Восток».
А Владимир Николаевич Ягодкин пошел на повышение в Московский горком.
Часть третья
ДЛЯ БЛАГА НАУКИ
Два веса, две мерки
Наука в те годы в буквальном смысле «зашагала по стране». Один за другим открывались «наукограды»: Обнинск, Пущино, Протвино, Дубна, Черноголовка.
В Черноголовке — химия, в Пущине — биология, астрономия, математика, биофизика, почвоведение — комплексный центр. Рядом с Протвином — синхрофазотрон.
Рассказывает Юрий Георгиевич Пузаченко, академик РАЕН, доктор географических наук, главный научный сотрудник Института проблем эволюции и экологии имени А. Н. Северцева, профессор кафедры физической географии и ландшафтоведения Географического факультета МГУ, заместитель председателя научного совета по проблемам экологии Отделения общей биологии РАН, член бюро Комиссии по заповедникам РАН, член экологического общества США:
«Протвино строилось при мне. Я в 1956 году по тому месту ходил — еще было абсолютно дико. И только начиналась стройка Пущино. Я тогда ругался, что мне гору портят, на которой я зайцев гонял, русаков. Я в Приокско-Террасном заповеднике вырос и поэтому хорошо знал пейзаж за Окой. А потом началось строительство в Новосибирске — Новосибирский научный центр. Начало строительства — где-то 1959 год. Потому что я уже в экспедиции работал от Сибирского отделения (СО) Академии наук.
Раньше наша наука была сконцентрирована в Москве и Ленинграде, чуть-чуть на периферии: немножко в Казани, немножко в Томске, немножко в Харькове. А тут пошла по всей России! Это же огромные деньги были вбуханы! Построить целый город, академгородок. Построить институты, оборудовать их современным научным оборудованием. Физическое, химическое — оно же дорогущее! И на это
Создалась масса рабочих мест, студенты у меня с факультета поехали и в Иркутск, в новый институт, и в Новосибирск. Появились молодые ученые с возможностью работать. Расширился потенциал у всех. Скажем, сидел Сочава в Питере (Виктор Борисович Сочава, академик АН СССР, доктор биологических наук, основоположник сибирской географической школы, создал учение о геосистемах. — Прим. авт.), над ним там была в-о-о-от такая иерархия, и где он там? А в Иркутске он смог свои идеи развернуть! Я не говорю уже о Новосибирске с его мощными институтами. То есть это был качественный скачок науки! По существу наступил ее послевоенный расцвет…
Я говорю о том периоде, когда формировались мое знакомство с Андреем Петровичем Капицей и моя работа с ним. Я характеризую тот период, в котором ничего хорошего, по большому счету, не было. Если объективно смотреть на вещи, все это происходило в абсолютно нищей стране, где элементарные бытовые вещи — костюм купить — вообще целая трагедия! Ну, нормальный костюм. Я до третьего курса ходил в ботинках на размер больше, которые дед привез из Чехословакии и не мог надевать, и в каких-то хрен знает штанах. У меня не было пальто, я ходил в энцефалитке, подбитой мехом, и в берете. Всю зиму! Ну, и делал вид, что горжусь… Просто-напросто ничего приличного-то и не было! Спальник я на свои деньги заработал — купил где-то на третьем курсе. Первый. Чего там говорить!
И к ученым относились, как всегда. Ну, что там? Лаборант — 80 рублей, младший научный сотрудник—105, старший научный сотрудник—120. Кандидатская — надбавка. Этого тебе хватит, но… телевизор купить трудно, холодильник тоже, машину вообще невозможно. Хотя на Дальнем Востоке все это умножалось на три».
А вот что пишет про те времена в своем интернет-журнале «Ландшафты жизни» Владимир Александрович Дергачев, доктор географических наук, эконом-географ, геополитик, старший научный сотрудник Института проблем рынка и экономико-экологических исследований Национальной академии наук Украины, а в те далекие времена — председатель комсомольской организации только что образованного во Владивостоке Тихоокеанского института географии (ТИГ):
«16 июня 1970 года было принято Постановление Президиума АН СССР об образовании научного центра.
Академгородок был запланирован в пригородной санаторно-рекреационной зоне Владивостока, на берегу Амурского залива. Фритьоф Нансен сравнивал побережье Амурского залива с Неаполитанским. Нужно сказать, что все Тихоокеанское побережье Приморья — край редкой красоты.
Во Владивостокской группе институтов ДВНЦ трудилось 2,5 тыс. человек, в том числе 747 научных сотрудников, из них 25 докторов и 298 кандидатов наук. За два года (1970–1972 гг.) прибыло с запада страны 4 доктора и 37 кандидатов и убыло один доктор и 16 кандидатов. Защитили 7 докторских и 43 кандидатских диссертации. В аспирантуре обучалось 180 человек, из них защитили диссертации 11, и выбыло 47.