Андрей Миронов: баловень судьбы
Шрифт:
Отыграв 10 апреля «Женитьбу Фигаро», Миронов почти на неделю был освобожден от спектаклей. Это время он посвятил кино, причем кино телевизионному. В те дни его давний друг и коллега режиссер Марк Захаров готовился к экранизации бессмертных «12 стульев» И. Ильфа и Е. Петрова. С тех пор, как летом 1973 года Захаров был назначен режиссером столичного Театра имени Ленинского комсомола, их творческие пути-дороги с Мироновым временно разошлись (при этом их дружба успешно продолжалась, и Захаров был в числе гостей, приглашенных Мироновым на его последний день рождения). Естественно, после стольких лет творческого содружества такая ситуация не устраивала обоих. И Захаров продолжал лелеять надежду, что когда-нибудь они с Мироновым еще тряхнут стариной. Это время пришло весной 76-го, когда Захаров решил осуществить для телевидения постановку
Стоит отметить, что в большом советском кинематографе были уже две широкомасштабные попытки оживить Остапа Бендера. Первым в 1968–1969 годах это сделал Михаил Швейцер, сняв «Золотого теленка». В нем Бендер, сыгранный Сергеем Юрским, был философом. Затем в 1970–1971 годах появился еще один киношный великий комбинатор – в фильме Леонида Гайдая «12 стульев» его сыграл Арчил Гомиашвили. Его Бендер был уже совсем иным – с минимумом философии, но максимумом азарта и темперамента. Миронов (который, кстати, проходил пробы к фильму Гайдая, но был забракован), приступая к этой роли, несомненно, держал в уме двух этих исполнителей, но подражать никому из них не собирался. У него было свое видение этого бессмертного образа. Давая накануне начала съемок интервью журналу «Искусство кино», он так охарактеризовал своего героя: «Остап Бендер очень разный: он всегда среди людей и все-таки одинок; он мечтатель и рационалист одновременно; он эгоистичен и при этом, несомненно, талантлив. Вся его беда в том, что он не находит достойного применения своему таланту, его энергия и фантазия тратятся щедро, но в конечном итоге бесцельно. И оттого Остап – фигура драматическая.
Мне кажется, что история Остапа Бендера не может оставить равнодушным современного зрителя. Оглянитесь вокруг, и вы наверняка увидите человека, который не умеет распорядиться своим талантом, направить его в нужное русло и жить, полностью отдавая все свои способности благородным целям. Как обидно порою бывает за людей, которые свои организаторские способности, умение проявить инициативу, творческое воображение могут использовать лишь для мелких собственнических интересов…»
Между тем до съемок «12 стульев» оставалось еще время, и в те дни шел подготовительный период: строились декорации, подыскивались недостающие актеры, записывалась музыка. Последнюю писали композитор Геннадий Гладков (к слову, он учился в той же 170-й школе, что и Миронов, но несколькими годами раньше) и поэт Юлий Ким. Их усилиями на свет родились прекрасные песни, без которых этот телефильм вряд ли бы состоялся. При этом все зонги писались исключительно под одного актера – Андрея Миронова (стоит отметить, что до него Бендер пел в кино только у Гайдая, но не устами Гомиашвили, а другого актера – Валерия Золотухина). К апрелю 76-го Гладковым – Кимом были написаны все необходимые песни: «Белеет мой парус…» («Песня Бендера»), «Рио-де-Жанейро», «Танго Остапа» («Странствуя по свету, словно птица…»), «Билет на пароход» и др. Несмотря на то что на экране Миронов поет их виртуозно, записывал он их крайне мучительно. Вот как об этом вспоминает Г. Гладков:
«Неожиданно для себя на записи я столкнулся с „музыкальным комплексом“ Миронова. С одной стороны, он страстно любил музыку и жаждал проявлять себя в музыке и пении. С другой – понимал свои ограниченные возможности. Противоречивые чувства – желание и боязнь – все время боролись в нем. Обычно он долго и мучительно готовился к записи, говорил, что голос у него не звучит, что сегодня ничего не получится, потом просил меня наиграть ему мелодию, напеть песню и все это записать на магнитофон. Забрав пленку, он уходил домой и дома с моего голоса старательно выучивал.
В студии на записи он обычно прежде всего интересовался, есть ли мелодия в аккомпанементе. Он страшно боялся остаться один на один с той фонограммой, которая звучала в наушниках, как казалось ему, не очень надежно. Андрей привыкал к моей пленке, к моему голосу, они были ему опорой. А теперь он лишался этой опоры. И выяснив, что мелодии не будет, он заявлял: «Нет, так я не могу». Начиналась долгая тяжба, после которой следовал вопрос: «А какая у тебя самая высокая нота?» Я называл. «Нет, я ее не возьму никогда». – «Кто тебе сказал?» – «Один музыкант мне сказал, что нота „ми“ – мой предел, выше я не могу».
Я чувствовал, что он прекрасно может справиться со всеми трудностями, но его нужно было раскрепостить, снять его комплекс. Приходилось прибегать к обману. Однажды я пообещал ему переделать все высокие ноты. При следующей нашей встрече я сказал Андрею, что все в порядке и самая высокая нота у него будет «ре». Он обрадовался: «Теперь я спою». Но я, зная, что Андрей не обладал абсолютным слухом, ничего не изменил, ни одной ноты не переписал и запустил ему прежнюю фонограмму. Он же, считая, что она стала ниже и ему будет петь удобнее, раскрепостился и спел все точно, не замечая высоких нот. Только после того, как запись успешно завершилась, я открыл ему обман. «Ты меня обманул? А ведь я чувствовал, что тут что-то не так», – расстерянно сказал он мне. «А мне наплевать, что ты чувствовал. Мне был нужен твой талантливый дубль, и я его получил», – радостно заявил я.
Когда Андрей просил меня сделать ему мелодию пониже, я всегда сопротивлялся: «Ну зачем тебе пониже? Ты будешь на низких нотах однообразно бубнить, а нам нужно сохранить тембр твоего голоса. А то ведь никто не поймет, что поет Андрей Миронов».
На этой почве у нас шла бесконечная борьба. Конечно, если он спокойно стоял у рояля, то ему нужно было сделать пониже, чтобы было удобно петь и не напрягаться. Но когда он выходил на запись, он обычно возбуждался, его темперамент и актерское чутье брали свое и тянули его голос наверх. Тогда он мог взять ноту, недоступную ему в обычном, спокойном состоянии. Это необходимо было знать, иначе можно было попасть впросак. Так однажды и случилось.
В фильме Бендер пел песню на корабле, аккомпанируя себе на гитаре. Здесь артист мог позволить себе петь в любой тональности, как ему было удобнее. Но мы решили потом записать песню в сопровождении ансамбля «Мелодия». Сделали аранжировку. Андрей тайно от меня попросил аранжировщика понизить его партию. Началась запись. Услышав аранжировку, он стал петь по-другому, и тональность оказалась для него низкой, неудобной. Ему пришлось в некоторых местах просто проговаривать текст, чтобы выйти из затруднительного положения. Так правда актерская помогла наиболее полному выражению правды музыкальной.
Конечно, если взять звуковую дорожку Андрея, то можно увидеть, что он часто поет вокруг мелодии, нередко проговаривает текст. Получается некая музыкальная декламация. Но меня в пении Миронова привлекали не правильно спетые ноты, а его актерская зажигательность. Певец поет ноты, а Андрей создает образ, который всегда оказывается точным…
Миронов привлекал не столько своими вокальными возможностями, сколько своеобразием артистической индивидуальности. В каждой песне ярко раскрывалась его актерская суть, и каждая песня становилась маленьким спектаклем. Поэтому он в основном пел песни характерные, в которых есть четкая или жанровая, или образная, или сюжетная основа, то есть песни, в которых можно выявить себя актерски. Он не раз говорил мне: «Я не певец, я актер, и эту песню я не могу просто спеть, я ее сыграю». Все песни в жанре ретро, которые он исполнял на телевидении, были жанровыми. Актер нашел к ним свой подход: пел их несколько иронично и в то же время по-доброму, с некоторой грустью…»
Нет, я не плачу и не рыдаю,На все вопросы я открыто отвечаю,Что наша жизнь игра и кто ж тому виной,Что я увлекся этою игрой…Пусть бесится ветер жестокийВ тумане житейских морей,Белеет мой парус такой одинокийНа фоне стальных кораблей…Во второй половине апреля Миронов возобновил свою работу в Театре сатиры. 16-го и 17-го он вышел на его сцену в роли Мужа в спектакле «Маленькие комедии большого дома». 18-го это был колхозник Швед в спектакле «Таблетку под язык», 19-го – Олег Баян в «Клопе», 20-го – Паша-интеллигент в «Ремонте», 23-го – Хлестаков в «Ревизоре». В субботу 24 апреля Миронов спектакль не играл, отметившись только на репетиции. Вечером этого же дня (в 21.30) по ТВ показали один из самых успешных фильмов Миронова – «Достояние республики».