Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока
Шрифт:
Достоинство любого народного предания определяется его древностью и достоверностью – двумя взаимосвязанными качествами. Достоверность является основанием древности, то есть сохранности в веках. Древность свидетельствует о духовной силе народа, способного неопределенно долго поддерживать и воспроизводить свое самосознание в череде поколений. Древность придает достоверности особую крепость и внушительность. Всякое подлинное предание обладает устойчивостью против рассудочной критики и обрастает в череде веков внушительным сводом письменных и вещественных подтверждений, развитой системой ссылок на его содержание в научных, художественных, публицистических произведениях.
Именно таким является предание о Крещении Руси самим апостолом Андреем Первозванным. Предание утверждает идею богоизбранности и призванности русского народа в числе первых крещеных народов. Эта идея стала прочным основанием всей многовековой государственной историософии России как православной державы.
В наиболее общем, лишенном местных
Летописное повествование подтверждается значительным числом современных ему и более ранних византийских упоминаний о проповеди апостола Андрея в пределах Руси, причем не только южной, но и северной [240] . Византийские исторические источники стали особенно доступными на Руси в эпоху Владимира Мономаха благодаря династическому браку, приведшему к рождению этого великого князя. Греки после столкновения с сыном Ярослава Мудрого Владимиром, правившим в Новгороде, в знак примирения выдают за его брата, Всеволода Ярославича, дочь императора Константина Мономаха. От их брака рождается Владимир Мономах. Этот великий князь, а в дальнейшем и его сродники всячески усиливают почитание апостола Андрея как крестителя своей родины: в его честь возводятся храмы (Всеволод Ярославич заложил в 1086 г. в память о проповеди апостола в Киеве церковь), его именем называются наследники рода. Наиболее известный из них, Андрей Боголюбский вводит на Руси с 1164 г. праздник Покрова, видимо, не только в знак своей победы над волжскими болгарами, но и в память о соименитом, себе блаженном Андрее юродивом, который считался таинственно связанным с апостолом Андреем не только совпадением имен, но и своим обратным хождением из варяг в греки (в первой половине X в. некий славянин Андрей, по некоторым данным новгородец, оказывается в Византии и, став блаженным, удостаивается в конце концов узреть чудо Покрова Пресвятой Богородицы).
240
Макарий, митрополит. История Русской Церкви. М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994. Кн. 1. Отд. 1. Гл. 1; Васильевский В. Г. Труды. СПб., 1909–1912. Т. 2. Ч. 1. С. 49–50; Приложение, статьи и комментарии Д. С. Лихачева в изд. Повесть временных лет: В 2 ч. М.-Л., 1950. Ч. 2. С. 218; Лихачев Д. С. Русские летописи в их культурно-историческом значении. М.-Л., 1947. С. 170–171.
Крещение от апостола Андрея, просвещавшего по преимуществу земли будущего «Второго Рима» – Византии, осмыслялось на Руси как изначальная предвосхищающая привязка Отечества к греческому имперскому православию. Эта привязка не только не исключала, но и предполагала вселенский размах русской христианской историософии в рамках концепции Рима как подвижной на земле, во времени, но неизменной в своем вечном духовном достоинстве столицы христианской вселенной, ойкумены. Историософски это осмыслялось как духовно-символическое продолжение намеченного еще в евангельском повествовании следования апостола Петра за своим братом Андреем, которого Христос призвал первым: так и на Русь вслед за духовным покровительством апостола Андрея приходит небесное покровительство его брата Петра, знаменующего собой тот камень, на котором строится вселенская Церковь с ее духовным центром – Римом.
Намечается обращенность Руси к покровительству св. Петра еще во второй половине IX в., так сказать, в предыстории – в годы одновременно происходившего христианского просвещения славян и создания русской государственности.
Уверенность Руси в своем «римском» достоинстве созревала постепенно, подпитываясь чередой красноречивых «случайностей» и осознанных поступков выдающихся представителей народа. Так, еще прежде, чем св. Владимир Креститель принял из Византии православие, отвергнув другие верования, просветители Кирилл и Мефодий способствовали созданию церковнославянского языка, приняв за его основу речь византийских (солунских) славян, которые сознавали себя истинными «ромеями» («римлянами») [241] . Так что впоследствии Русь стала основным оплотом славяно-«ромейского» церковного языка. В Херсонесе, где крестился св. Владимир в 988 г., те же святые Кирилл и Мефодий ранее чудесным образом обрели мощи священномученика Климента, папы Римского (I в.), знаменитого ученика и сподвижника апостолов Петра и Павла. Св. Климент был посвящен апостолом Петром в епископы Рима. И вот этот преемник апостола Петра завершает жизненный путь в Херсонесе (Корсуне), где и совершается Крещение Руси, причем часть мощей св. Климента, обретенных просветителями славян Кириллом и Мефодием, отправляется в Рим, а часть (включая и главу) остается в Херсонесе, и потом св. Владимир забирает их в Киев и полагает в Десятинной церкви.
241
См.:
Другой древний источник русского православия, Новгород, получил первого епископа из Херсонеса, а поскольку православие еще в апостольские времена пришло в Херсонес благодаря св. Клименту, то и в Новгороде в древнейшие времена был построен храм во имя этого римского папы, ознаменовавшего своей судьбой перенос на Русь римского первоверховного, «Петровского», апостольского достоинства.
Для напряженного символического мировосприятия, свойственного христианству вообще и русскому христианству в частности, стало весьма значимым обратное звучание (и соответствующее значение) именно славянского слова «Мир»: «Рим». Эта чисто славянская игра слов служила для русского мистического сознания еще одним подтверждением вселенского, «римского» достоинства Русской церкви и державы. Уже в «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона (XI в.) Русь, подобно Риму, предстает неким средоточием мира: она «ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли» [242] .
242
Памятники литературы Древней Руси: XVII в. Кн. 3. М., 1994. С. 591.
Как известно, уже с XI в. главные города Древней Руси подчеркивают в своем облике «римские», византийские черты: в Киеве и Новгороде уже были воздвигнуты храмы Святой Софии – по образцу главного храма Константинополя, или Второго Рима. К софийскому виду относятся Успенские соборы во Владимире, в Москве – так как праздник Успения Богородицы связывался с поклонением Святой Софии Премудрости Божией.
Обычным явлением были браки, связывавшие русских князей с родами византийских императоров. Н. М. Карамзин отметил знаменательное совпадение: в канун Крещения Руси Владимир Великий взял из Византии в супруги Анну, а в канун падения Второго Рима император Мануил женил своего сына на дочери великого князя Василия Дмитриевича, Анне, внучке Дмитрия Донского, положившего начало освобождению России от татар.
То ли Владимир Великий, то ли Владимир Мономах, внук византийского императора Константина Мономаха (по устойчивому преданию, скорее, он), получил из Византии знаки императорской власти: шапку Мономаха и другие регалии [243] . Есть основание считать, что Ярослав Мудрый был удостоен от византийского императора наименования цезаря (кесаря, царя), когда во всей Европе кроме него таковыми считались только правитель Священной Римской империи Конрад и правитель Византии Константин Мономах [244] .
243
Толстой М. В. История Русской Церкви. Издание Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1991. С. 381.
244
Рыбаков Б. А. Стригольники: (Русские гуманисты XIV столетия). М.: Наука, 1993. С. 45.
Первоначальное стремление Руси сравниться со Вторым Римом, уподобиться ему – впоследствии, в эпоху его ослабления и падения, перерастает в желание быть единственным носителем христианско-мистического, «римского» типа государственности и духовности.
Когда в 1453 г. византийский Рим был сокрушен исламской Турцией, это падение было воспринято на Руси как итог заблуждения по следам Первого Рима, духовно повредившегося еще ко времени его завоевания варварами. С этих пор Московская Русь осознает себя Третьим Римом – Римом последним до Конца Света – в надежде на свою неизменную верность православию, то есть истинному христианству.
Представления о Третьем Риме обобщил и развил псковский старец Филофей в 1510-1520-е гг. в посланиях к великому князю Василию III и дьяку Мунехину. По выражению Филофея, «ромейское царство» уже незаменимо до Конца Света и «неразрушимо, потому что Господь в римскую власть записался» [245] , – имеется в виду, что Христос по Рождестве попал под перепись населения, устроенную императором Августом (разумеется, по Промыслу Божьему). Старец внушает «благочестивому царю»: «внимай, <…> что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать» [246] .
245
Памятники литературы Древней Руси: Конец XV – первая половина XVI в. М., 1984. С. 448.
246
Там же. С. 441.