Андрей Рублев

Тарковский Андрей Арсеньевич

— Не губи, отец, божий человек, не губи… Прошло все… Резчиком я теперь по камню… Не выдавай этому… — кивает он в сторону приближающегося Даниила.

— Да ты это что? Это же все равно, что отец мой.

— Не выдавай, все равно не выдавай, не губи, божий человек…

Князь, сотник и старшой идут по длинному коридору, пересекают несколько палат.

— Тебе в доме жить, я и на соломе пересплю… — ворчит Степан.

— Чего? — переспрашивает князь.

— Я тебе вот что скажу:

все это переписать надо, стены, потолки, все! Только поярче, посильнее!

Старшой вдруг останавливается. Даже в полумраке видно, как он побледнел.

— Дозволь мне, великий князь, сказать…

— Ну, — разрешает князь.

— Ты рисовать умеешь?

— Нет, — удивлен князь.

— А, может, сотник твой в каком искусстве мастер?

— Ну?..

— А я, — старик ударяет себя в грудь, — сорок лет по этому делу! Ты мне хоть веришь?!

— Не верил бы, так…

— Так чего же ты своего сотника боле меня слушаешь?!

— Видал, куда гнет? — ухмыляется Степан.

— Я же сорок лет этим делом занимаюсь! Ну скажи, сделай милость, вот это что такое? — обращается он к сотнику, тыкая корявым пальцем в стену, расписанную орнаментом.

Степан демонстративно молчит, с ненавистью глядя на старика.

— А это что? — настаивает мастер.

— Ну, Степан? — улыбается князь. Все это начинает его забавлять.

— Видишь?! — злорадно восклицает мастер. — Я тебе говорю, лучше хором тебе никто не поставит, а ты не мне веришь, а Степану!

— Да, Степан, тебе на жеребце сподручнее! — хохочет князь.

— Не в умении дело, — говорит сотник, бешено глядя на старшого и на ходу царапая стену коваными ножнами.

— Ничего переделывать не стану! Хоть убей! Тут люди душу свою положили, сердце! Под землей по колено в воде ковырялись…

— Ладно, ладно! — обрывает его князь. — Ступай, Степан, тут у меня дело к нему.

Сотник, спрятав глаза, кланяется и уходит.

Мастер и князь входят в опочивальню. Старик осматривается, выглядывает в коридор.

— Да нет никого! Я наказал, чтоб муха не пролетела.

Старшой вынимает из-за пазухи ключ и подходит к изразцовой печи. Вставив ключ в искусно замаскированную скважину, он дважды поворачивает его. Открывается небольшая узкая дверь. Старик нагибается, поднимает с пола заранее припасенный факел и бьет кресалом по кремню.

— Дай я сам! — возбужденно шепчет князь.

Андрей, Даниил и Никола — беглый холоп из-под Троицы, которого Андрей узнал в загорелом, — идут вдоль стены.

— Меня тот самый рыжий, ну москвич тот, с кем подрался… Он меня и расклепал, — рассказывает Никола. — Я его потом и не встречал больше. Я тогда вроде шального какого был, сидел во мне бес этот… Чуть что — сразу в драку… И ведь изловили бы… А сейчас я и драться разучился, — улыбается Никола.

— Ну вот и хорошо, — приглядываясь, говорит Андрей.

— Иногда

и постоять за себя — не грех… А я уж третий год с артелью хожу. Сначала так — известь таскал, а потом вот резать по камню приспособился…

— Еще как приспособился! — смеется Даниил и хлопает Николу по плечу. — Вон каких карнизов понатесал!

— Митяй учил, — смущается Никола.

Закинув головы и щурясь на солнце, все трое смотрят на хитросплетения карниза, опоясывающего терем под самой кровлей.

Вдруг Андрей замечает выглядывающую из-за угла девку с заплаканными глазами и покрасневшим носом. Они встречаются взглядом, и девка скрывается за домом.

— Что это она? — спрашивает Андрей.

— А! — машет рукой Никола и неопределенно улыбается.

Андрей догоняет ее за углом.

— Ты чего? — спрашивает у нее Андрей. — Кто тебя?

Она не отвечает и идет прочь.

— Ты что? — Андрей делает за ней несколько шагов. — Может, помочь чем? — он трогает ее за плечо, но девка вырывается и зло кричит:

— Отстань! Чего пристал? Много вас тут таких помощничков! — и бежит в сторону леса.

По стенам подземелья мечутся гигантские тени.

— Осторожно, там ступеньки, — предупреждает мастер.

— Прямо к реке выходит? — подняв факел, спрашивает князь.

— Куда указал — на обрыв.

Стены подземного хода выложены темным камнем, украшенным хитрым рисунком.

— А красиво… — замечает князь.

— Так у меня резчиков двое, такие мастера! Режут, как птицы поют. Прямо берут камень безо всяких наметок и режут. Лучших мастеров и нету, чем они.

— А на Степана ты не серчай. Это я так…

— А что Степан? Степан сам по себе, мы сами по себе.

— Он исполнительный — Степан. Ты его не слушай.

Они все дальше уходят по бесконечному коридору, и темнота, расступившись перед ними, смыкается за их спинами.

Как снежные, сверкают стены хором.

— Да нет, вы сейчас лучше и не придумаете ничего, — говорит Даниил.

— А-а-а. А-З-з-ве-зве-нигород? — огорчается Митяй.

— Я бы тоже не брался бы сейчас, — соглашается с Даниилом Рублев. — Глаз устал. Я вам верно говорю.

— Вот-вот, пусть глаза отдохнут, а то одно и то же повторять начнете, а уж хуже этого ничего нет, — говорит Даниил.

— А что ж делать-то? — спрашивает Никола.

— Чего делать? — улыбается Андрей. — Глянь, какая погода стоит! Ступайте по домам, денег вы накопили. На покос сходите, рыбку половите. Как хорошо!

— Хорошо-то хорошо… — грустно говорит пожилой мастер.

— А-у-у-у род-д-дных ма-а-а-моих… а-а-а-земли-то н-н-небось не осталось…

— Да и далеко до дому-то, — вздыхает пожилой. — Ден десять.

— Десять ден, — говорит Никола. — Пока дойдешь, и покос кончится. После Петрова дня и кончится!