Андрей Ярославич
Шрифт:
— Куда поеду? Что сделалось?
Последнее время жизнь его была защищенной, но из души не ушли воспоминания дальнего детства — как несли его, убегая от опасности, как прятали… Воскрес давний детский смутный страх потери близких…
— Ты поедешь со мной? И Анка? — Мальчик схватил пестуна за рукав.
— Ну, испугал я тебя! — Лев явно на себя досадовал. — Ежели ты поедешь, тогда и мы с тобой. Это князь прикажет. Нам-то не положено много знать и говорить. Сейчас одену тебя — пойдешь к отцу, в приемную палату…
В приемной палате, где стены были расписаны солнцами, Андрею почти что и не доводилось бывать. Там князь принимал торжественно послов, знатных гостей;
— Кто приехал? — Голос мальчика прозвучал глуховато сквозь рубаху из крашенины лазоревой, которую как раз пестун надевал на него через голову поверх белой сорочки.
Лев будто не расслышал. Наверное, сделал вид, будто не расслышал. Андрей не стал повторять свой вопрос, но вдруг подумал, что все это должно быть связано с приездом Александра. Может, отец снова поедет в Киев и возьмет с собой Андрея? Может, из Киева приехали?..
А хорошо, если бы приехали татары! Уж разок приезжали, но Андрей так и не поглядел. А как бы любопытно… Вдруг отец поедет к татарам? Здесь, в стольном Владимире, оставит Александра, а Андрея возьмет с собой, чтобы Андрей не оставался с Александром и княгиней Феодосией…
Вокруг худеньких мальчишеских запястий Лев обернул вышитые жемчугом зарукавья, застегнул жемчужные пуговки. Через голову надел мальчику воротник-ожерелье. Андрей наклонил голову — на сплошной плотной вышивке ожерелья вспыхивали огоньками яркими красные драгоценные камешки. Лев подергал, крепко ли держится гашник на суконных портах. Мальчик представил себе, как шнурок лопается в приемной палате… Засмеялся… Пестун легко понял его мысли и тоже улыбнулся… Опоясал Андрея нешироким темнокрасным поясом. Андрей сел на постель, спустив ноги в чулках. Пестун надел ему цветные сапоги, расшитые кожаными лоскутами, сапоги были коричневые, а лоскуты — зеленые и синие. Андрей встал и притопнул правой ногой, после — левой. Лев надел на него недлинную, чуть ниже коленок, свиту с петлицами, подбитую собольим мехом, подпоясал широким поясом заморской гладкой ткани.
— Когда мне ухо проколют? — спросил мальчик, ощущая себя важным и торжественным. — Я испытание выдержал! У всех дружинников серьга в ухе, и у отца, и у Александра!..
— Хорош и без серьги! — Но Лев явно был доволен видом своего Андрейки. — Вот выйдешь первый раз из битвы, тогда и ухо тебе проколют, и серьгу навесят золотую с камешком…
— Я серебряную хочу, с голубым камешком, так покрасивее. И будто высоты от серебра поболе. А золото, оно низкое…
Лев поглядел на мальчика. И всегда Андрей скажет необычное, вроде и о простом речь, а необычное скажет!.. С этим мальчиком нельзя было говорить снисходительно, как с прочими малолетками.
— Если золото у тебя низкое, чего же коня Златом назвал? — Пестуну был любопытен ответ мальчика.
Андрей посмотрел на него ясными глазами — солнечная голубизна.
— Злат — это потому, что он как солнце золотистый. Это золото живое, солнечное, а не то, из которого серьги да колечки делают!..
Хорошо было видеть теплый взгляд пестуна…
Лев отступил, оглядел мальчика и снова проговорил:
— Хорош! — Отворил дверь и крикнул в сени: — Сбирайтесь!
О, стало быть, он пойдет в приемную палату выходом торжественным, с прислужниками впереди и позади!..
Андрей вышел в сени следом за Львом.
Двинулись по галереям. Лев шагал впереди с поднятым мечом. Далее — в ряд семь страдников с копьями. За ними — Андрей. И уже за ним — еще два ряда стражников и прислужников. Те, что стояли
Наконец отворилась высокая широкая дверь приемной палаты. Андрей, занятый этим ощущением важности и торжественности, вступил в палату и видел вокруг лишь пестроту разных оттенков. Стражники и прислужники отошли к стенам, где и без того теснилось немало народа. Лев вложил меч в ножны и встал так, чтобы Андрей мог его видеть…
«Неужто он думает, я оробею? Смешно как!..»
Ни малейшей робости Андрей не чувствовал. Было празднично…
Отец и Феодосия с важностью восседали на троне. Андрей невольно оглянулся, ища Александра, но старшего брата не было.
Праздничная пестрота сложилась в определенную картину. Перед отцовским местом кучно стояли совсем неведомые бояре в красных корзнах-плащах, накинутых на левое плечо и на правом застегнутых золотой застежкой. Пестро играли драгоценные воротники-ожерелья, а с поясов свешивались мешки-кошельки — налиты. В руках чужие бояре держали отороченные мехом суконные колпаки. Но несмотря на снятые шапки, вовсе не виделись эти люди почтительными. Они стояли как-то свободно, переступали в своих высоких сапогах с носка на пятку, поглядывали. Плечи были развернуты, а головы вскинуты с гордостью на крепких шеях. И будто это была не нарочная горделивость, а всегда будто они так держались… И потому — Андрей догадался — отец держался совсем величественно, голову вовсе не наклонял. А Феодосия в своем богатом, сплошь расшитом золотом и каменьями одеянии казалась огромною куклой, так замерла в горделивом величии…
Андрей вдруг понял, что в этом действе и ему назначена роль. Пробудилась кровь императоров ромейских и северных правителей-воинов. С естественным и спокойным достоинством десятилетний мальчик остановился посреди палаты высокой и широкой.
— Подойди, сын мой! — проговорил князь. И голос прозвучал совсем зычно и торжественно.
Будто это все была какая-то игра в торжественность и величие. И каждый творил в этой игре именно то, что подобало ему творить. И Андрей уже почему-то ведал, хотя никто ему и не сказал, что же ему подобает, надлежит творить…
Удивительное обаяние было в том, с каким естественным, без грана спеси, надутости, величием пошел круглолицый мальчик в нарядной одежде к отцовскому трону, легко и естественно, не заискивая, поклонился и встал по левую руку отца.
Князь величественно повернул к нему голову.
— Андрей, сын мой! — начал. — Господь наделил тебя светлым умом… — И все этим зычным голосом, и все с этим величием. — Падобно священнослужителю, одолел ты книжную премудрость. Научен воинским искусствам, владеешь конем и мечом. Пришла твоя пора испытать себя в делах правления. Послы Новгородской земли прибыли срядиться-договориться со мной о князе — владыке дружины. Я делаю шаг им навстречу, даю им тебя, любимого моего сына! Изъявляешь ли и ты свое согласие?
Все, что говорил сейчас отец, было так удивительно и неожиданно. Но мальчик стоял спокойно и ничем не показал своего удивления. Все его существо было подчинено этому внезапно пробудившемуся умению вот так спокойно и естественно-величаво стоять, все его существо было захвачено этим умением…
Он услышал вопрос отца и, не задумавшись ни на мгновение, произнес, и все с этим удивительным в своей естественности величием:
— Да, отец, я изъявляю свое согласие и оставляю на усмотрение ваше и ваших многоумных советников заключение ряда-договора с послами Новгородской земли о моем княжении там…