Андрей Ярославич
Шрифт:
— Да, — отвечал князь рассеянно, — ты у меня истинный правитель и полководец, радетель о власти своей… А та, что в Новгороде завел, хороша ли?
Александр привычно сощурился.
— Неплоха.
— А родом какова?
— Отца Бориском зовут, корабельщик, мать — из датской земли, — отвечал сын с какою-то детской послушностью, даже тронувшей отца.
— Сыновья родятся, признаешь ли? — В голосе отца невольная настороженность послышалась.
— Погляжу, — отвечал сын. с осторожностью. — Погляжу, — повторил…
Наконец Ярослав, невольно почти, высказал вслух
— Боязно мне. Страшусь, мал Андрейка для княжеского стола.
— Самого-то тебя семи лет отослали княжить в Южный Переяславль. Девяти — на половцев пустили, с киевским Рюриком да Романом Галицким. А меня с Феодором покойным ты в Новгород послал, — Александр перекрестился, упомянув об умершем брате, — восьми еще не минуло мне тогда…
— А все боязно. Тебе признаюсь, хотел было слово свое назад взять, Андрея не посылать, на твою волю новгородцев оставить…
Александр почувствовал сильную досаду. Неужели отец настолько утратил власть над своим сердцем?!
— Неразумно было бы сие, — процедил Александр сквозь зубы. — Никакая опасность не грозит Андрею. Верных людей отпускаешь с ним. Как со мною некогда — Якима-пестуна. — Александр справился с собою и улыбнулся.
Ярослав подумал, что уж теперь старший сын никогда не догадается о промелькнувших замыслах отца — отдать Андрею Новгород… А, пустое все! Будто Новгород отдашь кому! Это как в той побаске о медведе и незадачливом охотнике: «Ежели медведя ухватил, так веди его сюда». — «И привел бы, да вот не отпускает он меня!» А медведь тот — Новгород!..
Вечером князь, как часто бывало, пришел проведать своего любимца. Андрейка закидал отца вопросами. Но зачем, с каким умыслом отец посылает его княжить, не спрашивал. Это ведь было в обычае — сажать княжичей невозрастных на столы, и Андрей об этом уже знал и просто решил, что и для него настало такое время. Быть может, он бы еще нечто понял, но предстоящая поездка занимала его совсем по-детски, и в детском своем веселом возбуждении он не размышлял много…
— Ты ненадолго едешь, Андрейка, — говорил отец, — посидишь на столе для первости и воротишься ко мне…
— И тогда Александр снова поедет в Новгород, — сказал мальчик с детскою легкостью.
— Умный ты мой! — тепло произнес князь. И подумал, что при уме своем Андрейка душою чист…
На этот раз отец засиделся у своего любимца. А выйдя в сени, увидел пестуна, тот будто поджидал князя, будто учуял, что будет ему от князя слово.
— Ты в Андреевой покое ложишься? — спросил князь.
— Теперь уж нет, — отвечал пестун. — Княжич желает почивать в одиночестве. Я у двери ложусь, на войлоке… — Он говорил с господином не заискивая…
— Хорошо ли почиваете? — Князь хмурился. — Ныне входит мой сын в совершенный возраст, могут быть болести, тревоги разные…
— Ночью при свечах книги читает, свет пробивается, мне видать. — Пестун говорил с теплотою, как о самом близком, о своем питомце.
— И что же ты? — спросил князь.
— Как вижу, что поздно совсем, вхожу, уговариваю ложиться…
— И слушает?
— Уговорить нелегко! —
— Книги в крепкую скрыню с замком прочным уберите, чтобы целы остались. Чтобы в Новгород довезти в целости и назад в стольный Владимир доставить в целости! — И добавил мягко: — Сыну моему книги эти дороги… — И вдруг молниеносным каким-то движением приблизился к пестуну. Голос — шепотом свистящим: — Ты следи! Чтобы ни единой обиды Андрею! А более всего — чтобы не глянулся новгородцам излишне…
Князь поглядел испытующе на пестуна. Огромные темные глаза Ярослава сузились в горящие черным светом узкие щели…
— Понял я… — тихо проговорил Лев и не опустил глаза, спокойно и уверенно выдержал острый взгляд князя…
Андрей ехал в санях. Лошади запряжены были гусем — вереницей. Снова был санный поезд, но теперь, впервые в его жизни, еще недолгой, для него одного слаженный. Его сани, парадные, устланные коврами, окружали верховые. Лев тоже ехал верхом. Хотел ехать верхом и Андрей, но пестун сказал, что князю подобает прибыть в парадных санях. Но когда прибудут, Андрей станет выезжать на своем золотистом Злате.
За поездом санным следовала княжеская дружина, возглавляемая Михаилом и Темером. Из своей личной охранной дружины отобрал князь Ярослав самых верных людей, чтобы отпустить их в Новгород буйный для бережения любимого сына.
Снег взметывался, взлетал холодной буйной пылью. Полыхали зимние зори… Все далее — на Север… К озеру Ильмень, к реке Волхов…
— Сейчас все замерзло, — говорил Лев, — а вот растает лед, откроются пути водные, каких только не повидаешь в Новгороде кораблей! — говорил и еще более радовал мальчика.
Андрею хорошо было ехать. Всем своим существом устремился он на поглядение неведомых, прежде незнакомых мест.
Но Лев говорил, что все одето снегом, будто шубой, а вот придет весна, раскроется все…
В Новгороде отведенный Андрею и всей его челяди и спутникам дом был рубленый деревянный, в два этажа, со множеством пристроек, с треугольными кровлями уступчатыми, с галереями наружными, обнесенными перилами, с косящатыми окошками.
Анка распоряжалась об убранстве должном, разносился ее громкий голос.
Окошки выходили на широкий пустой двор. Во дворе не водилось торга, только слуги Андреевы суетились близ хозяйственных построек.
Андрей стоял у перил на галерее. Сундуки выгружали из саней.
«Книги!» — тотчас полыхнуло в уме.
С топотом мальчишечьим побежал по ступенькам вниз.
— Лев! Мои книги! Где сундук с книгами? Сейчас наверх несите в спальный покой!
Куда? Неодетый! — закричала появившаяся Анка. — Беги в дом, застудишься насмерть! Балбес большеуший!
Андрей разгневался всерьез. Что же это сделается, если в городе прознают?! Подумают, младенца привезли им в князья, няньки на него ругаются. Господи, как будет стыдно! Однако даже в такое мгновение не ответил Анке гневливыми словами, только в этом внезапном возбуждении открыл невольно рот, втянул холодный, чуть колкий воздух и снова сжал губы.