Андропов
Шрифт:
Идеологическая ограниченность Андропова как политика и государственного деятеля не позволила ему взглянуть иначе на проблему инакомыслящих и на все те оппозиционные движения в стране, с которыми он боролся еще на посту Председателя КГБ. В этой области ожидания видных деятелей эмиграции и диссидентов внутри страны, к сожалению, не оправдались. Мы уже писали, что никто из «политических» не вышел на свободу по декабрьской амнистии 1982 года. Были освобождены лишь несколько диссидентов, которые оказались в заключении по другим статьям Уголовного кодекса, например за хранение патронов, нарушение паспортного режима и прочим. Вышли из мест заключения и арестованные еще весной 1982 года несколько человек из так называемой группы «социалистов» (А. Фадин, П. Кудюкин, Ю. Хавкин, Б. Кагарлицкий и другие). Ее члены находились под следствием, и их освобождению предшествовала процедура письменного «раскаяния», а иногда и таких показаний (А. Фадин и П. Кудюкин), которые граничили с предательством товарищей по группе и всех тех, кто этой группе сочувствовал.
Однако в целом по разным линиям начал усиливаться нажим на тех немногих известных и не слишком известных диссидентов, которые еще оставались на свободе. Вызывая этих людей в органы КГБ или Прокуратуры, им угрожали арестом, если они не прекратят «антисоветской» деятельности. В начале 1983 года было объявлено о предстоящих судебных процессах, в частности по делу 3. Крахмальниковой — издательницы религиозного альманаха, по делу писателя П . Бородина. Под давлением КГБ вынужден был покинуть страну известный советский писатель Г. Владимов.
Ю. В. Андропов возобновил отношения с некоторыми из своих прежних помощников, например с Г. X. Шахназаровым. Но когда ободренный этим Георгий Хосроевич составил обстоятельную записку о необходимости постепенной демократизации в стране, Андропов отнесся к его предложениям резко отрицательно. «Мы должны сначала накормить и одеть людей», — сказал он Шахназарову. Узнав о трудностях режиссера Ю. Любимова в театре на Таганке, Андропов просил Шахназарова передать ему, что постарается помочь, но позже. «Сейчас мне не до этого» — таков был ясный смысл слов Андропова.
Еще более резко отреагировал Юрий Владимирович на большую записку Г. Арбатова о настроениях и разочарованиях интеллигенции после волны запрещений театральных постановок и разговоров о предельно догматичных и нелепых лекциях, которые в различных аудиториях читал заведующий сектором экономических наук отдела науки ЦК КПСС М. И. Волков. Среди интеллигенции, писал Арбатов, появилась даже поговорка: «Вот тебе и Юрьев день». Андропов ответил Арбатову не устно, как обычно, а письменно и на «вы», обвинив недавнего друга в «удивительно бесцеремонном и необъективном тоне», в «претензиях на поучения», заключив, что это «не тот тон, в котором нам следует разговаривать с Вами». И еще решил добавить Андропов: «Пишу все это к тому, чтобы Вы поняли, что Ваши подобные записки помощи мне не оказывают. Они бесфактурны, нервозны и, что самое главное, не позволяют делать правильных практических выводов». По существу это была своеобразная «декларация» о прекращении прежних отношений. Правда, сам Андропов понял вскоре, что был не вполне прав. Уже в конце лета 1983-го он пригласил Арбатова к себе и после теплой, хотя и не лишенной горьких взаимных упреков встречи попросил подготовить записку об отношениях между партией и интеллигенцией [267] .
267
Арбатов Г. Из недавнего прошлого // Знамя. 1990. № 10. С. 215–216.
Такая же встреча состоялась у Андропова с А. Бовиным, которому поручили подготовить записку по национальным проблемам. Андропов получил и прочел эту записку, как и записку Арбатова, видимо, во время болезни. На тексте сохранились его пометки. Но реализовать предложения своихдавних консультантов он уже не смог. Неудивительно, что и сегодня некоторые из авторов называют время Андропова не «новой оттепелью», а «поздними заморозками» и вспоминают его прозвище — «Юрий Долгорукий». Я не считаю это справедливым, но оснований для таких оценок, к сожалению, более чем достаточно. Одно из них — судьба А. Д. Сахарова.
После прихода Андропова к власти требования об освобождении Сахарова становились все более настойчивыми и многочисленными. Многим казалось, что новый советский лидер — пусть и по чисто тактическим соображениям — сможет положительно решить этот вопрос. Но Андропов ничего не сделал для изменения положения Сахарова. Напротив, принял меры для усиления всех форм давления на ссыльного академика. Статьи и коллективные «открытые» письма против Сахарова стали публиковаться не только в «Известиях», но и в «Горьковской правде». Журнал «Человек и закон» называл Сахарова и «агентом ЦРУ», и «агентом международного сионизма» [268] . В новом издании книги Н. Н. Яковлева «ЦРУ против СССР», вышедшей в 1983 году, появился большой раздел об А. Д. Сахарове и Е. Г. Боннэр, перепечатанный вскоре многотиражным молодежным журналом «Смена». Некоторые из близких друзей академика, в частности Ю. Шиханович, были арестованы как раз в 1983 году. Сахарову не доставлялись письма от его единомышленников и коллег из-за границы, но за год он получил более 2500 писем с резким осуждением его «человеконенавистнической» позиции.
268
Человек и закон. 1983. № 10. С. 105.
Несомненно, Андропов знал практически все о положении Сахарова. Когда в августе 1983 года в Москву приехала группа американских сенаторов, чтобы прозондировать вопрос о возможном улучшении советско-американских отношений, а также о Сахарове, именно Андропов в беседе с ними заявил, что дело Сахарова не может быть пересмотрено и что ученый якобы «психически болен».
Хотя Советский Союз являлся многонациональным государством, наши национальные проблемы не изучались ни в научных, ни в политических учреждениях. Редкие начинания в этой области не получали поддержки. Один из консультантов ЦК Э. Баграмов вспоминал: «С приходом к руководству партией Ю.В.Андропова появилась надежда, что национальной политике будет уделено должное внимание. В 1983 году я направил Андропову записку "О некоторых вопросах национальной политики КПСС". В ней обозначались горячие точки: взаимоотношения грузин и абхазов, осетин и ингушей, армян и азербайджанцев в связи со статусом Нагорно-Карабахской области, процессы в Эстонии, Карачаево-Черкесии, выступления крымских татар. Анализировались тревожные демографические и социально-психологические тенденции. На основе всего этого делался вывод о необходимости отказаться от устаревших догм и стереотипов и начать перестраивать всю работу в области национальных отношений. Как сообщил мне в августе 1983 года помощник Генерального секретаря П. Лаптев, «записка очень понравилась Юрию Владимировичу. "Вас позовут", — добавил он» [269] .
269
Баграмов Э. Как делалась национальная политика // Независимая газета. 1992. 24 янв.
Позвали Баграмова, однако, не к Андропову, а к секретарям ЦК Зимянину и Капитонову. Беседа продолжалась около часа. Секретари не возражали против выводов и предложений Баграмова, однако заметили: «Все это хорошо, но стоит ли беспокоиться: ведь провалов в национальной политике нет». Но это была иллюзия. Надо полагать, Андропов понимал потенциальную опасность национальных проблем, но у него просто не было уже времени в них разбираться. Предложения о создании в структуре ЦК специального подразделения по национальной политике, а также академического института национальных проблем не были реализованы.
Кадровые перестановки. Формирование новой команды
До назначения в КГБ у Андропова не было своей команды. В Комитете госбезопасности ему удалось создать достаточно прочную группу единомышленников, в которую входили В. Чебриков, В. Крючков, Ф. Бобков и другие. Но это были уже профессиональные чекисты, и их трудно было передвинуть на высокие посты в партийный или хозяйственный аппарат. Начав проводить изменения в кадрах, Андропов ясно сознавал необходимость формирования новой «команды». Выдвижение Николая Рыжкова явилось одним из важных шагов в этом направлении. Вместо отправленных на пенсию заведующих отделами ЦК Г. Павлова и С. Трапезникова в аппарат ЦК КПСС пришли Н. Е. Кручина и В. А. Медведев. По рекомендации М. Горбачева один из самых важных в ЦК отделов — организационно-партийной работы, или фактически отдел кадров ЦК, возглавил Егор Кузьмич Лигачев, проработавший до этого 17 лет первым секретарем Томского обкома партии. О своей встрече и беседе с Андроповым Лигачев писал в воспоминаниях: «Я поднялся на пятый этаж и пошел к кабинету № 6, где по традиции работали Генеральные секретари. В ту пору мне было уже шестьдесят два года. За плечами нелегкая жизнь, в которой хватало драматизма. Да и политический опыт накопился за десятилетия немалый — так уж сложилась судьба, что в разные годы мне довелось общаться не только с высшими советскими руководителями, но и с Мао Цзэдуном, причем дважды… В общем, цену я себе, конечно, знал. А главное, совершенно не думал о карьере — в этом была моя сила. Да и какая карьера в шестьдесят два года… С таким настроением и вошел в приемную Андропова. Юрий Владимирович принял меня очень быстро. Сразу спросил:
— С вами говорил Горбачев?
— Говорил.
— Я буду вносить на Политбюро предложение, чтобы вас утвердили заведующим орготделом. Как вы на это смотрите? Мы вас достаточно хорошо изучили.
Задавать лишние вопросы было ни к чему. Я кратко ответил:
— Я согласен. Спасибо за доверие.
— Тогда сегодня в одиннадцать часов будем утверждать вас на Политбюро.
— Уже сегодня? — вырвалось у меня. Чего-чего, а такого темпа, такого стремительного развития событий я никак не ожидал.