Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри.
Шрифт:
Еще один заклятый враг насекомых с планеты Земля — вполне безобидный с виду маленький белый шарик, отличающийся особой хитростью и изворотливостью. Существа этой породы селятся на песчаных полосках вдоль берега моря и на открытых пространствах поблизости от больших городов. Преследователи охотятся за ними с поразительным рвением; кроме ярости, всех участников травли объединяют румяный цвет лица и овальная форма туловища. Оружием в данном случае является длинная палка с металлическим наконечником. Один удар заставляет страдальца лететь почти четверть мили, однако удивительная живучесть позволяет избежать повреждений. Овальный охотник следует за жертвой в сопровождении насекомого меньшего размера, нагруженного арсеналом палок с наконечниками разной формы и величины. Даже несмотря на предательскую белизну, благодаря скромным размерам существу порой удается ловко
В подобной же манере небесный соглядатай описывает бильярдные партии, теннисные чемпионаты и крокетные баталии. Должно быть, он не в состоянии предположить, что значительная часть наших окруженных Вечностью собратьев всю свою жизнь посвящает исключительно убийству времени. Один мой приятель средних лет, образованный джентльмен, имеющий степень магистра гуманитарных наук Кембриджского университета, недавно признался, что из всех жизненных достижений больше всего гордится умением посылать мяч на ногу во время игры в крикет. Своеобразное восприятие действительности, не так ли? Певцы поют, строители строят, художники создают волшебные образы, воплощая мечты о прекрасном. Мученики нашли свою смерть во имя идеи; на костях невежества выросло знание; цивилизация на протяжении десяти тысяч лет сражается с жестокостью. И вот результат: образцовый джентльмен двадцатого века, наследник всех предыдущих веков, обретает высшую радость в точном ударе деревянной битой по мячу!
Человеческая энергия, человеческие страдания — все прошло мимо. Корона счастья вполне могла бы занять свое законное место значительно раньше и достаться не столь дорогой ценой. Неужели так и было задумано? Неужели мы на правильном пути? В детских играх сквозит несравнимо больше мудрости. Потрепанная кукла предстает принцессой. В замке из песка обитает великан-людоед. Воображение творит новый мир, но игра остается продолжением жизни. Только свободный от работы человек способен удовлетвориться процессом бесконечной охоты за мячиком. Большинство наших собратьев обречены на труд столь продолжительный и изматывающий, что на развитие мыслительных способностей не остается ни времени, ни сил. Цивилизация распорядилась таким образом, что лишь крайне ограниченное привилегированное меньшинство обладает главной в мире роскошью — досугом, необходимым для активной работы ума. Но каков же ответ избранных?
— Мы и пальцем не шевельнем ради того мира, который нас кормит, одевает, окружает роскошью. Вместо этого мы твердо намерены провести отведенное судьбой время в безжалостной борьбе за мяч. А если не играем сами, то наблюдаем, как швыряют мяч другие, до хрипоты споря о лучших ударах и подачах.
Возможно, именно это на языке избранных и означает «играть по правилам»? Удивительно, однако, что изнывающий от усталости мир, отказывающий себе во всем, чтобы содержать в неге немногих избранных, одобряет подобный ответ. «Чудак во фланелевом костюме», «помешанный» был и остается всеобщим любимцем, героем, идеалом.
Но что, если я всего лишь завидую? Дело в том, что самому мне до сих пор так и не удалось научиться ловко управляться с мячом.
VIII
Самый медленный из всех известных мне официантов тот, который обслуживает посетителей железнодорожного буфета. Даже дыхание этого человека, ровное, гармоничное, глубокое, заставляющее вспомнить лучшие качества отлично сохранившихся дедушкиных напольных часов, создает впечатление величия и душевного спокойствия. Он высок и солиден, одним словом, внушителен. Глядя на него, начинаешь верить, что попал в сказочную страну лотофагов. Непритязательный буфет мгновенно преображается в оазис отдохновения от шума и суеты окружающего мира. Да и обстановка способствует созданию образа. Наводящие на мысли о бренности всего сущего древние бифштексы разложены рядами, словно трупы в морге, и прикрыты муслиновым саваном. Блюдо с дохлыми мухами заботливо помещено в центр стола. Со стен смотрят рекламные картинки в рамках, воспевающие добродетели крепкого пива, портера и таинственного шампанского, явившегося, судя по изображению, из пустынных, необитаемых мест. Нескончаемое ровное жужжание насекомых навевает сон.
Невозможно сопротивляться царящему вокруг настроению. Вошли вы, рассчитывая за четверть часа съесть котлету и запить ее стаканом кларета. Однако в присутствии официанта идея начинает казаться не только легкомысленной, но и крайне не патриотичной. В итоге вы заказываете холодное мясо с пикулями и пинту пива в высокой кружке. Посуда подобного рода необходима, для того чтобы заслужить расположение британского официанта. Идеальный британский официант заставляет вспомнить о Средневековье. От тяжелой высокой кружки, которую он приносит, веет духом шекспировской поры. Неизбежно также присутствие похожего на мыло картофельного пюре. Немного позже появляется тонна сыра и миска плавающего в воде кроличьего корма (традиционный британский салат). Вы трудитесь, предвкушая дремотное состояние, неизбежное в определенной стадии насыщения. Оно поможет избавиться от остатков сожаления по поводу пропущенного поезда и освободиться от чувства неловкости, а возможно, даже от ощущения вины или невосполнимой потери. Все эти переживания принадлежат миру шумному, утомительному миру, который вы оставили за стенами станционного буфета.
Английский путешественник воспринимает неопытного иностранного официанта как тяжкую обузу и серьезное испытание. Когда же тот достигает совершенства, то есть начинает сносно говорить по-английски, я не перестаю им восхищаться. Возражения с моей стороны возникают только в том случае, если его английский хуже моего немецкого или французского. Впрочем, во имя собственного прогресса парень упорно пытается говорить именно на чужом языке. Лучше бы он подошел ко мне в какое-нибудь другое, более удобное время. Например, после обеда, а еще лучше завтра утром. Ненавижу давать уроки во время еды.
Кроме того, для человека с проблемами пищеварения подобные опыты могут закончиться плачевно. Один официант, которого довелось встретить в отеле французского города Дижона, очень плохо знал английский, не лучше попугая. Едва я вошел в ресторан, он резво вскочил.
— А, вы англичанин!
— Ну и что? — ответил я.
Дело было во время Бурской войны, а потому вполне можно было предположить, что месье намерен предъявить претензии островной нации в целом. Я оглянулся в поисках метательного снаряда.
— Вы англичанин, английский, да, — упрямо повторил официант.
До меня дошло, что бедняга всего лишь хотел задать вопрос. Я признался в грехе и, в свою очередь, обозвал его французом. Он не стал спорить. Завершив, таким образом, церемонию знакомства, я решил заказать обед и сделал это по-французски. Честно говоря, похвастаться блестящим знанием языка Вольтера и Руссо не могу, поскольку никогда не хотел его учить. В детстве инициатива всегда принадлежала взрослым. Сам я, подчиняясь внешним обстоятельствам, старался запомнить как можно меньше. И все же учителям чудом удалось впихнуть такое количество знаний, которое позволило без особых проблем жить в тех краях, где люди не могли или не желали изъясняться иным способом. Вот и сейчас, предоставленный самому себе, я мог бы насладиться вполне удовлетворительным обедом, тем более что долгое путешествие и голод — верные союзники повара. Да и готовили в этом отеле хорошо. Как долго я мечтал о сытной трапезе! Воображение рисовало аппетитные блюда: consomme bisque, sole au gratin, poulet sautee, omelette au fromage.
Большая ошибка — придавать значение плотским радостям, теперь я это отлично понимаю. Но тогда едва не сошел с ума. Дурень даже не хотел меня слушать. Он раз и навсегда вбил в свою чесночную башку, что англичане едят исключительно говядину и больше ничего. Все мои предложения были небрежно отброшены, словно лепет несмышленого ребенка.
— Хороший бифштекс. Почти не жареный. Да? — прошамкал он на ломаном английском.
— Нет, — решительно воспротивился я. — Не хочу ту штуку, которую повар французского провинциального отеля называет бифштексом. Хочу есть. Хочу…