Ангел боли
Шрифт:
Спящий также знает, что, чтобы взглянуть в лица ангелов, нужно лишь обернуться. В то время как его ноги остаются прикованными, человек может быть обречен видеть пламя и всех, кто проходит по узкой тропе, вьющейся между пламенем и местом, где множество людей связаны цепями своего существования.
И есть ещё одна вещь, которую знает и должен знать спящий. Спящий знает, что есть путь, который ведет из освещенной пламенем пещеры к другому и гораздо более яркому свету. Спящий знает, что если бы он был действительно свободен, то он пересек бы дорогу, по которой идут боги и мириады их созданий, и ушел бы от пламени по пути вверх, и вскарабкался бы
Если бы ему только хватило смелости.
Если бы ему только хватило силы воли преодолеть горящее пламя.
Если бы только его глаза, его сознание и его душа могли смотреть на ярчайший свет из всех без страха.
Он мог бы увидеть Ад, и он мог бы увидеть Эдем… Но он мог бы увидеть и Рай, который сами боги никогда не видели.
Пока человек не смог по-настоящему увидеть мир, как он может надеяться изменить его?
Позже Корделия зашла в кабинет Дэвида, где он писал письма, которые обещал отправить как можно скорее. Письмо сэру Эдварду было написано только наполовину, но Дэвиду Лидиарду пришлось ненадолго отложить перо. Написание даже дюжины строк сегодня превратилось для него в пытку, а почерк стал ужасно неряшливым. Остальные письма не отняли много времени – как бы то ни было, они уже были завершены. Корделия взяла их со стола и быстро просмотрела.
Там было написано: «Пелорус, у меня есть новости о Глиняном Человеке, которые могут оказаться важными. Ожидание закончилось. Прибудьте, когда сможете. Лидиард».
– Стоит ли быть таким таинственным? – спросила она.
Дэвид разогнул болезненные пальцы и откинулся назад в кресле. Корделия положила руку ему на плечо. На этот раз он с радостью поймал и накрыл её руку своей. Он почувствовал, как чутко её пальцы коснулись его.
– Невозможно знать наверняка, попадет ли письмо к нему, – ответил он. – Мы не видели его почти год, и письмо может пролежать некоторое время до востребования. В любом случае, я не решаюсь доверить бумаге мои самые страшные подозрения.
Корделия скромно устроилась на краешке его стола, стараясь ничего не задеть своей юбкой.
– Доверишь ли ты их мне? – мягко спросила она. – Так странно, что кому-то пришло в голову ограбить кладбище Остена. Я не понимаю, что бы это могло значить.
Дэвид посмотрел в глаза своей жене, и он знал, что, несмотря на всю её ласку, она смотрела на него и с неким вызовом. Он нежно любил её, но были обстоятельства, которые вносили разногласия в их отношения и делали их соперниками. Она не позволит обойти себя на этот раз, подумал он. Она намеревается сыграть свою роль, если сумеет. Она надеется защитить меня, так же как я надеюсь защитить её, но это единственная вещь, которую мы не можем делать вместе.
– То, что Харкендер вызвал из глубин времени, все ещё здесь, – сказал он. – Я не могу претендовать на знание того, что это или какую форму оно имеет, но оно каким-то образом воплотилось в земле и камнях Англии, так же, как другое связано древними камнями Египта. Они временно согласились приостановить свое противостояние, но, возможно, Паук увидел, что теперь преимущество на его стороне. Несмотря на то, что я по необходимости нахожусь на стороне Сфинкс, я не посвящен ни в её планы, ни в коварные схемы её матери. Но я костями чувствую, что их встревожит то, что произошло, и если так, как я смогу остаться в стороне от последующих событий?
– Возможно,
Дэвид сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и затем ответил:
– Мы не можем бороться со страхом путем простого отрицания. Нас заставили увидеть, как хрупок этот мир, и мы в полном праве бояться. Мы оба видели… мы оба были там, в этом маленьком Аду, который создал падший ангел Харкендера. Мы всегда знали в наших сердцах, что однажды это повторится. Но нет причин отчаиваться. Ты видела, какой Ад создал этот отвергнутый ангел, какую потертую штуку, полную фальши и притворства. Это был театр, ничего больше, и мы увидели, что у подобных ангелов тут на земле меньше воображения и видения, чем у лучших из людей. Мы выучили, и сам ангел вроде бы выучил, что его власть хрупка, если он не знает разумных средств достижения своих целей. Когда мы увидели, что он может быть побежден силой разума, мы получили самый важный урок. Мы не должны слепо и безрассудно бояться таких вещей. Разум – это оружие, которое мы можем и должны использовать против них. Мы не можем просто надеяться, что они оставят нас в покое, но если они придут, мы не будем полностью беспомощны.
– Но если это начнется снова, – с запинкой произнесла Корделия, так, словно последним, что бы она желала, было разбить его уверенность, – тогда ангел Харкендера может смять нас также небрежно, как и раньше. У нас есть Тедди, Нелл и Саймон. Теперь нам есть, что терять, и я боюсь, что возвращение этого безумия может повредить не мне или миру, а тебе и детям.
– Я переживал из-за детей последние восемнадцать лет, – уверил он её. – Я всегда знал, что они выдержат любые натиски повседневной жизни. В ней достаточно страха помимо бешеных оборотней Лондона или нападок рыскающих демонов. Мы не одиноки в нашем знании того, что в мире существуют злые силы, большинство людей пребывают в той же уверенности с начала времен. И все же они умудряются жить и сдерживать свой страх, они все же находят место для более банальных страхов, они осмеливаются надеяться. Как иначе они бы могли жить в мире, измученным голодом, войной и чумой? Неужели мы должны быть способны на меньшее просто из-за того, что знаем больше?
Закончив свою речь, Дэвид отпустил её руку с легким неудовольствием. Его рука хранила её тепло, преходящий, но бесценный дар.
– Конечно, ты прав, – сказала она, глядя на незаконченное письмо её отцу. – В повседневном мире хватает страха, и если мы можем жить с ним, то мы должны и сверхъестественное встречать недрогнувшим сердцем. Ты полностью прав.
Её рука лежала на его плече, хотя он убрал свою руку, и теперь она мягко сжала его плечо, чтобы подчеркнуть свое присутствие.
– Сэр Эдвард нас рассудит, – сказал Дэвид, добавляя уверенности. – Он вернется из Парижа, как только получит мое письмо. Мне стало легче, и я очень скоро закончу письмо. Но уже поздно, не жди меня.
Она колебалась некоторое время, но в итоге приняла решение уйти.
– Пойду наверх, – сказала она, в конце концов убрав свою руку. – Не затягивай, прошу тебя».
– Я должен закончить письмо, – сказал Дэвид, – но оно почти готово. Я скоро приду к тебе.
Он улыбнулся ей, когда она уходила, но улыбка была таким же прикрытием, как и ободряющий тон, которым он говорил. В душе он чувствовал иное. «Я лягу в постель, – сказал он тихо, – чтобы немного побыть в твоих объятиях. Но сегодня я буду лишь ждать там – ждать того, что принесут мои сны. Сила этого ожидания словно сжимала его сердце рукой, но в нем было столько же трепета, сколько страха, и столько же жажды, сколько опасения».