Ангел для сестры
Шрифт:
– А вы хотите еще представлять меня? – спросила она.
Вопреки всем разумным доводам, я ответил «да».
– Тогда, нет, – произнесла она, – я не передумала.
Впервые я ходил под парусом со своим отцом – на соревнованиях в яхт-клубе. Отец был категорически против этого: дескать, я еще маленький, несамостоятельный, погода слишком переменчивая. На самом же деле он хотел сказать, что, беря меня в свою команду, терял шансы выиграть кубок. На взгляд моего отца, если ты не был идеален, то тебя просто не существовало. У него
Стартовали мы чисто, пересекли линию на полных парусах, как только прозвучал стартовый выстрел. Я изо всех сил старался предугадать, где понадобится моя помощь, – поворачивал руль, до того как он отдавал приказ, перекидывал паруса и менял направление, пока мышцы не начинали гореть от напряжения. И все это, возможно, закончилось бы победой, но с севера подул сильный ветер, неся с собой стену дождя и десятифутовые волны, которые бросали нас вверх-вниз.
Я наблюдал за отцом в желтом дождевике. Казалось, он не замечал дождя. В отличие от меня, у него явно не возникало желания залезть куда-нибудь в нору, держась за свой бунтующий живот, и умереть.
– Кемпбелл! – орал он. – Разворачивай!
Но разворачиваться против ветра значило опять попасть на эти американские горки.
– Кемпбелл! – крикнул он еще раз. – Немедленно поворачивай!
Яхта так резко ухнула вниз, что я не удержался на ногах. Отец пронесся мимо меня и схватил руль. На какое-то блаженное мгновение все замерло. Потом нас накрыло волной, и судно развернуло в обратную сторону.
– Мне нужны координаты, – скомандовал отец.
Для этого потребовалось спуститься вниз, где были таблицы, и сделать расчеты, чтобы понять, где находится следующий буй. Но внизу не было свежего воздуха, и мне стало хуже. Я развернул карту, и меня тут же вырвало на нее.
Беспокоясь, что меня долго нет, отец заглянул вниз и увидел меня в луже.
– Господи, – пробормотал он, оставив меня одного.
Я собрал все свое мужество и пошел за ним. Он резко крутанул рулевое колесо. Отец делал вид, что меня не было рядом. Он сам перекинул парус, который просвистел над бортом, разрывая небо пополам. Поднялась волна, я почувствовал удар по затылку и упал.
Когда я пришел в себя, отец обгонял другое судно в нескольких футах от финишной линии. Дождь стих, и в последний момент он успел поймать воздушный поток раньше судна соперника, и мы вырвались вперед. Отец выиграл несколько секунд.
Мне было приказано убрать за собой и ехать на такси, а отец повел яхту в яхт-клуб, где должны были праздновать победу. Я опоздал на час. Когда я приехал, он был в прекрасном настроении и пил скотч из выигранного хрустального кубка.
– А вот и твоя команда, Кем! – крикнул кто-то из его друзей.
Мой отец приветственно поднял кубок, сделал большой глоток, а потом с такой силой опустил кубок на стойку бара, что одна из ручек откололась.
– Жаль
Отец не сводил с меня глаз.
– Нет, не кубок, – сказал он.
На заднем бампере каждой третьей машины в Род-Айленде наклеены красно-белые наклейки в память о жертвах преступлений: «Моя подруга Кейти Декубеллис была сбита пьяным водителем», «Мой друг Джон Сиссон был сбит пьяным водителем». Такие наклейки продаются на школьных и благотворительных ярмарках, в парикмахерских. И не важно, что ты никогда не видел этого погибшего ребенка. Ты клеишь эту наклейку в знак солидарности, испытывая тайную радость, оттого что это случилось не с тобой.
В прошлом году появились красно-белые наклейки с новым именем: Дэны Десальво. В отличие от других жертв, эта двенадцатилетняя девочка была мне в некотором смысле знакома. Она была дочерью судьи, который, как писали журналисты, расплакался во время суда вскоре после похорон и был вынужден взять трехмесячный отпуск, чтобы справиться со своим горем. Дочерью того судьи, который по прихоти судьбы будет вести дело Анны Фитцджеральд.
По дороге в Гаррай-комплекс, где располагался суд по семейным делам, я размышлял, сможет ли человек, перенесший такой удар, быть судьей в деле, где решение в пользу моей клиентки предполагает смерть ее сестры.
Возле входа стоял новый охранник: мужчина с шеей, как у быка, и, судя по всему, с такими же мозгами.
– Извините, – сказал он. – С животными нельзя.
– Это собака-поводырь.
Смутившись, охранник наклонился вперед и посмотрел мне в глаза. Я сделал точно такое же движение в его сторону.
– У меня сильная близорукость, и он помогает мне различать дорожные знаки. – Мы с Судьей обошли охранника и направились в зал заседаний.
Там мать Анны Фитцджеральд наседала на служащего. По крайней мере, мне так показалось. Во внешности этой женщины и стоящей рядом дочери не было ничего общего.
– Уверена, что судья учтет ситуацию и сделает исключение, – настаивала Сара. Ее муж стоял позади нее.
Когда Анна увидела меня, на ее лице отразилось облегчение. Я повернулся к судебному служащему.
– Меня зовут Кемпбелл Александер. Что происходит?
– Я пытаюсь объяснить миссис Фитцджеральд, что на слушания дел, не требующих созыва суда, допускаются только адвокаты.
– Я адвокат Анны, – ответил я.
Служащий повернулся к Саре Фитцджеральд.
– А кто представляет вас?
Мать Анны на какой-то миг замерла, потом повернулась к мужу и тихо проговорила:
– Это все равно что ездить на велосипеде.
Ее муж покачал головой.
– Ты уверена, что хочешь этого?
– Я не хочу. Должна.
И тут я понял, о чем они говорят.
– Погодите. Вы адвокат?
Она повернулась ко мне.
– В принципе, да.
Я изумленно посмотрел на Анну.
– И ты не сообщила мне об этом?
– Вы не спрашивали, – прошептала она.
Служащий дал нам для заполнения бланки уведомления о назначении адвоката и позвал шерифа.