Ангел-хранитель аллеи Ангелов
Шрифт:
Например, Обитаемый остров братьев Стругацких. Согласитесь, для начала семидесятых годов XX века невероятно вкусное чтение. Увлекательное описание преисподней, в которую оказался заброшен «ангел» из будущего.
Я не был (таким) ангелом. Я ещё не задавался вопросом: где и как (такая) – преисподняя выступает на поверхность? Ответ очевиден: везде и всегда, даже если ты сейчас счастлив (в этом «везде и всегда»); к чему вообще я веду этот рассказ, отталкиваясь от точки отсчёта: от картины Клодта?
А я просто хочу разглядеть, что под поверхностью,
Мы (вся наша родина: неуничтожимое Царство Божье СССР) – противостоим самой преисподней. У этого прозрения есть достойное продолжение: картина Клодта. Мы (наша мысль) противостоим (ли) преисподней.
Или наша мысль и есть эта самая преисподняя. Это даже не вопрос, а сразу ответ.
Я сидел в нашей квартире № 99, расположенной на улице Богдана Хмельницкого д. 19. И всё это происходило в заполярном советском городе Норильске, где социализм в отдельно взятой стране был реально построен. В полном противоречии со взглядами «старых большевиков», которых невозможно было переубедить.
Для них такой социализм (вместо мировой революции) был полным бредом, граничащим с преступлением.
А он был реально построен. За то мирное время, что было стране отпущено: два мимолетных десятилетия. И это практически – в противостоянии даже с бывшими единомышленниками: даже их приходилось изымать из реальности, освобождая место людям «реальных дел».
Но даже и среди этих людей «реальных дел» осуществляя беспощадную ротацию
И вот теперь я сидел за кухонным столом, наливал в кружку из заварника грузинский чай (ныне в незалежной Грузии, кажется, его и не разводят). Удивительно плотный чай. Очень душистый.
Сейчас такого чая нет. Новое время. Сквозь плоскость которого выступает «своя» новая (старая) преисподняя. Итак, о добро и зле нашей реальности: наша мысль и есть наша преисподняя.
И всё же представьте себе ту невыразимую гордость, что я гражданин моей непобедимой страны. И во только теперь спустя десятки лет, пройдя крушение Царства Божьего СССР и даже почти лишившись этого гордого чувства непобедимости, я вновь возвращаюсь к нему: осознав, какая непобедимость зла нам противостоит.
Какая непобедимость зла – вовне, и какая непобедимость зла – внутри: и то, и другое часто приходят под личиной простого блага и для родины, и лично для человека.
А мне приходится противопоставить этой простоте (плоского понимания) – объём прозрения, его многомерную сложность: противостать простоте разложения (это и есть преисподняя) необозримую сложность бытия.
Мой Иосиф Виссарионович порой решал такие вопросы без дискурса. В какой-то мере он был прав: человека убеждённого сложно и почти невозможно переубедить. Особенно в том, что его понимание блага смертельно для всех.
Мой Иосиф Виссарионович понимал, что победить такое
Потом, у него никогда не было времени на такой дискурс. Он убирал из реальности носителя такого дискурса: тем самым получая немного времени на реальные дела. А то что сам он совершал невообразимое зло, так есть на то слова: если ад восстанет на ад… Любое Царство сокрушается, если его разделить.
Мой Иосиф Виссарионович вышел из такого ада и сокрушил ад, сам являясь его порождением.
Это только начало разговора о нём.
И вот здесь я переношусь в «прифронтовую» Москву образца 2022 года, когда весь мир определился-таки со своей мечтой: решить свои нерешаемые проблемы за счёт моей родины. Проблемы – идущие даже не от церковного раскола: 16 июля 1054 года в соборе Святой Софии, переполненном молящимся народом, папские легаты объявили о низложении Константинопольского Патриарха Михаила Кирулария и его отлучении от Церкви. В ответ на это 20 июля Патриарх предал анафеме папу и его легатов.
Это привело к окончательному расколу в Христианской Церкви, в результате которого обособились римско-католическая церковь на Западе и православная – на Востоке.
Так мы перестали быть людьми для Запада.
Конечно, и это не так однозначно. Нет окончательных ответов. Как нет окончательных определений: мы люди или мы не люди, или мы всё ещё люди.
Но то, что Россия очень надолго стала средством для решения проблем, это – да; и нет в этом ничего необычного. Деление на свой и чужой (особенно по принципу веры) изначально предполагает возможность отъёма ресурсов у чужого.
А вот если ресурсы ограничены, это оказывается (как на райских островах Полинезии) серьёзным основанием для каннибализма.
Впрочем, о чём это я? Неужели о том, что раскол произошёл – оттого лишь, что Западу понадобились ресурсы душ человеческих? Или души понадобились, чтобы потреблять тела? И это в нашем мире (что создать мог Господь, кроме рая? Борхес).
Я не хотел бы в это углубляться. Я просто подвожу итоги своей жизни: насколько я понимаю то, что я русский человек (и насколько этого не понимаю). И насколько этого – не надо понимать, а надобно им быть.
И вот здесь я переношусь в «прифронтовую» Москву образца 2022 года. Как я там оказался, если живу в Санкт-Ленинграде, и какое отношение эта собянинская Москва имеет к Иосифу Виссарионовичу Сталину (а через него – к Ульянову-Ленину), разъяснится дальше. Иначе мне образ моего героя не осилить.
Ведь мне и так его не осилить. Слишком мало я о нём знаю. Слишком его образ оболган.
Последний раз я видел Москву лет пятнадцать назад. Тогда бытие одной из моих ипостасей потерпело катастрофу кармического масштаба (подробно об этом в романе Путешествие из Санкт-Ленинграда в Бологое); на станции Бологое я был одурманен какой-то гадостью, подмешенной в алкоголь, избит и ограблен догола.