Angel или когда падает Небо
Шрифт:
Стало до безумия страшно. Затем сделалось дурно, и она почувствовала, как теряет сознание и падает…
Но неожиданно ее как будто кто-то обхватил невидимыми руками и бережно перенес на кровать…
Стало легче. Серафима приоткрыла глаза, но как всегда никого не увидела. Но чье-то незримое и поддерживающее присутствие рядом она все же ощущала. И она знала, чья эта душа рядом, чувствовала и лишь жалела, что они не могут поговорить.
Но голос внутри был другим, и он не принадлежал тому, кто сейчас был рядом. О том, что надо помочь и приютить девушку говорил один, голосом, исходящим из глубины, от сердца, этот голос был сильный и знающий, но Серафима не знала
"Подумать только, в средние века меня бы просто сожгли на костре, скажи я кому-нибудь об этом", — иногда думала Серафима.
Но она и так никому не говорила, ни одной живой душе, ни о том, что слышит голос, ни о том, что ощущает иногда незримое присутствие того, кто сейчас был рядом. Она не видела его, не осязала, лишь иногда, когда ее будто обдувал нежный теплый ветерок, и она чувствовала прикосновение, такое знакомое, родное. И она знала, чья душа находится рядом с ней, она просто, не могла не чувствовать этого.
"Как жаль, что мы не можем поговорить, — в который уже раз подумала Серафима. — Мне так трудно без тебя… Но я должна быть сильной ради нашего ребенка!"
Женщина сжала перед собой руки и произнесла молитву.
"Страшный день близок. Завтра на крыльях этой девушки сюда придет Зло", — говорил Серафиме голос. И в том, что это именно так, она не сомневалась, как и в том, что знает кто на самом деле эта девушка, что ночует сегодня у нее, и как она важна. И возможно, ей уготовлена судьба почище самой Серафимы.
"Бедное, бедное дитя". — Несмотря на то, что она знала, что эта девушка намного старше ее самой, несмотря на то, что она знала, что она — ангел и летала под небесами, а теперь волею Судьбы оказалась вновь в этом мире, Серафима думала о Кате, как о бедной девочке. Серафиме было страшно за нее, ведь она чувствовала какое Зло идет по ее душу.
— Ты как она, — неожиданно произнесла она бесплотному духу своего мужа. — Но она потеряла крылья, а ты нет и потому, я тебя не вижу! — Вдруг пришло понимание. — А Он ее видит!
"Бедное, бедное дитя, — в который уже раз повторила про себя Серафима. — Только бы ты была крепка духом, ради нас всех".
Серафима закрыла глаза и ощутила на лице легкое прикосновение, теплое, как летний утренний ветерок. А затем этот ветерок побежал ниже и остановился на ее животе.
"Главное не терять Веры! Это самое главное".
На пустыню опустилась ночь. Вокруг потемнело и стало еще холодней. Колчан вместе с еще одним бандитом сидели у костра и смотрели в огонь, так удивительно разрезающий этот ночной сумрак. Другой бандит спал в машине, а вот Черный Человек вновь куда-то исчез.
Колчан услышал, как неподалеку что-то зашуршало и взмыло вверх. В ночном сумраке бандиты увидели фигуру ворона, летящего вдаль.
— Он и есть ворон, сборщик падали, — сказал Колчан своему подручному, вернее уже бывшему подручному, а теперь рабу воли Черного Человека.
Бандит посмотрел на бывшего босса, как на сумасшедшего, и поспешил скрыться с глаз, оставив Колчана одного. В последнее время его все чаще и чаще оставляли одного, как прокаженного или старого и поверженного волка. Теперь они больше не боялись его, ведь имелся кое-кто пострашнее. Тот, кто сейчас в образе ворона улетел куда-то вдаль. Теперь они больше боялись этого другого поскольку понимали, что Колчан тоже его боится. И Колчан действительно его боялся. Хотя и думал раньше, что после той ночи, когда умерла мать, его больше ничего не сможет напугать…
…В ту ночь под градом вражеских бомб погибли почти все жители
Взрослых не было, а помощь не приходила. Наступили суровые дни, которые Колчан и ему подобные проводили в постоянной борьбе. В борьбе за пищу, за воду, за крышу над головой. Кто был старше и сильнее, отбирали еду у тех, кто младше, а младшие сколачивали группы и нападали на одиноких старших. Именно в те дни у Колчана открылись лидерские способности, именно тогда он сколотил свою первую банду из таких же малолеток, как и он сам. Он помнил первое нападение на двух подростков, у которых оказались еда и канистра чистой питьевой воды. Он помнил, как первый бросил камень, и парень лет пятнадцати, сжимавший канистру, подкосился и упал на одно колено. "Кидайте!" — тогда крикнул он. И другие мальчишки последовали его примеру, а когда камни кончились, перед ними лежали два окровавленных трупа. Но зато они получили еду и воду. Впоследствии таких убийств случалось много, группе детей, в которой он стал лидером, чуть ли не каждый день приходилось нападать на других или защищаться. Так продолжалось шесть долгих лет… А потом война кончилась.
Новое правительство наконец-то смогло обратить внимание на разрушенные городки, в которых еще оставались люди. Детей нашли, поймали, распределили по приютам. Но в приюте Колчану не понравилось — слишком мало свободы и слишком много правил. И он сбежал. Его пытались остановить, но это оказалось сложно, к тому времени он уже стал опытным убийцей! При побеге он прирезал ночного сторожа, старика лет восьмидесяти, о чем даже сожалеть не стал. Однако его поймали. Он помнил, как люди в форме сильно его избили. "Звереныш! Волчонок!" — кричали они. Может быть, не так уж они были и не правы, тогда он действительно был волчонком, маленьким зверем, который впоследствии превратился в настоящего матерого волка.
После поимки его упрятали в колонию для малолетних преступников. А там жизнь оказалась ничуть не слаще чем в приюте. Приходилось терпеть издевательства старших и более сильных мальчишек, вдобавок охранники постоянно устраивали, как они это называли, "учения", сопровождающиеся ударами дубинок и других не менее педагогических орудий. А сбежать он уже не мог, детская тюрьма хорошо охранялась. И Колчану пришлось выживать так, как он умел. Он снова собрал вокруг себя изгоев и слабаков, и поднял восстание против тех, кто был сильнее; хорошо, что таковых оказалось единицы. Без крови не обошлось, и восстание пришлось подавлять надзирателям. Зачинщика поймали и решили перевести в другую колонию, а там о его подвигах уже были наслышаны. К удивлению Колчана, в новой колонии к нему отнеслись с уважением, и он занял достойное место в тюремной иерархии.
Так на не долгое время в жизни Колчана наступил период спокойствия. Его никто не трогал, и к нему относились с уважением. Но тюремные стены все равно давили, он жаждал свободы, хотел видеть небо над головой и дышать свежим воздухом, хотел делать то, что ему нравится, и не хотел следовать правилам! В минуты отчаяния ему почему-то вспоминались строки из той книги, которую мать читала е в детстве. И тогда он стискивал старый оловянный крестик и думал о матери и о свободе. И неудивительно, что после таких мыслей мать приходила к нему во сне, она ничего не говорила, а лишь с укором смотрела на сына, и почему-то ему становилось стыдно, и он всякий раз опускал голову.