Ангел-наблюдатель

Буря Ирина

— Ну, я так и знала! — резко откинулась Татьяна на спинку кухонного уголка. — Все эти твои мысленные переговоры — чушь собачья! Он тебе просто повторил все, что нам вслух сказал!

— Да мы не разговариваем в твоем понимании этого слова! — пробормотал я, отчаянно цепляясь за ускользающую цепочку своих действий. — Там вообще никаких слов нет! Я вижу, что видел он, слышу, что он слышал, и, главное, чувствую все, что он испытал и ощутил.

— Тем более! — размахалась она руками. — Ты видишь, непонятно что, и интерпретируешь, как тебе хочется!

— Мне

хочется? — от возмущения плюнул я на четкое планирование. В перспективе возможности выдать все свои предыдущие наблюдения за результаты этого «разговора» с Игорем. — Значит, мне хочется, чтобы он ощущал неприязнь наблюдателя? Мне хочется, чтобы он чувствовал ангелов и удивлялся, почему только их? Мне хочется, чтобы он обижался, почему Дарине все верят, а ему — нет?

— Не может быть! — отчаянно замотала головой Татьяна, зажмурившись. — Он просто не может…

— Почему? — медленно спросил я. — Потому что ты этого не можешь? Но ты же знаешь, что у тебя родился не обычный человеческий ребенок. Ты это задолго до его рождения знала. И тогда это у тебя не вызывало никаких возражений. Так, может, теперь нужно принять его таким, какой он есть, а не тесать из него то, чем он — действительно! — просто не может быть?

— Все равно что-то здесь не так! — как и следовало ожидать, не сдавалась Татьяна. — Я не спорю, у него могут быть какие-то ваши черты, но ты ведь не умеешь ложь каким-то чутьем определять?

— Не умею, — согласился я, гордясь своим умением признавать достоинства других. — А также не умею с места на место переноситься, как Тоша. А он не умеет получать все, что ему в данный момент нужно, как я, — ради чистой справедливости напомнил я ей и о своих преимуществах. — А Игорь умеет то, что никому другому не дано.

— Хорошо, — примирительно вскинула руку Татьяна — с таким видом, словно это меня успокаивать нужно было, — но тогда, я надеюсь, ты объяснил ему, что одно дело — чувствовать, когда кто-то обманывает, и совсем другое — говорить об этом во всеуслышание. Ему среди людей жить…

— При чем здесь люди? — не выдержал я. — Ты что, не понимаешь, что нас ждет? Он точно также знает, что ты врешь, когда говоришь, что наблюдателя не существует! Что нам отвечать ему, когда он спросит, кто это такой? Когда он поинтересуется, почему он мысли не у всех вокруг слышит? Когда вспомнит, что Киса у него на дне рождения в невидимости был?

Некоторое время она смотрела на меня круглыми глазами, в которых — наконец-то! — промелькнуло осознание того, во что мы влипли. Которое тут же сменилось растерянностью. Я бы предпочел, чтобы на этой стадии она и остановилась, оставив дело разрешения очередного кризиса в моих, более опытных руках, но она, естественно, тут же двинулась дальше — впав прямым ходом в панику.

— И что делать? — едва слышно спросила она.

— Я сейчас свяжусь со своим руководителем, — отрывисто и уверенно проговорил я, чтобы у нее мысли не возникло не то, что о возражениях — даже о вопросах.

— Где? — тут же спросила она.

— Неважно, — небрежно махнул рукой я. — Главное — обрисовать ему сложившуюся ситуацию. И указать на высокую вероятность возникновения осложнений. И показать возможное влияние последних на работу всех наших ангелов. И выпросить — в порядке исключения — разрешение на поэтапное введение Игоря в курс дела. А пока позвонить Тоше, — добавил я, словно между прочим, чтобы последняя фраза, затерявшись среди остальных, не привлекла к себе ее особого внимания.

— Зачем? — мгновенно ухватилась за нее она.

— Чтобы предупредить его, — честно сообщил я ей часть своих причин. Меньшую. — Ты же не думаешь, что, если Игорь обо всем узнает, то сможет от Дарины хоть что-то утаить? Так, где мой телефон? — Я старательно похлопал по всем карманам. — А, я его в куртке оставил.

Татьяна молча смотрела на меня, прищурившись. Я быстро вышел в прихожую и прямо там и позвонил Тоше — исключительно потому, что хотелось как можно скорее покончить с этим и перейти к более важной части плана своих действий. Обеспечив безопасность Татьяны на всякий непредвиденный случай, я вернулся на кухню, чтобы обеспечить себе свободу маневра на самое ближайшее время.

— Ты давай, наверно, спать ложись, — непринужденно обронил я, снова усаживаясь к столу. — Кто его знает, насколько разговор затянется.

Со всей своей ни с чем не сравнимой чуткостью Татьяна тут же уловила, что мне, возможно, придется предстать пред ясные очи своего руководителя, и не исключено, что не по своей воле.

— Еще рано, — не менее непринужденно ответила она. — Я все равно не засну.

— Татьяна, мне было бы разумно поговорить с руководителем лицом к лицу, — напомнил я ей общепринятые правила поведение просителя. — В конце концов, там у нас аргументы об угрозе деятельности наших сотрудников прозвучат более убедительно.

Виноват, ошибся. С чуткостью Татьяны вполне могла сравниться ее глубокая вера в безграничность моих способностей, которая с готовностью отразилась на ее лице.

— В прошлый раз, — нежно улыбнулась мне она, — ты был более чем убедителен здесь, на земле. Мне кажется, выйдя на более высокий уровень мастерства, не стоит отказываться от достигнутого.

— Он совершенно не обязательно сразу откликнется на мой вызов, — строго напомнил я ей о субординации. — Не говоря уже о том, что он может настоять на моем личном к нему визите.

Мое напоминание об уважении к руководству мгновенно уравновесилось в ее сознании воспоминаниями об отзывчивости нашей контрольной комиссии, которая в прошлый раз сочла возможным провести встречу с нами на земле. В ответ на настойчивое приглашение Татьяны. Которая сейчас вновь приняла вид радушной хозяйки, настойчиво отодвигающей хозяина при приеме гостей на задний план.

— Ты скажешь ему, — назидательно кивнула мне она, — что не считаешь себя вправе надолго отрывать его от множества неотложных дел. А также всех тех, кого он сочтет нужным посвятить в это дело. А также тех, кто ждет результатов ваших переговоров здесь.