Ангел-наблюдатель
Шрифт:
— А из-за кого она меня бросила? — вскочил Игорь, сжав кулаки, и я вдруг заметил, что он уже почти сравнялся со мной в росте. — Кого всякий раз перекашивает при одном взгляде на Дару? У кого на лице улыбочка фальшивая, а в глазах одна расчетливость, как бы от нее избавиться? Кто постоянно говорит одно, а думает другое, и врет, врет, врет?
Я вдруг понял, что Татьяна наверняка все это слышит.
— А теперь послушай меня, друг любезный, — медленно проговорил я, почти по слогам и наклонившись к самому его лицу. — Нам с матерью обоим Дарина не нравится, и пока она не совершила ничего, чтобы переубедить нас. С друзьями, с близкими не ведут себя так, как она
— Значит, только тебе любимых защищать можно? — бросил он мне в лицо, раздувая ноздри, и меня передернуло от выбранного им эпитета.
— Защищать нужно тех, кто этого стоит, — процедил я сквозь зубы, и глазом не моргнув при виде его исказившегося лица, и, чуть помолчав для закрепления эффекта, добавил: — Я тебя предупредил.
В тот вечер я впервые заметил у Татьяны седые волосинки. И Игорю крупно повезло, что он то ли слова мои воспринял всерьез, то ли в мысли заглянул внимательно, но больше никаких актов открытой враждебности по отношению к Татьяне не последовало. С ней мне тоже, конечно, поговорить пришлось — внушительно — и после этого в доме у нас установилась атмосфера дипломатических встреч времен холодной войны. Все вежливо раскланиваются, приветливо улыбаются — и насмерть стоят на своем.
Даже верные союзники, вроде нас с Татьяной. Она постоянно вздыхала, что у Игоря переходный возраст, когда он сам не понимает, чего хочет от жизни, и пытается как-то определиться в ней, и наша задача — участливо и тепло поддержать его. Я отвечал ей, что у Игоря не переходный возраст, а переломный момент освобождения от наркотического воздействия Дарины. Татьяна морщилась и говорила, что ей не нравится слово «переломный». Я замечал, что все зависит от того, к чему оно относится. «Вот-вот», — неизменно оставляла за собой последнее слово она.
Но, в целом, жизнь наша начала постепенно входить в некую более-менее приемлемую колею. И мне уже показалось, что в конце этого мрачного тоннеля забрезжил некий проблеск света. Но когда до него было уже как будто рукой подать, туннель этот круто ушел вниз, в еще более беспросветные глубины.
Дарина, по всей видимости, не ожидала, что Игорь окажется не окончательно сломленным, что у него хватит сил и воли не раболепствовать перед ней, униженно выпрашивая хоть какие-то знаки ее внимания. И на майские, на Светин день рождения, она решила окончательно утвердить свою власть над ним. Она вдруг снова превратилась в сплошную благожелательность и приветливость, рассыпая направо и налево милейшие улыбки и оживленно посверкивая своими удавьими глазами. Когда же она повелительно повела рукой в сторону двора, и Игорь последовал туда за ней, не сводя с нее завороженного взгляда, я в отчаянии оглянулся по сторонам — в поисках наилучшего объекта приложения рвущего меня на части бешенства. На глаза мне попался недовольно хмурящийся Тоша. Отлично! Я резко кивнул ему в сторону выхода с веранды.
— Что ей опять от него нужно? — с трудом выдавил я из себя, круто разворачиваясь к нему лицом в каких-то двух-трех шагах от ступенек — отойти дальше я оказался не в состоянии.
— Честное слово, не знаю, — отчаянно замотал он головой, натянув на физиономию озадаченную мину.
— Значит, так, — глубоко вдохнув, продолжил я. — Либо ты ей скажешь, чтобы она больше к нему не приставала, либо…
— Да ты пойми! — затараторил он, нервно подергивая плечами. — Мы с Максом наизнанку вывернулись, чтобы сбить ее с настоящего следа. Может, ей эти поиски уже надоели… И она решила к нормальной жизни вернуться… Так пусть ребята ее окончательно отвлекут! У Игоря же это всегда лучше всех получалось…
— Ах, вот оно что! — медленно проговорил я, из предосторожности отступая от него на шаг. — Опять, значит, мы вам понадобились? В том, что у нас лучше получается? И исключительно тогда, когда у вас самих ничего не вышло?
— Что это у нас не вышло, хотел бы я знать? — хватило у него наглости завитушки свои дыбом поднять. — Ты вообще хоть знаешь, о чем говоришь? Ты хоть раз поинтересовался, что у нас происходит? Тебе главное было Игоря от этого изолировать?
— Нет. — Ярость во мне сменилась презрительным сочувствием к его ослеплению. — Мне главное было, что он начал потихоньку прозревать, успокаиваться, свою собственную жизнь строить. Если он после сегодняшнего опять сорвется… Больше ты меня не остановишь — я ей втолкую, чтобы на пушечный выстрел к нему не приближалась.
— Тебе бы кто втолковал да глаза раскрыл, — буркнул он мне вслед, когда я, обойдя его, направился назад на веранду.
Я до сих пор не знаю, что послужило причиной последующих событий. Возможно, дети заметили нашу с Тошей перепалку, о чем в тот момент мне даже в голову не пришло подумать. Или Тоша решил, как всегда, впереди меня выпрыгнуть и донес-таки до Дарины недопустимость протаскивания людей за шиворот по эмоциональным американским горкам. Или сама Дарина, удостоверившись в неизменной подвластности Игоря ее чарам, тут же вновь потеряла к нему всякий интерес. Я лично склоняюсь к последнему.
Но, как бы там ни было, в первый же после майских рабочий день Игорь сел после школы в машину, отрешенно глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами и даже забыв включить свою канонаду в плейере. И в мыслях его я отчетливо увидел, как Дарина не просто, как раньше, избегает его на переменах, но даже на уроках сидит в другом конце класса. Как ни странно, никакого особого облегчения я не испытал — наоборот, на память почему-то пришло замечание Татьяны о «переломном моменте». Представив себе повторную ломку Игоря, я понял, что нужно срочно предупредить ее, набраться терпения и стойкости и начинать считать оставшиеся до летних каникул дни. Три месяца без ежедневного искушения не могут не излечить его окончательно.
Но через два дня, подъехав вечером к центру детского развития, я увидел там одну Аленку. Которая растерянно сказала мне, что Игорь уехал домой сам. Деваться мне было некуда — доставив ее к офису с рекордной скоростью, я забрал оттуда Татьяну и всю дорогу домой успокаивал ее, напоминая ей об уже многолетнем общении Игоря с городским транспортом и составляя в уме список вопросов к нему. На которые он мне ответит, если не захочет, чтобы наушники ему намертво в уши впечатались.
Он пришел домой, когда нетронутый ужин уже остыл.
— Где ты был? — Я оказался в прихожей, как только раздался звук ключа в замке. Татьяна, к моему несказанному удивлению, замерла где-то чуть позади моего плеча, не произнося ни слова и лишь пристально глядя на Игоря широко раскрытыми глазами.
— Гулял, — ответил он, глядя куда-то сквозь меня.
— Где ты был? — повторил я погромче, чтобы до него дошел смысл моего вопроса.
— Я сказал — гулял! — словно очнувшись, рявкнул вдруг он.
— Ты мне орать еще будешь? — невольно повысил голос и я.