Ангел-наблюдатель
Шрифт:
— Ты что, совсем сдурел? — еле выдавил из себя я.
— Тоша, он чувствует, когда кто-то врет. — Мне показалось, что он начал на мне речь для руководителя отрабатывать. — Не просто чувствует, а знает. Он нам сегодня так прямо и сказал, и в мыслях у него — абсолютная, стопроцентная уверенность, что тот пацан сам потихоньку от всех свои колготки от родителей спрятал. Я только молюсь, чтобы у него это свойство или недавно появилось, или он им только-только пользоваться научился. Ты понимаешь, что будет, когда он нас в следующий раз о наблюдателе спросит?
Я поежился. Потом
— Ты прямо сейчас с ним говорить будешь? — спросил я.
— Да, а что? — насторожился он.
— Давай, я тоже, — предложил я. — Во-первых, поддержка тебе явно не помешает, а во-вторых — если уж открывать глаза, так всем.
— Во-первых, спасибо, — саркастически фыркнул он, — а во-вторых — ты только что снял тяжкое бремя с моей души. Откуда у меня к тебе второе дело. На прием нам лучше проситься по очереди — с тем, чтобы, если меня все же выдернут на разбирательство, ты смог за Татьяной присмотреть.
— Ты знаешь, — быстро проговорил я, — тогда я точно лучше с тобой пойду. Вдвоем, согласись, мы и разбирательство существенно сократить сможем.
— Хорошо, — неожиданно легко уступил он, — но только я не гарантирую, что в наше, даже короткое, отсутствие Татьяна не откроет глаза в первую очередь Гале.
Я притих — перед лицом перспективы объяснений с Галей на предмет многолетнего вранья. Если выбирать между ними и поддержкой морального духа Татьяны на самой границе с боевым, то последнее перестает казаться абсолютно невыполнимой задачей.
Следующий день убедил меня, что о выполнимости задачи можно говорить только в том случае, если она дается в руки. Татьяна приехала в офис чуть позже нас с Галей — у меня все внутри похолодело — и просидела весь день с каменным лицом, не отрывая глаз от экрана своего компьютера. Я уже и взглядом ей сигналил, и мимо ее стола раза три прохаживался, даже предложил им обеим в кафе на обед пойти — обе глянули на меня, словно я их на выставку электронных новинок позвал! После того как Дара пошла в садик, Галя вернулась на полную ставку, но традиция обедать в кафе у нас как-то не возродилась. И после обеда я не мог при Гале ничего у Татьяны напрямик спросить! Пришлось послать электронное письмо с коротким и осторожным вопросом: «У вас ничего не случилось?». Ответ пришел так быстро, что я до сих пор уверен, что она свое «Ничего» даже не набирала — скопировала из моего вопроса и в свой ответ вставила. Со злостью. И понимай, как знаешь!
Поэтому, когда после работы выяснилось, что Анатолий ждет нас, как обычно, возле офиса, я еще никогда в жизни не был так рад его видеть. Никогда. Даже когда он в день своей свадьбы к Татьяниному дому, наконец, явился — с опозданием в десять минут, за которые я уже сто вариантов ее реакции на отсутствие жениха успел себе вообразить.
В машине я глянул на него, вопросительно вскинув брови. Он едва заметно качнул головой, чуть скосив глаза в сторону заднего сиденья, и сжал пальцы руки — на уровне живота, чтобы сзади не видно было — так, словно телефонную трубку в ней держал. Галя с Дарой в тот вечер, как назло, никак спать не укладывались!
— Ну что? — выдохнул я, когда он, наконец, позвонил.
— Ничего, — мрачно буркнул он их семейную фразу того дня. — Разрешение не дали.
— Почему? — разочарованно протянул я.
— Наблюдатель возражает, — с расстановкой и жаркой ненавистью ответил он.
— А он здесь причем? — от неожиданности растерялся я.
— А у него в отношении детей особо веское слово, — процедил он сквозь зубы. — Поскольку он изучает степень их совместимости с человеческим обществом и вероятность их безболезненного сосуществования с обычными людьми. И не может допустить, чтобы введение изучаемого объекта в курс его природы повлияло на чистоту эксперимента. — Он судорожно выдохнул.
— Говорил же я тебе, — крякнул я в досаде, — что мне нужно было с такой просьбой обращаться! Наш, вроде, не такой твердолобый.
— И дальше что? — набросился он на меня. — Ну, получил бы ты разрешение, рассказал обо всем Даре — что потом? Слово с нее брать, что она Игорю ничего не скажет? Так она или не удержится, или отдалится от него от греха…
— Татьяна, по-моему, только рада была бы, — вырвалось у меня.
— А ты не болтай, чего не знаешь! — отрезал он. — Она за них обоих волнуется, в равной степени, и на все согласна, лишь бы их необычные способности от наблюдателей скрыть. Если уж она решилась Игоря от себя и меня оторвать, чтобы мы так или иначе не способствовали их проявлению…
— Что-то пока это не очень помогло, — буркнул я.
— Не важно! — отмахнулся он от моих слов. — Я вот к чему: если он обо всем от Дары узнает — хоть с разрешения, хоть без — как он поступит? Он же всегда только напрямик действует — вот прямо в лоб он нас и спросит, правду ли ему Дара поведала. А нам и дальше отнекиваться придется — и что из этого выйдет, с его-то чутьем на ложь? Вывод сам собой напрашивается — ближайшие люди как врали ему, так и дальше врут.
— И что делать? — тихо спросил я.
— А нечего делать! — Он тяжело вздохнул. — Буду вести себя так, как и положено хранителю — крутиться, изворачиваться, любой ценой обходить скользкие моменты. И внушать, конечно. Я Татьяне уже прямо сказал, что без разъяснительной работы мы его доверие очень скоро и навсегда потеряем. И ему уже образ придумал: знаешь, летом залетит жук в комнату и жужжит под потолком — он тебя не укусит, ты его не достанешь, только спать не дает, если на него внимание обращать. Он меня, правда, тут же спросил, почему к нему жук прилетает, а к Даре — пушистая бабочка.
— Слушай, а может, что-то в этом есть? — подумал я вслух. — Игорь ведь — мыслитель, вот ему задачка посложнее и досталась. Это Дара ни над чем голову не сушит — ее и озадачивать незачем, все равно она эти сложности в упор не видит.
— Да пошел ты со своими теориями! — устало ответил он. — Мне плевать, почему нам такой сволочной наблюдатель достался — Татьяна вон тоже вбила себе в голову, что это из-за того, что она заранее узнавать о них стала. Мне главное — как научить Игоря от жука этого навозного отключаться.