Ангел, право выбора
Шрифт:
Я кивнул на прощание Гавриилу и взлетел. Просто куда-нибудь.
***
Было светло и ярко, за окном пели птицы, возле мольберта пела Ксюха, сочиняя на ходу очередной кавер в своём стиле и весело качая головой. Извазяканная в краске, растрёпанная, счастливая... такая любимая, что пушистая нахалка, живущая в моей груди, выбралась наружу, взобралась по ножке мольберта на самый верх и сунула любопытный нос в картину. Я засмотрелся — красивая. Блестящая, холёная, морду отъела на Ксюхиной кормёжке... и не только морду. Любовь как раз сильно наклонилась, всматриваясь в картину, опасно забалансировала на трёх лапах и чуть не навернулась вниз, чудом повиснув на когтях, попыталась влезть обратно, но откормленный зад был тяжеловат и затащить его наверх удалось только с третьей попытки. Ксюха перестала рисовать и засмотрелась на угол картины, где упражнялась в подтягиваниях Любовь, прыснула и рассмеялась.
Неужели она её видит? Художники такие странные...
Ксюха подождала, пока Любовь устроится поудобнее и опять запела:
– Потому, потому что круглопопым, тяжело, тяжело на свете жить! Потому что надо кушать меньше сдобы, а ещё, а ещё в спортзал ходить!
Любовь фыркнула и отвернулась, я рассмеялся. Ксюха ехидно захихикала и стала сочинять дальше, я откинулся на спинку кресла и попытался ещё раз осмыслить всю эту хреновую ситуацию.
Начнём с того, что меня коварно надули. Сказали, что сила останется при мне, а она не осталась. Светку тоже надули — сказали, что я ей помогу, а я бесполезен. И теперь она где-то там ждёт, пока я всё улажу, как обещал, а я ничего не улажу, потому что не имею права вмешиваться в её жизнь. Но меня почему-то выбрали для этой бесполезной миссии, почему? Чем я такой особенный? Спас жизнь Ксюхе и Волку? Гавриил сказал, что не я — так кто-то другой. Тогда как? Почему я?
Единственный вариант, который я видел — это то, что Светка считает, что я похож на её Максима, и что я его просто по-человечески понимаю. И что дальше?
Мысли стопорились, я опять засмотрелся, как Ксюха тыкает кистью в холст, а Любовь пытается поймать кисть лапой, немного размазывая свежую краску... Если представить на месте Максима меня, что бы я сделал? Самый напрашивающийся ответ — не сдался. Я бы вился вокруг да около годами, даже если бы меня отшивали прямым текстом, потому что я упёртый и очень влюбчивый, ведь со мной так и было, моя Любовь плакала кислотой взаперти долгие годы, пока не пришло её время. Она, гадина, живучая. Она...
Я вдруг распахнул глаза и резко встал.
Вот почему меня выбрали! Потому что я лучше всех знаю, что настоящая Любовь — тварь абсолютно неубиваемая. Я её морил голодом, душил, выгонял, она горела, взрывалась, что с ней только не было — и хоть бы хны! Сидит, вон, как так и надо, лапой краски мажет, как будто всегда тут сидела. Перелиняла и как новенькая.
И если моя, заморённая ещё в той, далёкой жизни «до», смогла выжить, то что случится с Любовью Максима, яркой и взаимной, за каких-то несчастных полгода изоляции? Да ничего ей не будет! Значит...
Значит, он Светку всё ещё любит. И если сказал, что будет на её выступлении, то будет. И она зря плакала, что он её никогда не простит — он её уже простил, им нужно просто перестать выделываться и... просто продолжать. И ничего не надо менять. Я не бесполезен, я ей помогу.
От облегчения хотелось смеяться, я подскочил к Ксюхе и поцеловал её в макушку, она тряхнула головой, буркнула:
– Ну, я же рисую.
Я улыбнулся и прыгнул в небо, возвращаясь в тот момент, на котором остановился.
***
Светка укладывалась спать, её мама закрывала дверь на ключ, Алина ждала сообщений, а Максим шёл в бассейн. Его тренер уже собирался уходить, складывал вещи в сумку, а увидев Максима, удивлённо вскинул брови:
– Забыл что-то?
– Нет, - парень нервно сжал губы, - дело есть. У вас есть пять минут?
– Да хоть десять, - выпрямился тренер, - что случилось?
– Помните, мы соревновались, кто дольше просидит под водой?
– Ну, - осторожно кивнул мужчина.
– Давайте ещё раз попробуем, - нервно улыбнулся Макс. Тренер фыркнул и покачал головой:
– Дёмин, я думал, мы давно закрыли эту тему. По-моему, мы ещё в том году окончательно определились, что фри-дайвером тебе не быть, никогда. Что-то изменилось?
– Да, - кивнул парень.
– Я читал о разных техниках. Если погружаться на большую глубину и в холодную воду, то потребление кислорода...
– Да причем тут кислород?
– устало вздохнул тренер, потёр лоб.
– Мы же давно разобрались, что это вопрос чисто психологический, у тебя фобия, ты не можешь погружаться даже на пару метров, даже с аквалангом. Ты вылечился, что ли?
– Да, - нервно кивнул Максим.
– К доктору ходил?
– недоверчиво усмехнулся тренер.
– Нет, - мотнул головой он, дёрнул плечами.
– Сам.
– Дёмин...
– тренер тяжко-претяжко вздохнул, посмотрел в малость сумасшедшие глаза парня и покачал головой.
– Ладно, бог с тобой. Что ты от меня хочешь?
– Давайте поспорим ещё раз, - нервно улыбнулся он, - на желание.
– На какое?
– хитро улыбнулся тренер.
– Я потом скажу.
– Максим, - мужчина посмотрел на часы, устало выдохнул и смерил подопечного задумчивым взглядом.
– Что за желание стоит того, чтобы ты лез на глубину, которой с детства боишься? Может, я тебе просто так помогу? Честно, мне вообще не улыбается сейчас ещё раз полоскаться.
Дёмин глубоко вдохнул, собираясь с силами, и выдал:
– Я хочу, чтобы вы перенесли финал по стометровке. Хотя бы на десять минут раньше.
Тренер округлил глаза и фыркнул:
– А я каким боком к этому отношусь?
– Придумайте что-нибудь, - пожал плечами парень, - мне больше некого просить.
– Зачем?
– с видом человека, который вообще ничего не понимает, округлил глаза тренер, Максим развёл руками:
– Надо.
– Надо?
– хохотнул тренер.
– Охренеть! Зачем тебе переносить финал? С чего ты вообще взял, что ты до него дойдёшь?
Максим хитро улыбнулся и сказал:
– С того, что знаю своё время. И знаю, почему на соревнованиях всегда плаваю лучше, чем на тренировках — потому что на тренировках вы говорите неправильное время, ровно на секунду.
– Какая сволочь сказала?
– нахмурился тренер, Максим пожал плечами:
– Мужики из команды. Я их задолбал попытками разобраться и они сжалились, тем более, что вы и сами им всем после их первой олимпиады признавались. Они решили, что ничего страшного не будет.