Ангел пустыни
Шрифт:
– Действительно, интересно. А кому вы продавали вещи, к которым, как вы выражаетесь, охладели?
– В музей, как правило, - не без пафоса отвечал Воронков.
– Как истинный коллекционер. Я полагаю, что делал полезное и нужное дело. Пусть все, а не только одиночки, любуются красотой.
Сидящие поодаль Кучеренко, Чобу и Андронова незаметно обменялись выразительными взглядами, а Чобу даже что-то тихо пробормотал.
Полковник хотел продолжить, но его опередила Андронова:
– Разрешите вопрос, Никанор Диомидович? Ваши слова, - обратилась она к Воронкову, -
– Значит, ничего не было. Странный вопрос.
– Не такой уж странный, если принять во внимание, что недавно вы приобрели весьма ценные вещи: французскую вазу, скульптуру "Похищение сабинянок", картины Сарьяна, Самохина...
– Вы забыли упомянуть Левитана, - с вежливой улыбкой произнес Воронков.
– Ну и что из этого следует? Не украл же я эти вещи. Какой здесь криминал? А потом, я уступил их одному коллекционеру, москвичу, он меня буквально умолял продать, я согласился, тем более, что это - не мой профиль. Я больше по фарфору... Это очень приличный человек, знаток...
– И этот приличный человек, фамилия которого Карякин, тут же тащит в комиссионку так полюбившиеся ему вещи. Не кажется вам это странным? Кстати, Левитан-то оказался поддельным, Олег Георгиевич.
– Не может быть!
– воскликнул Воронков, и было непонятно, к чему относилось это восклицание: к тому, что Карякин отнес вещи в магазин или к сообщению о поддельности картины.
– Все может быть, гражданин Воронков, - Андронова не стала уточнять, что именно она имела в виду под этим "может быть".
– Однако Карякин утверждает, что не покупал у вас ни картины, ни вазу, ни скульптуру, а вы сами просили сдать их в комиссионный. Кстати, сколько вы заплатили за них Сухаревской и этому старичку-пенсионеру?
– Право, уже не помню, - Воронков посмотрел в глаза Андроновой.
– Да и какое это имеет значение? Бывает, купил дешевле, продал дороже. Обычное дело у коллекционеров.
– Это обычное дело на юридическом языке называется спекуляцией, заметил Ковчук.
– Статья 161, скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы.
– В таком случае любого коллекционера можно под эту статью подвести. Да и где доказательство спекуляции? Этот Карякин может утверждать все, что угодно.
– Воронков словно забыл, что он говорил о своем знакомом пять минут назад.
– Я ему пошел навстречу, из уважения, а он вот каким негодяем оказался.
– Оставим пока скульптуру и прочее, - продолжил допрос Ковчук. Скажите, Воронков, вы еще что-нибудь продавали или передавали Карякину, только честно?
– Пару резных костяных фигурок, медальон, в общем, мелочи.
Полковник выдвинул ящик стола, достал икону "Ангел пустыни" и повернул ее лицевой стороной к Воронкову:
– И это вы называете мелочью? Простите, но я отказываюсь вас понимать.
На лице Воронкова мелькнуло смятение, но только на долю секунды.
"Посмотрим, надолго ли тебя хватит", - подумал Ковчук.
– Мне, конечно, трудно судить, поскольку я в иконах не очень разбираюсь, но доска интересная, старинная школа. Никогда не приходилось видеть, - спокойно произнес Воронков.
– А вы постарайтесь припомнить, Олег Георгиевич, - вступил наконец в допрос Кучеренко.
– Посмотрите внимательнее.
– Нет, никогда не видел. К сожалению. Да и где я мог ее видеть? Культовая живопись не мой профиль.
– Где могли видеть?
– с усмешкой переспросил Кучеренко, открыл портфель и достал из него старую потрепанную книгу. На ее красном кожаном переплете значилось: "Историко-статистическое описание церквей и приходов Кишиневской епархии".
– Эта книга, весьма любопытная, изъята у вас при обыске.
Воронков молчал, как загипнотизированный, не сводя глаз с книги. В тишине было слышно, как подполковник переворачивает страницы.
– Вот он, Иоанн Креститель, отличная репродукция. Здесь и описание иконы имеется, подробное причем. И, что самое интересное, отчеркнуто карандашом.
– И что из того?
– нервно перебил его Воронков.
– Почему вы считаете, что это мои пометки? Оставил кто-нибудь из прежних владельцев книги. Я ее по случаю приобрел и даже не успел раскрыть.
Кучеренко не обратил никакого внимания на эти слова и продолжал:
– Именно эту икону вдруг воруют из церкви...
– Печальное совпадение.
– Воронков развел руками.
– Неужели вы хотите сказать, что я украл икону? После этого не значит вследствие этого - так говорили еще древние римляне.
– Совпадение, стало быть? Пойдем дальше. Под видом командированного министерством культуры вы, Воронков, являетесь в церковь села Кобылкова. Священник опознал вас по фотографии...
– Ну и дела...
– Воронков попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, жалкой.
– Милиция за меня всерьез взялась. Был такой грех, был... Попался мне случайно под руку командировочный бланк - решил воспользоваться. Для солидности, чтобы священник не опасался. Очень хотелось осмотреть церковь подробнее. С познавательной целью.
– Вы только что сказали, что культовая живопись - не ваш профиль. Что же привело вас в храм божий? Или вы в бога веруете? В это время службы в церкви не было.
– Кроме икон в церквах и много другого есть, что представляет интерес для любителя старины.
– В этом вы абсолютно правы, - согласился Кучеренко.
– И самое интересное, что после вашего визита эту церковь тоже обворовывают.
– Да что вы ко мне прицепились с этими кражами!
– с плохо скрываемой злостью процедил Воронков.
Эти слова прозвучали так неожиданно грубо, будто их произнес другой человек: не этот, с вежливыми, вкрадчивыми, интеллигентными манерами, а другой - циничный, вульгарный. Однако Воронков мгновенно опомнился: Извините, я, кажется, немного погорячился. Это ошибка, чудовищная ошибка... трагическая...
– Он хотел еще что-то сказать, но его остановил Ковчук:
– Олег Георгиевич, упорным отрицанием вы только усугубляете свою вину. Однако у вас еще есть возможность как-то облегчить свою участь, и для этого требуется только одно - чистосердечное и полное признание.