Ангел в моей постели
Шрифт:
– Почему? – спросила она, пытаясь разобраться в собственных противоречивых чувствах, касавшихся характера Дэвида.
– Он сейчас там рубит дрова, чтобы мы не замерзли ночью. – Мистер Дойл усмехнулся. – И я заметил, как он смотрит на вас, когда вы этого не видите. Этот молодой человек к вам неравнодушен.
– Лорд Чедвик? – Она рассмеялась.
Дэвид смотрел на нее так, как смотрел бы на любого преступника, оказавшегося под его охраной.
Дойл взглянул на нее из-под косматых бровей:
– Я не так
– Вам не холодно?
– Нет, миледи. Давно мне не было так тепло. Виктория вышла из комнаты, но, прежде чем вернуться на кухню, положила в печку еще одно полено.
Дэвид велел ей не раздвигать занавески, но она подняла уголок и посмотрела в сторону конюшни. Ветер немного утих, лишь редкие порывы взметали снег, который сменил ледяные капли дождя. Падали огромные снежинки и ложились на землю белым покровом. Из конюшни через щели просачивался свет и золотил белую землю. Виктория слышала приглушенные, но размеренные удары топора по дереву. Дэвид пробыл на холоде почти два часа.
Прихватив тряпкой котелок, она сняла его с огня. Налила кофе в щербатую кружку. Накинула на плечи тяжелый плащ Дэвида и направилась в конюшню. Снег скрипел под ее сапожками. Она ухватилась за деревянную ручку и приоткрыла дверь. Дэвид поднял голову, и вопреки ее воле и всей той лжи, в которой она убеждала себя, у нее замерло сердце. Тени играли на его лице; высокий и мужественный, с длинным топорищем в руках, он выглядел необычайно сильным. Она наконец вспомнила о кружке кофе, которую держала в руке, и повернулась, чтобы закрыть дверь.
– Сегодня морозно. – Протягивая ему кружку, над которой поднимался пар, она смущенно улыбнулась. – Никакого оружия. Обещаю.
– Кипяток против топора? – Он тоже улыбнулся. – Предпочитаю топор.
– Какая мы прекрасная семейная пара, – сказала она. – Говорим об убийстве так, словно о погоде.
Под ногами шуршала солома. Курица мистера Дойла устроила гнездо возле стойла, в котором жеребец Дэвида жевал сено. Дэвид взял кружку. Его шерстяное пальто распахнулось, когда он наклонился, вдыхая ароматный пар.
– Хочешь убедить меня, что нет необходимости заставлять тебя пробовать его первой?
Виктория поднесла кружку ко рту, она видела, что он не спускает глаз с ее губ. Она сделала несколько глотков, но не потому, что он заставлял ее, а потому что кофе был теплым.
– Я готовлю великолепный кофе. – Она отступила назад, уверенная, что наконец ей удалось смутить его. – Утром отвезу мистера Дойла к вдове Гибсон. Они хорошие люди.
Дэвид пил кофе. Глядя на нее поверх края кружки, он видел на ней свой плащ, но не стал спрашивать, почему она носит вещь, принадлежащую ему.
– В это время года всегда бывают грозы? – спросил Дэвид.
Виктория внимательно разглядывала какую-то щепку.
– Грозы бывают
– Я помню. Дублинские газетенки сообщали об этом. Виктория подняла глаза и увидела, что Дэвид смотрит на нее. Видимо, он читал и о том, что произошло с ней. Не смотрел ли он на усеянное звездами небо тогда же, когда и она? Виктория отвела глаза и отошла от освещенного фонарем места поближе к лошади.
– Ты очень умело справлялся с мистером Дойлом, – заметила Виктория.
Он отложил в сторону топор и сказал курице что-то непонятное, что заставило Викторию улыбнуться.
– Ты мало говоришь о себе, не так ли? – спросила она, когда он, шурша соломой, приблизился к ней.
«Не паникуй!» – сказала она себе, протягивая руку к жеребцу. Дэвид задел полой пальто ее плащ. Он поставил кружку и повернулся к лошади, вытянувшей шею из стойла ему навстречу.
– Я работал во многих больницах. Не врачом, но иногда выполнял его работу.
– Дальняя дорога от той, по которой ты ездил в Калькутте?
– У дорог много развилок, – сказал он.
– Это прекрасно, – произнесла она.
– Чем больше развилок, тем лучше. – Легкая улыбка тронула его губы.
Он умел направлять разговор в нужном ему направлении и говорил обо всем, кроме того, о чем хотел говорить собеседник. Она представила себе, как они с Дэвидом занимаются любовью, и у нее перехватило дыхание. Ощущение было такое, будто она лежит на песке у моря. Это напоминало Индию. Знойную и волнующую. Жасмин и солнце.
Смерть.
– Я не хочу спать с тобой, – обратилась она к Дэвиду, не глядя на него.
Он потрепал лошадь по шее и ушам.
– Холодно здесь, не правда ли, старина?
Его близость волновала ее, она не могла оторвать взгляд от ласковых движений его рук, сознавая нелепость их положения и своих противоречивых желаний.
– Я говорю серьезно, Дэвид. Не проси меня. Тем более что мы оба хорошо знаем, зачем ты здесь.
– Зачем ты пришла сюда? – спросил он, гладя лошадь.
Она смотрела на его полускрытый тенью профиль, понимая, что не может ответить на этот вопрос, не признавшись, как легко ему соблазнить ее.
– Как его зовут? – Она кивнула на лошадь, и Дэвид ослепительно улыбнулся, такая улыбка могла бы осветить темную ночь. Он посмотрел ей в глаза.
– Люцифер.
Виктория не сдержала улыбки, но, спохватившись, нахмурилась и направилась к двери.
– Мне бы так хотелось ненавидеть тебя. – Она открыла дверь и обернулась. – Но я не могу.
Дэвид не двинулся с места, продолжая поглаживать лошадь, чувствуя, как бурлит кровь в его жилах. Его преследовал запах ее мыла. Аромат волос. Он сбежал в этот амбар, чтобы не видеть ее, а сейчас понял, что сбежать ему вовсе не хотелось.