Ангел. Презумпция жизни
Шрифт:
– Что?
– Расскажи, как у тебя дела хотя бы.
– Дела… хреново, Слав. Во-первых, рассорилась со всеми друзьями, во-вторых, совершенно не рисуется, в-третьих, даже пожаловаться некому, потому что смотри пункт один.
Трубка негромко хмыкнула:
– Хочешь, я приеду?
– Очень хочу. Но ты не приедешь.
– Почему?
– Ты обещал, что я тебя больше не увижу.
– Да ладно тебе! Если хочешь, можешь завязать глаза.
– Чудик, - усмехнулась она.
– Правда, Слав, давай не будем оттягивать неизбежное – дружить больше не получится.
– А давай попробуем?
– Ты ещё не настрадался?
Мы опять замолчали.
– Слав, - по её щеке сбежала блестящая слезинка, но голос не изменился.
– С тобой было очень хорошо, правда, всегда…
– Было?
– Было. Больше не будет. Я хотела сказать спасибо за всё, что было, и мы должны… Не звони мне больше, ладно?
– Я молчал.
– Не звони, не пиши, не вспоминай, - её голос сорвался, по щеке скатилась ещё одна прозрачная капля, - выброси всё, что напоминает обо мне. И будь счастлив, ты этого стоишь. Хорошо?
Я долго молчал, представляя, как где-то стоит старый я с каменной решительной мордой и волдырями на душе.
– Картину можно оставить?
Она всхлипнула и швырнула телефон в стену, от него поотлетали панели, выпала батарея. Мне стало дико жаль себя, стоящего где-то с трубкой, бормочущей «на данный момент абонент не может…».
Она рыдала над столом, её трясущиеся плечи были так близко… Я почувствовал почти физическую боль от того, что не могу обнять её и успокоить.
Мой маленький депрессивный гений, я подарю тебе Любовь, только не плачь.
Я закрыл глаза и прокрутил время далеко-далеко назад.
***
С чего всё началось? Может, отсюда, с пустынной зимней улицы, на которой я впервые решился нарушить обещание не прикасаться к ней иначе, как по необходимости? Я сидел на балконе второго этажа, на меня падали снежинки, большие, лохматые, медленные… Какой был отличный вечер! А я в тот раз совсем его не замечал. Тихий, засыпанный снегом по колено город, пустой – все сидят по домам, машин почти нет, пешеходов тоже. Снег искрится в лучах фонарей и неоновой рекламы, оседает на её распущенных синих волосах, она смеётся и смотрит вверх, на её лицо опускаются снежинки… Она поскальзывается в который раз и я в который раз её подхватываю. Она улыбается.
Её каблучки хрустят по снегу, она вскакивает на бордюр, я подаю ей руку. Как же мне было тогда хорошо! Почему люди не умеют ценить то, что имеют? Вот он, тот момент – она высвобождает руку… Я остановил время, спрыгнул с балкончика и пошёл к ним, сминая застывшие в воздухе хлопья снега.
– Не отпускай её! Что бы она ни делала, не отпускай! Говори глупости, корчи из себя влюблённого первоклассника, но не отпускай!
Снег медленно начал скользить к земле, девушка посмотрела на того меня с детской обидой:
– Слава… Слав, ну мы же договаривались…
– Забудь о договоре, он тебе нравится! И ты ему нравишься!
Они оба замерли в нерешительности, смущенно перетягивая её руку.
– Сдавайтесь, вы созданы друг для друга!
Она отвела взгляд от сцепленных рук, пробормотала:
– Ладно, всё равно скользко, - и побрела дальше, утягивая за собой остолбеневшего меня.
Я подпрыгнул, еле удерживаясь, чтобы не станцевать ламбаду прямо здесь, в порыве радости – получилось! Я всё-таки похлопал в ладоши, с довольным видом скача по снегу, потом увидел облезлую кошку, которая таращилась на меня, как на идиота, и поутих. Ладно, слетаю проверю, что изменилось в моём настоящем. Я взмахнул крыльями, подняв тучу снега, кошка громко чихнула и отвернулась.
***
Её комната выглядела так же, на мольберте стояла та же русалка с сердцем, на полу в углу лежал матрас с одеялом, а на одеяле сидели мы с ней. Я выглядел здоровее и массивнее – странно, я даже глянул внимательнее на свои руки и сравнил с руками того, другого себя, – определённо, он штангу не забывал, даже завидно. А ещё более завидно было от того, что Ксю сидела у него на коленях, положив голову на его грудь, а он перебирал её чёрно-розовые волосы.
– Слав, вот что мне делать?
Голос у неё был несчастный, тот я обнял её поплотнее:
– Развлекись, выброси всё из головы. Хочешь, съездим куда-нибудь?
– Так в том и дело, что нечего выбрасывать! У меня пусто там и так!
– Она постучала себя по лбу согнутым пальцем.
– Мне туда ничего не приходит! И не хочется ничего совершенно, веришь, рисовать, стихи писать, гулять – ничего не хочется! Раньше было такое, но обычно это проходит через недельку, стоит взять хорошую книжку и сладкого…
Я улыбнулся:
– Что ты сейчас читаешь?
– Ничего. Как ту дочитала в прошлом месяце, так больше ничего не привлекает. А шоколада могу съесть хоть тонну – всё равно не легче.
– Творческий кризис?
– Жизненный… Вот ты для чего живёшь?
Я пожал плечами:
– Ну, я редко над этим задумываюсь, - соврал, подумал я, не редко, а никогда.
– А ты?
– Я… Обычно я рисую или пишу, живу для того, чтобы дописать, а потом, когда заканчиваю, берусь за следующий проект, следующий, дальше, дальше… ну или готовлюсь к чему-нибудь, к празднику, к поездке. А сейчас, как будто список дел, которые нужно сделать, кончился, и я, поставив последнюю галочку напротив последней строчки, иду копать себе могилу с чувством выполненного долга, - она фыркнула, он засмеялся:
– Ты даже из самой глубокой хандры балаган делаешь!
– Это нервы.
– А может, это кризис среднего возраста?
– Теперь фыркнули оба.
– Ну или тебе просто пора завести семью?
– Да ну тебя. Посмотри вокруг – с кем тут можно семью строить?
Так… я чего-то не понимаю?
– Ну неужели тебе никто не нравится?
– Те, кто мне нравятся, для семьи не подходят, а те, кто подходит, от тех меня тошнит!
– По-моему, тебя от всех тошнит.
– Похоже на то, - она скривилась.