Ангел
Шрифт:
Эдриан начал следить за Домиником примерно четыре месяца назад, когда сын поделился с ним подозрениями, что тот обманывает маму. Детектив легко опроверг версию измены с другой женщиной, но обнаружил факты, которые не смог проигнорировать. Финансовые нарушения, касающиеся крупных сумм. Денег, происхождение которых выглядело необъяснимым с точки зрения закона. Но не имея на руках улик, он не обладал полномочиями инициировать официальное расследование. А доказательств не было. Как только выпадал шанс, Эдриан проверял дела Доминика с помощью Гэри Танни – работавшего в полицейском участке компьютерного эксперта, любившего в свободное
Чуть больше двух месяцев назад Доминик выяснил, что Эдриан сует свой нос в его финансовые операции. С тех пор пришлось стать осторожнее, но детектив не собирался бросать расследование. Он не сомневался: рано или поздно Гэри разберется в схеме. А последовавшие со стороны фигуранта недвусмысленные угрозы и требование остановиться, чтобы не осложнять себе жизнь, лишь усилили желание вытащить бывшую жену и сына из опасной ситуации – пусть не сейчас, но в ближайшем будущем. Преступнику придется ответить. Эдриан лишь опасался, что он потянет за собой членов семьи.
– Тогда я позвоню Дину. Скажу, чтобы не ждал меня и ложился спать.
Они вернулись в участок, чтобы провести остаток ночи за новым, еще более тщательным просмотром видеозаписей. Немного везения, и им, быть может, удастся поймать более четкие изображения друзей Гэбриела, чтобы попробовать установить, с кем он был в сигнальной будке.
Глава 4
Гэбриел не мог пошевелить плотно прижатыми к бокам руками. Его широкие плечи упирались в стенки металлической коробки. Предполагалось, что поездка продлится не более пяти минут, однако она затянулась из-за аварии на Магдален-стрит: с проезжей части убирали пострадавшие автомобили. Хотелось встать, пройтись, размять затекшие ноги. Но сильнее всего изводило желание громко закричать.
Окна арендованного тюрьмой для перевозки заключенных фургона фирмы «Серко», или «парилки», как его с грубой иронией окрестили охранники, тонированы, чтобы никто не мог заглянуть в него, зато изнутри Гэбриел отчетливо видел спешащих по своим делам людей. Он заметил парня, скатившегося на скейте по ступеням отеля, и остро ощутил свою несвободу. Воля. Почему он не ценил ее, пока не оказался в тесном стальном «гробу»? Дождаться слушания дела в суде Гэбриелу предстояло в предварительном заключении.
Он постарался сосредоточиться на правильном дыхании, чтобы не дать волю астме – в таком-то месте! Возможно, охранники даже не откроют дверь, если у заключенного случится приступ. Они вообще услышат его? Захотят помочь? Гэбриел начал считать про себя, чтобы отогнать нараставшую панику. Он и представить не мог, что попадет в подобную ситуацию. Вот только факт оставался фактом: он сидел здесь и заранее считался виновным. В поджоге. В убийстве по неосторожности.
Гэбриел никогда и никому не хотел причинить зла. Эта мысль непрерывно кружилась в его голове. Но он стал убийцей, оборвал жизнь другого человека. Гэбриел даже не мог позволить себе заплакать. Нельзя, чтобы его увидели со слезами на глазах. Некоторые его приятели отбыли сроки в тюрьме Эксетера, и, судя по их рассказам, там, мягко выражаясь, было мрачновато. С персоналом беда, а заключенных, наоборот, переизбыток. Викторианское здание не соответствовало стандартам наступившей эпохи. Однако
По крайней мере, ему показалось, что полицейские не считают поджог умышленным. Оставалось надеяться, что судья согласится с таким выводом. Каждый раз, закрывая глаза, Гэбриел пытался представить, каково это – сгореть заживо. И почему они только не проверили, нет ли в той будке кого-то еще? Зачем он позволил спровоцировать себя на такой невероятно глупый поступок? Сейчас он даже не против послушать, как родители ссорятся и кричат друг на друга, когда думают, что уединились. Все, что угодно, только не камера.
Фургон снова тронулся, стало легче дышать. Гэбриел выглянул наружу, гадая, доведется ли ему еще когда-нибудь пройти по этой улице. Он боялся, что в тюрьме не продержится и недели. Либо его прикончит астма, либо что-нибудь похуже. Невидимая веревка вокруг груди сжалась сильнее. Один, два, три, четыре, пять. Он старался запоминать картины за окном, насколько позволял маршрут. Автобусная станция, паб, куда они с Эммой иногда заходили. Когда фургон въехал в тюремные ворота, у Гэбриела снова перехватило дыхание. Он имел смутное представление о том, чего ожидать, и намеревался смотреть в пол, говорить, только если к нему обратятся, и держаться особняком. Теперь его радовал рост в шесть футов и два дюйма. Внушительный вид мог отбить желание напасть на новичка.
Прежде всего в тюрьме Гэбриела поразил запах. Пахло чистотой с примесью плесени. Дезинфекцией, только маскирующей грязь. Здесь применялось промышленное чистящее вещество, «аромат» которого неприятно бил в нос. Парень постарался не думать об этом, пока стоял рядом с надзирателем в конце длинной комнаты, скорее напоминавшей огромный коридор. Крыло Б. Двери, укрепленные крест-накрест металлическими полосами. В каждой окошко с небьющимся стеклом. Снаружи петля и массивный засов. Дыши.
Само по себе крыло было светлым и просторным. Сейчас оно пустовало, если не считать двоих мужчин, орудующих швабрами и ведрами в противоположных концах коридора. Гэбриел невольно подумал: почему они оказались за решеткой, с виду такие безобидные. Большинство дверей вдоль стен коридора были распахнуты. Оставалось только гадать, кто таится за запертыми. Окна в высоком сводчатом потолке забраны металлическими решетками. На втором уровне – уставленная столами для пинг-понга и диванами галерея с видом на общую зону. Между уровнями натянута прочная сетка, не позволяющая спрыгнуть или сбросить через перила другого заключенного.
– Ты в норме, сынок?
Надзиратель улыбнулся и тронул Гэбриела за плечо, показывая, что пора идти. Гэбриел заметил сочувствие на его лице и осознал, насколько перепуганным, должно быть, выглядит. Он приоткрыл рот и расслабил челюсти, стискиваемые так долго, что они уже начали болеть. Гэбриел попытался придать физиономии мужественное выражение, но почувствовал, как зубы снова крепко сжались. Он скривил губы в надежде спрятать за этой гримасой волнение, уставился на кончик носа и зашагал вперед ровной и бодрой походкой. Нельзя никому позволить заметить его ужас и слабость. Миновав примерно две трети коридора, надзиратель остановился.