Ангелам господства

Пахомова Светлана

А я все силилась окучить монолог Жанны дэй-Арки. Спешили к сдаче — с уходом Феди явилась вера в зрелищность: ботфорты, латы, неструганый помост и костровище. Теперь простительными стали живописные детали регалий и символов средневековья. Образы Герцогов, Великих Инквизиторов и преданных вассалов в персонах Васек и Сережек ну просто радовали глаз! На мизансценах зависали арки, спиралевидные проходки у массовки сменялись массовыми сценами вступленья рыцарей к подножью трона в коронный зал. Неведомо каким зачатьем режиссерской мысли им велено в момент парада держаться на хвосте от моего плаща — от этого движенья вереницей нещадно падали на плечи капюшоны, ботфорты лопались вдоль икроножной мышцы в досадном повеленьи припадать с поклоном на одно колено перед фальшивым королем и инквизитором, а также герцогом и знатью. Основа режиссерской деспотии —

уменье обезволить актера до восприятья авторского персонажа. Подчинить. Направить естество моей натуры к проникновенью в этот образ было поручено Каплини — доценту Каплир. Великий Мэтр. Он редко появлялся в институте — к нему на дачу ездили по вызову и кафедральному согласованью. Он правил факультетом дистанционно, невидимым влияньем мысли на событийный ряд. Мне было велено явиться к задворкам фабрики — на нижней проходной со стороны оврага. Сторожам было дано предупрежденье. На случай непроходимости у родника был лаз в стене — для встреч беспропускового режима. Как вариация раскладов линии движенья это предполагало тест особенностей моего мышленья. Я разгадала оба хода и, при возможности, решила воспользоваться третьим — наверняка он есть. Меня не удивило назначенное место — мэтр обитал в столичном пригороде стекловых мануфактур, где и родился.

В кирпичном модуле с одним окном пылала печь, в расплав стекольной массы бухтели заклинанья старцы — алхимики на пенсии, приставленные к тигелю родством души и широтой познания величиною в жизнь.

— Любым твореньем движет авторская воля, секретами случайных построений не изумляйся, влияет только день и час, а замысел ты сам слагаешь.

Услышав эту речь, я не рискнула появиться — понятно стало, что на этот раз с ним мальчик. Через провал кирпичной кладки вернулась на тропу и легитимно пошла к порталу проходной. Догадливость разведки — интуитивное чутьё, проверенное слежкой. Предусмотрительно шмыгнула на прослушку, невероятность неожиданных решений теперь исключена. Военной хитростью испачкала все туфли в вязкой глине. Значит, меня не исключают и не снимают с роли, а просто предстоит беседа в лабораторной атмосфере домашней мастерской — процессы движутся, и я небезнадежна! К тому же мальчик — добрый знак, в присутствии младенца—внука он меня злом испепелять не станет.

— В расплаве массы — всё! От альфы до омеги, но синкопируют лишь те значенья, которые дадут подъем на закипанье. Зри! Когда высоким разогревом достигнешь однородности, отбрось радости риска, замедли темп и созерцай цветенье массы… Усвой препятствия — ты их почувствуешь, как уплотненья зон к сопротивленью. Откройся восприятью цвета. Смольный блеск препятствует проникновению в спектр гаммы, и это знак несовершенства излучений твоей души. Причинность безгранична: закрепощенная фантазия схоласта, отказ от указателей пути, а выражается и приподносится, по сути, дыханьем стеклодува. Не утони в понятьях. Философы ученье нарекают утопией, когда ее проявленные знаки и символы отстанут от значенья. Бульк — знак оторвался от значенья, утоп хрусталлик сути…

Из рек моей жизни самым прекрасным омовением сознанья могла показаться река его речи.

Внук почесал спину в том месте, где заканчивается её благородное названье. Навертывал на стеклодувный штырь гутную массу и поворачивал в огне горнила. Изъял. Непредсказуемое вещество приняло форму осьминога, и стало быстро остывать. Вдруг, почувствовав какую-то опасность, ком переливчатых расплавов втянул все щупальца, стал мягкотел и походил на сыть съедобной пищи. Опасность нарастала, и мясо мгновенно превратилось в камень.

— Я наложил запрет на чтение твоих творческих дневников.

От неожиданности я похолодела, и воля изошла. Мэтр даже на меня не оглянулся.

— Актерская игра — всего лишь имитация душевных трансформаций человека по ходу действия на сцене. Чудо актерских перевоплощений возможно только в том случае, если умеет режиссер активировать на сцене атмосферу сред новой, нарождающейся неизвестности событий.

Теория режиссуры была невозможна до публикаций законов цепочки ядерных реакций. Поэтому Каплини прибегал к наглядному пособию стекловаренья. То есть, спектакли на Земле существовали и до Каплини, и пьесы были тоже — от Софокла и Эврипида, до Брехта и неприкосновенной драматургии Пушкина, но отсутствовала этическая степень изложения: как говорить про режиссуру, если это чревато опасеньем впасть в сольерьевское измеренье. Алгеброй гармонию. Исчислить замысел где если знаешь, «что?», не ведаешь ответа «как».

Мэтр ведал все ответы — в такой уверовали постулат, как в стяг на кафедре. Хотя его виктории были далече, в сороковые-роковые — отыгран образ Ленина во фронтовых театрах, и все же, по существу, он оставался полководец истый. Я чувствовала в его руках себя хоругвью.

— Орлеанская девственница слыла бастардом и ты, как незаконнорожденный ребенок, под мироощущенье этих эмбрионов подпадаешь!

Я перестала понимать, о чем он.

— Её условность женской формы с глубоким мужественным наполненьем — ошибка совмещения полов, природой данная в едином теле. Отклоненье голубых кровей, которого монархи застеснялись. Фантастика влиянья на противоположный пол — это не суть загадка физиологического плана. А просто страсть мужчин к созданью иерархий заставит уповать на поиск вожака. Природа пошутила, а предки сплоховали потерей воли. Назначили правителем второрожденного младенца, не внемля древней заповеди феодального закона — дух покрова передается первородке. Насколько мне известно, в столице объявилась твоя младшая сестра и делает заявки на высокую карьеру. Она сдавала экзамен твоими сочиненьями в престижный ВУЗ.

— Меня это не изумляет, она любимица в семье.

— Загадка, по какой причине? — После вопроса подождал и, с паузы, продолжил бодро: — Способность Жанны слышать голоса — контакт высоких напряжений, через нечеловеческие муки в дар обретенная вольтация энергий. Способность к сбросу банка нервных клеток, всех до единой, с последующей их перезарядкой, на грани обморочного коллапса без перехода в смерть, присуща только гибридным организмам. У неё — две сути в одном теле. Идет реакция перераспределения энергий. Естество с такой способностью к наитью возрожденья в средневековье полагалось испепелить огнем. Взгляни на двойственность её имен — Жан-Жанна, Ян-Яна и в первых русских переводах — Анна, как и святая великомученица на Руси.

Ученики алхимиков-пенсионеров в отблесках пламени столпились к наковальне и пробовали раскаленную шихту расплавом окиси металлов. На фабрике закончилась вторая смена — у печки сгрудился народ.

— Тебе известно, что сварить стекло гораздо тяжелей, чем сталь? Хочешь попробовать? Впрочем, я знаю, что выйдет у тебя: трехцветный сплав и очень гладкий флот. Я шлифовал твою натуру весь первый курс — двойные театральные сезоны. Ты исполняла Варек из разведки и плакала, мне говорили. Приказом держать тебя на пьесах о войне я выжигал в тебе военную генетику, доставшуюся от отца. Вечноприкрытая шинелкой или в подвязанной фуфайке бечевой… Ты рискуешь свою судьбу на сцене продолжить в сапогах, и Жанна здесь не исключенье. Но фронтовую наследственность военразведки, наверно, не убрать. Ты шла в дыру, прежде чем появиться в проходную? Такие сухостои артишоков у нас растут возле забора. Вынь из волос. Ты — голубая героиня корсетных чеховских глубин. Достигнуть этих просветлений возможно, только переростя Жанну и Клеопатру.

После кончины Брежнева изюбри искусства и науки свои секреты мастерства студентам не передавали — всё паковалось единокровному потомству, поскольку частнособственнический дух уже витал над человеческим общеньем. Утилитарная отмашка от нападенья на потомство завистников, расхожая строфа «на детях гениев природа отдыхает». Каплини пестовал внучка, а фразу применял как заговоры от дурного глаза. По ходу лет его виктории значений не теряли, поскольку образ, доставшийся на его долю маскерада, стоял на всех заглавных площадях. Призвание миссионера режиссуры он изливал под поприще внучка. А сообщения о дефиците изложенья теоретических основ отечественной режиссуры воспринимались Мэтром как средняя температура по больнице.

— Мне известно, что в детстве тебя одобрил Тихомиров. — Я перестала замирать от изумленья осведомленностью изюбря о нашем подноготном прошлом, о мыслях и делах. — Да будет же тебе известно, что прежде чем оборотиться естествоиспытателем и слыть всемирным именем в науке, он был…

— Я знаю, режиссером.

— Скажи пожалуйста, рыцарь тебе и в том признался? Обречена успеху твоя дева…

Я вспомнила про токсикоз и быстро оправдалась расписаньем электричек. Мелькали незнакомые платформы. Теперь я ясно ощутила перемены. Предощущенье поворота всего уклада жизни. Изюбрь не просто ухмылялся, он был надменен и давал понять, что здесь не все свои. Приватность собственности уже вошла в нематерьяльные слои культуры, и то, что изливалось от щедрот духовности в родимых берендеях, в роскошестве возможностей Москвы придерживали и таили.