Ангелочек. Дыхание утренней зари
Шрифт:
– Он настаивает на встрече. Но на что он надеется? – проговорила она вслух. – Я замужем, и я люблю Луиджи.
И все же еще до того, как вскрыть последний конверт, Анжелина уже знала, что ответит на призыв этого человека. Потому что он был ее первой любовью, потому что он стал калекой и страдал не только телом, но и душой. Последнее послание оказалось более длинным:
Анжелина, ежедневно после полудня я уединяюсь в маленькой беседке у дороги, в конце парка, чтобы немного порисовать. Рядом с беседкой есть калитка, она не бывает
Гильем
Первое, о чем Анжелина подумала, – что Гильем совсем утратил осторожность. Вне всяких сомнений, он продолжал злоупотреблять травами, оказывающими странное воздействие на психику, которые в свое время привез с островов.
– Зазывать меня в беседку в парке, в своей усадьбе! – проговорила она вслух. – А если бы нас кто-то увидел? Я была бы скомпрометирована!
Она пообещала себе, что все расскажет Луиджи. Розетта шла по коридору, весело напевая, – совсем как в тот день, когда под крышей дома Лубе разыгралась драма.
– Мадемуазель, я принесла воду! – сообщила она звонко.
– Иду, Розетта! Я читала письма Гильема.
Они едва не столкнулись в сумраке коридора.
– И что же этому господину от вас нужно?
– Он хочет увидеться. Наверное, он так несчастлив, что цепляется за воспоминания обо мне или, вернее, о тех временах, когда мы были вместе.
– Думаю, он до сих пор вас любит.
В карих глазах Розетты читалось безграничное обожание. Анжелина не только вытащила девушку из нужды и взяла под свою опеку. Розетта была обязана ей куда большим – избавлением от порочного ростка, который год назад насильственным путем посмел посеять в ней, своей дочери, ее отец-пьяница.
– Будет правильно, если вы расскажете все мсье Луиджи. Ему врать не нужно.
– Я знаю, и у меня в мыслях не было ему врать, об этом не тревожься. А теперь нам надо поспешить. Я проголодалась, и мне не терпится попробовать рагу из зайчатины, приготовленное для нас Октавией!
В доме на улице Мобек, поздно вечером
Лежа рядом с Луиджи, Анжелина слушала бой часов на церковной колокольне – знакомый звук с металлическим тембром, которого ей так недоставало во время странствований. Комната тонула в полумраке, сквозь открытое окно с улицы проникал лунный свет.
– Теперь можно с уверенностью сказать: мы дома, – проговорил Луиджи.
– Да. И все-таки я не так довольна, как ожидала, – отозвалась его супруга.
– Это неудивительно, дорогая. Сначала в Бьере тебе пришлось поволноваться о судьбе маленького Бруно, потом нас огорчили известием о болезни матушки. Но, к счастью, она почти поправилась. Конечно, какое-то время за ней придется присматривать – чтобы вовремя ела и побольше отдыхала… Но ничего, завтра Розетта с Анри переедут к нам, и наши милые выздоравливающие смогут вздохнуть спокойнее. Ты ведь рада такому повороту событий, не так ли?
Молодая
– Конечно, раз я сама это предложила. Но если ты недоволен, скажи! Я – крестная Анри, и нет ничего предосудительного в том, что он несколько недель поживет у нас. Я думала, что ты его тоже любишь…
– Конечно люблю, и все же каждый раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю, что он – плод вашей с Гильемом страсти, что он – его сын. В Испании я и думать забыл об этом, но сегодня вечером неприятное чувство снова вернулось. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы мальчик не оставался с нами надолго, несмотря на то что ему предстоит расти под моей опекой…
Уязвленная в лучших чувствах, Анжелина сделала над собой усилие. Только бы не заплакать! Она не ожидала от Луиджи такого удара, особенно теперь, после многих дней, проведенных в полнейшей гармонии!
– Это удар в самое сердце! – произнесла она едва слышным шепотом. – Если бы я знала, что мой ребенок тебе до такой степени неприятен, я бы… я…
– Энджи, милая, не обижайся, я просто стараюсь быть с тобой откровенным. Я отнюдь не испытываю отвращения к мальчику, ведь он ни в чем не виноват. Вспомни, в Лозере, на Рождество, мы с ним прекрасно ладили. Играли в снежки, вместе ходили за елкой…
Луиджи хотел обнять жену, но Анжелина его оттолкнула:
– Не трогай меня! Мне грустно, так грустно! Анри – мое дитя, плоть от моей плоти, пусть даже он и носит твою фамилию, пусть даже у меня нет на него прав, если не считать почетного звания крестной. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебе то, что ты сейчас сказал. В такой день, как сегодня, когда мы только-только вернулись домой!
Она откинула простыню и одеяло, чтобы встать. Он удержал ее за талию.
– Останься, не надо никуда убегать! Мужскую природу так просто не изменишь. Да, я ревную к твоему прошлому, но это потому, что я люблю тебя до сумасшествия!
– Нам случалось ссориться из-за твоей ревности, и мое отношение к этому не изменилось, – отрезала Анжелина. – После ты просил у меня прощения. Но если всю жизнь ты будешь меня упрекать в том, что я когда-то любила Гильема, и если Анри для тебя – живое олицетворение моих прегрешений, что ж, нам не нужно быть вместе. Даже несмотря на то, что я жду ребенка, в этот раз – твоего ребенка…
– Нашего ребенка, – поправил он. – Прошу, будь благоразумна! Успокойся! Нам сегодня и без этого хватило волнений. Энджи, радость моя, я не хотел тебя огорчать. Мне не нужно было это говорить!
Он обнял ее, и на этот раз не встретил сопротивления. Анжелина вдруг вспомнила о письмах от прежнего возлюбленного, о свидании, которого он так ждал. «Если бы я была на месте Луиджи, быть может, и я бы ревновала, и мне бы очень не понравилось, если бы он пошел на свидание с женщиной, которая родила от него ребенка…» – сказала она себе.
Эти размышления пригасили гнев, и Анжелина позволила себя приласкать и поцеловать, сначала в губы, потом – в шею. Длительный период воздержания, предписанный отцом Ансельмом, закончился. Одно или два сближения в неделю – жестокое испытание для молодоженов!