Ангелочек. Дыхание утренней зари
Шрифт:
Сен-Лизье, в доме на улице Нобль, около пяти часов пополудни
Анжелина любовалась родным городком. Лучи заходящего солнца золотили каскады крыш, длинный фасад старинного епископского дворца, церковь с колокольней над главным входом, зубчатую башню собора. Каждая деталь этого мирного пейзажа заставляла ее сердце биться быстрее, как бывает при встрече с дорогим другом.
– Наконец-то! – вздохнула она, крепче сжимая руку Луиджи. – Мне кажется, что со времени нашего отъезда прошли годы. Как я люблю тебя, мой край!
Молодые люди присели
– Почему ты плачешь? – тихо спросил Луиджи, заметив, что жена смахивает слезинку.
– Я так рада, что мы вернулись, но у меня нехорошее предчувствие. Что, если Анри нас совсем забыл?
– Если так, то он очень быстро вспомнит. Не стоит тревожиться без повода, а тем более плакать!
– Я стала более восприимчивой, это правда, но потому, что ношу нашего малыша. А ведь я не сказала, что беременна, ни дядюшке, ни тете. У меня просто не было времени, а жаль…
– Напиши им письмо.
Луиджи приобнял жену и, чтобы ее успокоить, легонько чмокнул в лоб.
– Вечером, когда мы соберемся за ужином, приготовленным нашей добрейшей Октавией, все забудется – и твоя беспричинная грусть, и месяцы разлуки, – пообещал он.
Через несколько минут молодая супружеская чета уже была на площади с фонтаном. Там царило привычное для предвечернего времени оживление. На террасе таверны мсье Серена, за столиками под аркадой из серого камня собралось местное общество. Оттуда доносился ровный гул голосов, нарушаемый одиночными громкими возгласами. Две женщины возвращались из общественной прачечной, толкая перед собой нагруженные мокрым бельем тачки. Устроившийся у стены собора точильщик острил косу, а ее владелец стоял рядом и задумчиво наблюдал за процессом. Дополняло знакомую картину воркование сидящих тут и там голубей и несколько праздношатающихся горожан.
– Ничего не изменилось, – проговорила Анжелина.
– А что могло измениться? – спросил Луиджи, скрывая под насмешливым тоном собственное волнение.
И вдруг к мирной картине, развернувшейся у них перед глазами, добавилась новая деталь. Из переулка выскочила гора белой шерсти и с отрывистым лаем бросилась к молодой чете. За ней спешили девушка и мальчик.
– Крестная! – воскликнул маленький Анри.
– Мадемуазель Энджи! – восторженно вторила ему Розетта.
Белый пес раньше остальных добежал до цели. Обезумев от радости, он встал на задние лапы, поставил передние хозяйке на плечи и, поскуливая и подвывая, принялся лизать ей лицо.
– Тише, Спаситель, тише! – приговаривала Анжелина, но утихомирить собаку было не так-то просто.
– На ручки! Крестная, возьми меня на ручки! – прыгал вокруг них маленький Анри.
Луиджи схватил собаку за ошейник и, поглаживая ее по голове, оттянул от Анжелины. Молодая женщина тут же подхватила мальчика и крепко его обняла. Закрыв глаза от счастья, она стала целовать его в лоб и щеки. От сына приятно пахло мылом и чистой одеждой. Его русые волосы, к которым она приникла губами, показались ей нежнее розовых лепестков.
– Ты рад меня видеть? – шепнула она ему на ушко.
– Да, крестная.
– А про меня вы забыли, мадемуазель? – с притворной обидой спросила Розетта, которой не терпелось получить свою порцию поцелуев.
– Конечно же нет! Господи, ты становишься красивее день ото дня!
Щеки девушки порозовели от смущения. У нее были черные блестящие волосы, тонкие черты лица, красивые глаза орехового цвета и губки сердечком.
– По-моему, я немного вытянулась, – проговорила она так, будто несколько сантиметров роста могли добавить ей очарования.
Девушки, смеясь, обнялись.
– Я по вам очень соскучилась, – сказала Розетта. – Уже который вечер мы с Анри выходим к фонтану вас встречать! В последнем письме, том, что вы отправили из Испании, вы пообещали приехать в начале мая, поэтому я глаз не спускала с площади.
– Как мать? – спросил у нее Луиджи. – Жан Бонзон сказал нам, что они с Октавией серьезно больны.
– Доктор думает, что это грипп. Эта весна была такой дождливой! Но идемте скорее, поговорить можно и потом! Мадемуазель Жерсанда ждет вас с таким нетерпением!
Анжелина все еще прижимала к себе Анри, и малыш обвил ее шею руками. Луиджи взял его и поставил на землю.
– Ты уже большой мальчик! Крестная устала, она не может нести тебя до самого дома. Придется тебе идти пешком, дружище! Я возьму тебя за руку и…
– Нет, я не хочу!
Мальчик побежал к Розетте и спрятался за ее юбкой.
– Луиджи, он так радовался! – попыталась возразить Анжелина.
Молодая женщина посмотрела на супруга с упреком и с Розеттой направилась к дому на улице Нобль. Анри семенил между двумя женщинами, а следом за ними бежала белая овчарка. Оказавшись в одиночестве, бывший странник вздохнул. Жизнь вернулась в свое русло, ограниченное стенами старинного горного городка. Его не радовала мысль, что ему предстоит целыми днями и неделями слушать сетования матери и болтовню Октавии, мириться с капризами мальчика. Никогда не был он так счастлив, как в эти месяцы пути, наедине с Анжелиной, на затерянных в дикой местности дорогах. Она принадлежала ему одному – ласковая, заботливая, она была под его защитой и во всем полагалась только на него… Даже их целомудренные ночи были полны взаимопонимания и нежности. «Но теперь эти счастливые времена закончились, – думал он. – Моя жена будет работать до самых родов, а все свободное время отдавать Анри!»
Единственным слабым утешением для Луиджи была возможность посвятить больше времени своему увлечению музыкой. Он будет играть на фортепиано, сочинять музыку и совершенствовать свое мастерство. Еще можно больше читать, это тоже обещало стать приятной переменой в привычном укладе жизни. И все же уверенность в том, что, связав себя брачными узами, он навсегда распрощался со свободой, только окрепла.
Невеселые мысли все еще довлели над ним, когда вслед за женщинами и мальчиком он вошел в дом Жерсанды де Беснак. Приветствие Октавии задало тон происходящему.
– Слава тебе, Господи! Вы вернулись! Энджи, дай я тебя обниму! Мсье Луиджи! Да входите же, входите, мадемуазель совсем извелась, бедняжка, вас поджидая! А ведь мы с ней так тяжело болели, так долго!
Мсье Туту, пуделек Анри, с лаем прыгал у ног, вызывая у всех улыбку. Конец объятиям положил восторженный возглас, донесшийся из гостиной.
– Они приехали? Энджи! Луиджи! – позвал высокий дрожащий голос.
Анжелина первой вбежала в комнату. В глазах ее застыли слезы. Свою давнюю покровительницу, ставшую теперь свекровью, она застала в любимом ею большом кресле у камина, в котором полыхало веселое пламя. Пожилая дама, ноги которой были закутаны в плед, протянула к ней руки: