Ангелоиды сумерек
Шрифт:
Я поздоровался сразу со всеми здешними чернавками. Это я имею в виду, что среди них не было ни одной светлокожей блондинки, хотя собой они были не так чтоб дурны.
– Ты виделась с…э-э… женихом? – спросил я затем.
– На малом расстоянии, как здесь принято, – ответила она тихонько. – Мне обещают, что это лишь временно. Ведь я живу в его доме, который он для меня освободил.
Чем хороши мы, сумры, – нам даже и явных мыслей иной раз ловить не нужно. Достаточно трудноуловимых нюансов. Хотя… Можно прочесть то, что высказано, то, что выражено, но не то, о чем
Однако Хельм, придя в избу, сказал:
– Ты отсюда не слышишь Леса. Я, положим, тоже его не слышу, но, похоже, куда лучше твоего понимаю девочку.
– Что она беспокоится – понятное дело. Каково это в ее возрасте с каким-то невнятным женихом сговариваться? – ответил я.
В ответ он угрюмо кивнул.
Что значило: Абсаль передала Хельму, что Парма настроена еще хуже прежнего, а моя доченька уже нашла более-менее хороших союзников против своего, так сказать, жениха. Не таких, кому можно довериться, подобных особей вообще на свет не родится, – но весьма склонных к неконтролируемой болтовне.
Нет, я ошибся, вовсе он не был «так сказать». На следующем этапе мы с Хельмом увидели, как эти двое на том же дворе и той же пристенной скамейке чинно беседовали друг с другом. В присутствии половины его здешней богатырской гвардии и всех ее здешних подружек. Я так понял, все мало-мальски важные события подвергаются здесь гласности. Однако руки были сплетены, головы потуплены, а между естественными сиденьями было никак не меньше полуметра. При этом Абсаль даже не поглядела в нашу сторону, зато Дженгиль метнул в меня одним из своих иронических и лукавых взглядов.
Нет, он был безусловно хорош собой – до невероятия. Детская привычка закрываться от солнца привила ему вкус к широким и длинным одеждам с капюшоном и откидными рукавами, надетым поверх более узкой рубахи, и уж будьте уверены, кто-то из его соратников постарался выделать тонкое сукно, окрасить его в мягкие вишневые и голубые тона и обвести по краю самыми фантастическими узорами, что пришли в голову. Капюшон, кстати, смирно улёгся на спину, и бледно-золотые пряди свободно падали поверх него почти до самого пояса. Ногти были слегка подкрашены, брови подведены – теперь было видно, что они нисколько не хуже, чем у Абсаль. Как ни удивительно, те цвета, что обыкновенно не к лицу бледнокожим, здесь, напротив, пришлись к месту.
Моя же девочка… похоже, она так никому и не далась в руки. На ней одна из прежних иззелена-голубых хламид, только кожушок поярче и с более широкими рукавами, а вместо бесформенных поршней – такие же, как у жениха, полусапожки. Вполне вероятно – его собственные.
Одеваются в души других созданий.
Нет, надо признать – смотрелись они вместе потрясающе. Оба тонкие, как куницы, но окрашены в противоположные, полярные тона. Даже в позе чувствовалось это самое… ин и янь.
Только
Когда урожай был убран и отправлен в закрома и сараи, переговоры между представителями обеих брачующихся сторон пришли к завершению и настало время свадеб, мне разрешили благословить дочку на брак.
Я, как от меня ожидали, заявил, что хочу поговорить с дочерью-невестой наедине. Разумеется, не считая верного Хельма.
А отправились мы трое прямиком в лес. Замечено было, что местные не очень любят туда ходить – не знаю, может быть, в ягодный и грибной сезоны собираются стайками и – вперед с песней. Для нас же это был натуральный союзник, естественный щит от прослушивания и просто полузабытая красота.
Решили отправиться с утра пораньше – здесь ценили жаворонков.
Едва выйдя за ворота, Хельм подхватил девицу под локоток, а меня свойски взял за руку. Я даже удивился слегка такому панибратству.
– Вот и они тоже удивятся и займут этим мозги, – подмигнул он.
В лесу было куда холодней, чем в городке, и дышалось куда приятнее. Снег покрыл землю пеленой, целые подушки лежали на еловых ветвях, иногда ухая оттуда вниз и осыпая окрестности радужной пылью. Крупные и мелкие следы отпечатались на нём, и мы старались двигаться так же легко и невесомо, как лесные обитатели. Получалось это отчего-то и у Хельмута, несмотря на то, что ему вроде было не положено. Причем вёл (не будем говорить, что скорее тащил) нас именно он. И в каком-то определенном направлении.
Я уже стал думать, что мы выскочим прямо в родных подстоличных местах, когда прямо перед нами нарисовался кряжистый осенний дуб. В пожухшей листве, которая свисала с веток, будто клочья рваной жести, и слегка звенела от ветерка. Что-то было в этом ненастоящее, как в конечном результате фоторедакторской программы.
Наш провожатый оставил нас в сугробе, подошел к стволу и прислушался.
– Ага, тот самый, – удовлетворённо заметил он наконец. – Не нападало бы такого глубокого снега на могилку, уверился бы ещё на подходе.
– Чья могилка-то? – спросил я.
– Моя собственная, – ответил он с гордостью. – Уж здесь-то никто в сердечную беседу не вмешается. Холмик не очень выразительный, не хотелось корни тяготить, зато каждую весну вплоть до заморозков в мелких цветах.
Сказать, что у меня отвисла челюсть, – значит ничего не сказать. Поэтому я сдержался. Косым глазом оценил покатость холма, постелил рядом свою накидку и пригласил друзей расположиться рядом.
– Так что обсуждать будем? – спросил я. – И кто начнёт?
– Я, – ответила Абсаль. – Пока он на мне не женился и я могу против него свидетельствовать.
– Милая, мы ж не в Средних веках обитаем, – ответил Хельм. – Ну, почти что не в Средних.
– В общем, он, по-моему, просто цену себе в моих глазах набивал, рассказывая. Хотя даже не любит. Ему мои дети нужны. Но он не думает, что это плохо, вовсе нет.
Я впервые видел мою дочку в таком смятении.
– Что плохо, девочка? – спросил Хельм. – Дети без любви или политика вместо секса?