Ангельский концерт
Шрифт:
Спустя два месяца, в полдень, мы ступили на перрон Северо-Западного вокзала, и на нас тут же набросилась толпа потных голосящих людей с пивом, копчеными курами, помидорами и топорной работы фаянсовыми сервизами. Сентябрь выдался на редкость теплым, поезд шел транзитом на юг, набитый под завязку любителями бархатного сезона, и наш вагон покинули всего два пассажира — я и Ева.
Пока мы пробивались к туннелю, она ошеломленно вертела головой, а я, чертыхаясь, волок ее чемодан и отгонял прилипчивых таксистов, готовых мигом сгонять хоть на Ближний Восток. Мое личное имущество находилось в рюкзачке, который несла Ева.
Когда мы нырнули в метро, где было прохладнее и не так людно, она наконец взглянула на меня и насмешливо спросила:
— И это ты называешь почти Европой?
С визгом подлетел поезд, мы вошли, и когда двери вагона сомкнулись, я тупо прочел на рекламном листке прямо у себя под носом: «Первоклассный секонд-хэнд из Франции и Германии! Все новое!» — и покосился на Еву. Она тоже читала, а полвагона глазело на ее распущенные волосы и туго обтянутые короткими шортами ягодицы.
Вопрос я оставил без ответа, и после двух пересадок и короткой поездки в троллейбусе мы с ней уже стояли у подъезда нашего дома.
Здесь все было как прежде, если не считать магазинчика-стекляшки, выросшего в сквере напротив. Правда, старую дверь подъезда заменили на бронированную махину с кодовым замком — и это означало, что проникнуть внутрь с ходу не удастся.
Я грохнул чемодан на асфальт и опустился на скамью на самом солнцепеке, нащупывая в кармане сигареты.
— Что случилось? — удивилась Ева.
— Чертов замок… — смущенно пробормотал я. — Раньше его вроде бы не было. Придется подождать, пока кто-нибудь появится и откроет, — я не знаю кода.
— В самом деле? — Ева легко взбежала по ступеням и наклонилась, разглядывая панель с кнопками.
— Брось, детка, — сказал я. — Не трать время.
Она его и не тратила. Не прошло и минуты, как замок зажужжал, щелкнул и дверь распахнулась.
— Добро пожаловать! — Ева обернулась и похлопала ладошкой по нагретому металлу, выкрашенному сизой военно-морской краской. — Наш код — триста шестьдесят девять.
В лифте я попытался обнять ее, но она увернулась и стала смотреться в зеркало на стене кабины, в котором отражались две распаренные физиономии.
— Как ты это сделала? — спросил я.
— Ерунда, — отмахнулась Ева, сдувая прядь с влажного лба. — Поживи с мое в городе.
Я достоверно знал, сколько Ева там прожила. Одиннадцать месяцев, и те в общежитии педагогического колледжа. Поэтому, когда лифт добрался до пятого, я повторил:
— И все-таки?
Лифт застонал и остановился. Ева вышла и сразу же повернула направо, будто сотню раз здесь бывала.
— Господи, — проговорила она, останавливаясь и поджидая меня, — чего проще: в этих замках код подбирают так, чтобы дверь легко было открыть одной рукой, потому что другая занята сумкой. А домохозяйки, как известно, правят миром. Остальное несложно, потому что таких комбинаций раз-два и обчелся.
Пока я возился с ключом, она не позволила себе ни единого замечания — момент был почти торжественный. Наконец дверь поддалась, я перебросил чемодан через порог и глубоко вдохнул застоявшийся воздух моей берлоги. Стены пропитались мертвым табачным дымом годичной давности, а забытая на вешалке куртка смотрела угрюмо и укоризненно. Где-то в кухне из крана капала вода.
— Ну вот, — сказал я, разводя руками. — Родимое пепелище. Не пугайся.
— Вполне симпатично, — Ева шагнула в комнату, на ходу освобождаясь от рюкзака и сбрасывая кроссовки. — А окна у тебя открываются?
— Открываются, — я с треском рванул дверь на балкон, залитый солнцем.
С таким же успехом можно было включить духовку, но дышать определенно стало легче. Ева босиком прошлепала в ванную, и через минуту там зашумела вода.
В последний раз я покидал этот дом поздней ночью, причем в страшной спешке, чтобы кружным путем помчаться в аэропорт. Сорок минут в ожидании, пока объявят регистрацию на мой рейс, показались мне вечностью — большего страха и унижения мне не приходилось переживать ни до, ни после. И все потому, что некий влиятельный господин, чья судьба по чистой случайности пересеклась с моей, был досрочно освобожден из заключения по состоянию здоровья. А это означало, как доступно объяснил мой старый знакомец, в то время старший следователь городской прокуратуры Алексей Валерьевич Гаврюшенко, что наши с ним жизни болтаются на волоске. В списке тех, с кем намеревался разобраться досрочно освобожденный, сам Гаврюшенко стоял первым номером, а я — где-то четвертым.
Понятно, что за спиной я оставил руины. У меня и в мыслях не было наводить порядок перед тем, как смыться отсюда. По всей комнате валялись бумаги, одежда, пустые пластиковые бутылки и пакеты, пепельницы были забиты окурками, а свет я оставил включенным совершенно сознательно — в полной уверенности, что за домом ведется наблюдение и это хотя бы на время собьет с толку моих преследователей.
Теперь здесь было прибрано, пыль практически отсутствовала, телефон работал, а под ним лежала аккуратная стопка коммунальных счетов, оплаченных в срок. Всем этим я был обязан Сабине Новак, обитавшей вместе со своим скотчтерьером этажом выше. Той самой Сабине, которой я даже не удосужился позвонить и предупредить о нашем приезде. Полное свинство, с какой стороны ни посмотри.
Возвращаясь назад, скажу только, что остаток лета прошел как короткий вздох сожаления. Мы много бродили по пустынным озерным берегам среди сосновых рощ, ловили мелких травяных щук и линей, плавали до изнеможения, валялись в траве на солнцепеке и занимались любовью где попало, словно впереди у нас была целая вечность. И постепенно я начал жалеть, что втянул Еву в эту авантюру с возвращением. Может, и в самом деле стоило раз и навсегда поставить крест на моих амбициях, все забыть, наплевать и начать какую-то другую жизнь — скромную и непритязательную.
Но Ева с ее безошибочным чутьем точно знала, что я не успокоюсь до тех пор, пока не попробую еще раз. Наша с нею связь была намного глубже, чем та, что обычно соединяет любовников или мужа и жену, потому что однажды мы вместе заглянули за черту, где не действуют никакие правила, а человек не стоит ни гроша.
Такая вот история.
Потому-то я и торчал посреди этой комнаты со сползающими со стен обоями, уставившись в мертвый монитор моего старенького компьютера. И при этом понятия не имел, с чего начинать.