Ангельский концерт

Шестнадцатого июля 2006 года ксендз Владислав, настоятель костела Святого Сердца, обвенчал нас с Евой, и на этом завершилась целая эпоха в моей довольно беспорядочной жизни.

На венчании настояла Ева — и я согласился, хотя и был крещен в православии. Тем более что препятствий для этого не было никаких: обе церкви, с оговорками, признают общность совершаемых таинств. Присутствовали только мать Евы и свидетели — доктор Стацевич и его соседка Ирина. Кроме нас в эту субботу в храме находилось всего десятка полтора прихожан.

Вечером того же дня в тысяче километров от местечка Устье, где состоялась церемония, двое пожилых и весьма уважаемых людей, о существовании которых я не имел ни малейшего понятия, завершили свой земной путь.

Когда это случилось, уже совсем стемнело. Мы с Евой сидели вдвоем на берегу озера, и под влиянием второй бутылки «Каберне» я то и дело порывался поговорить о планах на будущее. Откуда мне было знать, что эта двойная смерть от большой дозы редкого токсина природного происхождения имеет к нашему будущему самое непосредственное отношение?

И в самом деле — я-то был попросту счастлив, а такое во все времена случается нечасто. Волосы Евы отливали медью, и от ее бедра исходило нежное тепло, которое я чувствовал даже на расстоянии, несмотря на то что мы были вместе давным-давно — с тех пор как я покинул сумасшедший дом, спасший жизнь мне, а отчасти и Еве.

Кое-кому все это может показаться странным, но в жизни вообще происходит столько необъяснимых вещей, что с возрастом просто устаешь удивляться. Реальность меры не знает, и нет ничего особенного в том, что я, Егор Башкирцев, двадцатишестилетний юрист, с успехом начавший карьеру адвоката в большом городе, уже год торчу без работы и средств к существованию в захолустном местечке в соседнем государстве, где недействительны мои диплом и лицензия, а профессиональные навыки могут пригодиться разве что в спорах между соседями по поводу границ картофельных соток. И при этом пребываю в здравом рассудке и полной памяти.

На все есть свои причины и основания — именно поэтому шестнадцатого июля, в один из лучших дней моей жизни, я трезво, несмотря на «Каберне», продолжал сознавать, что рано или поздно мне придется все начинать сначала — то есть с нуля.

Стечение обстоятельств, а также собственное упрямство и нежелание считаться с тем, что нашим миром правят не самые дружелюбные силы, привели к тому, что меня вышибло, как пробку из бутылки с теплой шипучкой, не только из юридического сообщества, но и из родного города и даже из страны — правда, не так уж и далеко. И тем не менее я не сожалел об этом ни секунды — и прежде всего потому, что встретил здесь свою Еву и почти целый год мы прожили с ней в раю, хоть и во грехе, как считала ее мать.

Однако и в раю приходится думать о пропитании, а к сельскому хозяйству я не испытывал ни малейшего влечения. К тому же я успел внушить себе, что прошло достаточно времени для того, чтобы все, что случилось дома, было основательно забыто. И, разумеется, ошибся.

Но об этом — позже.

— Ева, — произнес я, поднося огонек зажигалки к шалашику из сухих можжевеловых веток. — Ева, детка! Давай поговорим серьезно…

Шалашик занялся сразу — широким белым пламенем.

— Нет! — она так резко встряхнула головой, что комар, пристроившийся на ее щеке, панически бросился в сторону и угодил в самый жар. — Нет и нет! Я отсюда — ни ногой!

В подтверждение этих слов моя жена натянула на голые коленки подол зеленой шелестящей юбки и устроилась поудобнее, всем своим видом давая понять, что никакими ухищрениями переубедить ее не удастся.

Я хмыкнул. Прошли те времена, когда молодые, пусть и замужние женщины со сливочной кожей, усыпанной крохотными бледными веснушками, серо-зелеными глазами, слегка вздернутым носом и стальным характером рвались в Москву или, скажем, в Париж.

Впрочем, мировых столиц я Еве и не предлагал — в мои планы входило всего лишь возвращение в губернский промышленный город с двумя миллионами населения, посредственным климатом, запущенными дорогами и массой обычных проблем. Там у меня имелось жилье — пустующая уже год однокомнатная квартирка, за которой присматривала моя пожилая соседка и добрая приятельница Сабина Новак, с десяток друзей, знакомых и коллег и намного больше врагов. Пылкой привязанности к своему городу я не испытывал, да и он ко мне, судя по всему, тоже.

К чему тогда вся эта суета? Достаточно съездить туда на неделю, найти покупателя на квартиру и снова вернуться в Устье. Денег этих могло бы хватить, по здешним меркам, на несколько лет вполне обеспеченной жизни. Счастливых и спокойных. Рядом с женщиной, которую я люблю и ради которой готов принести в жертву что хотите. На берегу озера, где еще не перевелись угорь и лини с доброе полено. В бронзовых сосняках и черных ельниках, где в сентябре от боровика до боровика максимум пять шагов. И зимой здесь по пояс чистого, горящего синим огнем снега, а Рождество празднуют все вместе… Продолжать?

— Видишь ли, Ева, — осторожно начал я, но она, как всегда опережая меня, совершенно нелогично воскликнула:

— Ну хорошо! Пусть! Я готова. Но ты должен обещать, что мы вернемся. Мама просто не переживет, если мы уедем насовсем.

На секунду я почувствовал себя боксером, чей правый прямой через руку просвистел в пустоту. Изготовившись к длительной осаде без особой надежды на успех, в этот момент я испытывал что-то вроде разочарования.

Избавиться от этого чувства было проще простого: я отшвырнул сигарету и на четвереньках пополз к Еве, мыча что-то вроде «детка, я всегда знал, что ты настоящее сокровище!..» Однако когда я уткнулся физиономией в складки шелковой юбки, вдыхая ее чистый запах — что-то вроде поздних яблок с капелькой корицы, — Ева внезапно испуганно вскрикнула.

Я приподнялся. Из темноты, из самой гущи ольховых и можжевеловых зарослей на нас смотрела пара глаз, пылающих мрачным багровым огнем. Я свистнул, в озере в ответ плеснулась рыба, а глаза переместились на полметра в сторону. Я посвистел еще, и в круг, освещенный пламенем моего костерка, вступила собака — совершенно незнакомая, по крайней мере, в Устье такие мне на глаза не попадались. Черная с белым, какой-то коровьей масти, короткошерстная, остромордая и упитанная дворняга с огромными стоячими ушами и голым, как ивовый прут, хвостом.

В честь знакомства я бросил псине ломтик ветчины, но она только понюхала его и отвернулась.

— Похоже, что ее папаша был бультерьер, — сказала Ева.

— Ясное дело, — согласился я, обнимая ее. — А мама — летучая мышь.

Ева засмеялась, но как-то неуверенно. Дворняга развернулась и зашелестела прибрежной осокой. Стало слышно, как она лакает черную воду, и тогда Ева вдруг сжала мое запястье и проговорила вполголоса:

— Не нравится мне эта затея, Егор.

Руки у нее были как лед, хотя ночь стояла совершенно теплая и тихая, сильно пахло переспелой земляникой…