Ангелы Эванжелины

Лис Алеся

— Не только у тебя есть тайны, милая Эванжелина, — подходит поближе мужчина. Теперь я вижу, что он какой-то совсем не такой, словно неживой, словно… голограмма, как в фантастических сериалах. Только совершенно непонятно, как сие возможно?

— Тайна? — как попугай повторяю за ним, начиная незаметно вертеть запястьями, чтобы освободить хотя бы одну из рук.

— О, тебе понравится моя тайна, — хмыкает мой призрачный собеседник. — Ты ведь знаешь все о древних, не так ли?

Послушно киваю. Думаю, мне даже известно чуть побольше, чем подозревает

Лейтон.

— Ну, тогда попробуй угадать, кто из нас потомок Лейтумайта… — криво улыбается мужчина.

— Ты? Ты наследник Лейтумайта? Ты обладаешь его силой? — ошеломленно округляю глаза. — Но как? Как так? Твой род Главилы. При чем тут Лейтумайт?

— Как видишь, сестренка, и побочные ветви могут урвать частичку дара своих легендарных предков, — запрокинув голову, хохочет он.

— Так это ты ко мне приходил ночью? Ты следил за мной? — почему-то от этой догадки начинает невыносимо тошнить. Мысль о том, что он бывал в моей спальне в Айнвернисе, видел меня спящую, вызывает ощущение омерзения и стыда.

— Почему следил? — искренне недоумевает Лейтон. — Не следил… Скажем… оберегал, защищал. Ты такая искренняя, чистая, невинная.

Теперь уже я не сдержавшись, фыркаю. Знал бы он, где теперь объект его защиты, искренний и невинный.

— Зачем ты пришел? — смотрю исподлобья, не прекращая попыток развязать руки. — Мне кажется, мы уже все выяснили в прошлый твой визит.

— Более чем, — кивает мужчина. — И Дани тебя тоже не убедила, смотрю.

— Что убеждать, если я правду говорю. Даже если бы я и хотела помочь… Не тебе, и не ей, а племянникам, то все равно не смогла бы. Нет камня, это правда.

— Ну, что ж ты несговорчивая такая, Эва, — вздыхает Лейтон. — Впрочем, есть метод, который сделает тебя более покладистой, милая.

— Какой метод? — в сердце закрадывается смутная тревога, перерастающая в панику.

— Очень хороший. И действенный. После него все шелковые становятся. И спокойные, я б даже сказал счастливые, — его улыбка зловеще сверкает в лунном свете. — Лоботомия — воистину чудесная операция, вот увидишь…

Глава 32

Утром я сразу понимаю, что приход Лейтона не был сном или галлюцинацией, вызванной лекарствами. Он был тут на самом деле, и скорее всего говорил правду. Если я ничего не придумаю, то грозит мне незамысловатая операция, которая, по словам дорогого зятя, сделает меня спокойной, счастливой, умиротворенной и, самое главное, сговорчивой.

Зашедший во время обхода доктор Куинкей повторяет те же слова и радует новостью, что сия злополучная процедура назначена на эту пятницу. Мои попытки воззвать к его разуму и совести не имеют эффекта. В этом мире, к сожалению, пока не существует доказательств пагубного влияния лоботомии на пациентов, пройдет не менее десяти лет прежде, чем от нее откажутся, а то и больше.

— Вы же понимаете, что Эмерей этого так не оставит, — достаю последний козырь из рукава.

— Ох, милая, — протирает запотевшие стекла пенсне лекарь. — Слушание о твоей опеке назначено на четверг. Тогда-то все и выяснится. Но я в любом случае буду и ему рекомендовать эту процедуру для тебя. Ты, Эва, слишком нервная и импульсивная, легко впадаешь в состояние агрессии, кидаешься на людей, и меня беспокоит, что ты можешь неосознанно навредить себе и другим. Разве это нормальное поведение для молодой леди?

— Я ни на кого не нападала, — восклицаю, дернув запястьем и внезапно почувствовав, что ремень слегка ослабел.

— Эванжелина, ты и сейчас ведешь себя агрессивно, — поднимает брови врач. — Но поверь, тебе нечего бояться. Операция легкая и безболезненная. Ты даже не почувствуешь моего вмешательства. Тебе станет сразу же легче, а эмоции, терзающие твое сознание, утихнут.

Предпочитаю промолчать, понимая, что все, что я могла, уже сказала. Впрочем, новые доводы и аргументы все равно будут Куинкеем проигнорированы. Он так уверен в своей правоте, что даже мысли не допускает о своей возможной ошибке.

День тянется медленно. Меня так и не развязывают, и приходится час за часом смотреть в потолок, изучая на нем каждую трещинку, каждое пятнышко. Но я не валяюсь без дела. Ослабевший ремень вселяет надежду в мое сердце, и на протяжении всех этих часов одинокого лежания в кровати, я методично и весьма успешно его продолжаю расшатывать. Кожаный крепеж поддается слабо, но все же поддается. Сама не знаю, зачем это делаю, ведь уверена, что Теодор меня успеет спасти и дело в суде с блеском выиграет, но, освободив запястье, чувствую небывалое облегчение. Второе уже развязываю без особых проблем, немного провозившись с защелкой на ремне.

Вся эта нехитрая процедура освобождения занимает у меня почти весь день, и теперь за окном мерцают звезды. Пациенты сладко спят, персонал тоже, надеюсь, дремлет, несколько часов назад совершив вечерний обход.

Почему-то внутри нарастает беспокойство, понукая совершить побег. Первое, что я делаю, когда начинаю свободно владеть руками — это вновь пробую замедлить время, но у меня почему-то по-прежнему это не получается. Я, естественно, расстраиваюсь, дар мне основательно бы помог убраться отсюда, но грустить времени нет от слова совсем. Беспокойство перерастает в тревогу, и интуиция благим матом орет, что пора уже отсюда делать ноги.

Осторожно подхожу к двери и поворачиваю ручку. Коридор слабо освещен, по стене бегают алладисы, но самое главное, что я никого из работников клиники не вижу. Дорога свободна.

Толкаю створку вперед, но в последний миг улавливаю звук шагов, который вынуждает меня скользнуть обратно в темноту палаты и притаится за почти закрытой дверью. Маленькую щель я оставляю, чтобы подглядеть, кто же сюда в такой поздний час направляется.

Два уже знакомых санитара амбалистой наружности бодро и целенаправленно топают в мою сторону. Зачем они идут ко мне?