Ангелы отпевают всех подряд. Боевик
Шрифт:
Заснул он к концу первой же, сокрушительной затяжки. На третей затяжке свесил голову на грудь и оторвался от преследователей на целую жизнь вперед…
– Покушайте и полезайте на печь… – Из другой, покинутой, жизни шептала ласковая чародейка, овевая гостя здоровым духом сдобного тела.
Какие необыкновенные, добрые люди в этой чудной, покинутой цивилизацией жизни. Он все, все видел и все, все слышал в этой жизни, отчалившей в никуда прошлого, но уже не жил в ней. Полоса Пустоты между ним и этой незатейливой жизнью становилась все шире, невозможность возврата все очевиднее… Совсем
Не высовываясь из табачного кайфа Кровач, не морщась, выцедил стакан самогона, проглотил яичницу…
– Полезайте себе и полегайте спатки, – растекалась по сердцу ласка…
Он понимал как много ведьма не договаривает, наклоняясь убрать со стола пустую сковороду. Так много желанного и тучного еще осталось после лысого в ее запазухе. Но, увы, воровской зуд, всегда пробуждаемый в его руках стиснутыми лифчиком грудями Сусанны, но этот раз не проснулся… Нет, он никогда не зарекался, и сегодня не промахнулся бы, если бы в лесу его не изнасиловали деньги. И душу, и страсти, – все высосали доллары… Разве что утром прикадриться к сисястой тетке…
– Вам подушечку побольше положить? Или лучше две думочки поменьше?
Когда шкодливая бабенция переходит на таинственный шепот, музам, с их арфами и цитрами лучше помолчать… Еще вчера он и минуты не помедлил бы, а сейчас не двинулся с места. Внутренний голос строго предупреждал – не верь… Кому, чему не верь голос Осторожности – не разъяснил… И Кровач не верил. Не верил – и все тут. Никому не верил в своей новой жизни…
Хозяйка вешала пиджак на плечиках перед зевом русской печи, а он следил за каждым ее движением – и даже в полусне не верил ни одному ее движению. И ее широкому телу, в котором ничего кроме неутоленной призывной похоти ничего не было, – тоже не верил.
Главное – он не должен терять контроля над окружающим пространством. И, прежде всего над своим чувством признательности за гостеприимство. От доброты своей, прежде всего, следовало ждать подвоха.
На нейлоновой жилке под низким потолком сушились розовый и черный полиэтиленовые пакеты с оборванными ручками. Он сдернул черный, переложил в него из карманов свои намокшие трофеи и только тогда (не помня как) очутился на раскаленной печи… Сунул пакет с долларами под подушку и, хотя это лишило изголовье части комфорта, отключился…
Здесь самописец сознания Тимофея сделал прочерк. Ни снов, ни сомнений, не предчувствий. Подсознание, властитель снов, не торопилось перестраиваться для грядущей безжалостной жизни.
Очнулся он точно в нужный момент. По предусмотрительности это было уже что-то звериное. Комнату наполнял мертвенно пепельный свет траурного рассвета. Комната казалась погруженной на дно пруда, который он возненавидел еще ночью… Все в той же длинной сорочке, Валентина увлеченно манипулировала чужим богатством.
Перед зеркалом на комоде возвышался аккуратный штабель зеленых пачек. Отщипнув от пачки обдуманное количество банкнот, толстушка складывала свою скромную долю в жестяную коробку с пророческой надписью “лапша”, а похудевшую пачку дензнаков возвращала в черный пакет. Как же, разве станет с утра,
Тимофей видел в зеркале как посиневшие дряблые губы увядшей за ночь женщины вели неправедный дележ дважды украденных денег. Осунувшееся землистое лицо ее было спокойно, даже величественно. Совершался торжественный момент очищения от скверны нищеты и восшествие в светозарные чертоги обеспеченного будущего. Если прикинуть доллары на вес, то отъем полсотни тысчонок наверняка будет незаметен. Мудрая, и честная женщина эта Валентина.
Да разве это воровство? Женщина своей десницей исправляла недосмотр Проведения, в свое время не обеспечившего и ей встречу с капризной Удачей.
В суете убегания от самого себя, Тимофей (это вранье, что он убегал от бандитов), потерял уже не мало. Вкус к забавным нюансам жизни заметно притупился. Ему стало жалко себя. Он был не способен прочувствовать всех тонкостей торжественности перерождения женщины из беднячки в богачку. Вот он не умел, как умела это затрапезная толстушка, обставить торжества обогащения счастливым, уютным умиротворением.
Даже преступление женщина превратила в запоминающееся удовольствие. Она священнодействовала. Всей душой отдавшись радости, она была прекрасна в своей беззащитности. Такого он не испытает никогда. Так в праве ли он, тщеславный мозгляк, рассудочный авантюрист владеть тем, что другому дает истинно человеческие, воодушевляющие, почти духовные переживания?..
Но до чего скромна. Что ей стоило – тебя сонного топором по башке и – уля-улю, дорогой Тимофей Савельевич.
Вот губы скромной ведьмы перестали шевелиться. Женщина порозовела, словно испытала ошеломительный оргазм. Чувства благодарности господину Случаю переполняли нежное сердце. Из глаз прыснули слезы умиления. Она спрятала коробку, набитую долларовой лапшей, в нижний ящик комода и обратила свое сердце в красный угол избы.
Голубица, не смотря на сексуально привлекательный ватный живот, изящно опустилась на колени перед главной духовной ценностью избы, – халтурной одноцветной картонкой, заменяющей иконку Николы Угодника, и самоотреченно положила голову на пол.
Каялась она или возносила хвалу? Небось, пообещала купить угоднику лампадку?
Вот это уже было свинство. Плутовка возносила благодарение святому угоднику, хотя на деле честь облагодетельствовать добрую женщину целиком принадлежала Тимофею Савельевичу Кровачу. Я взял на себя большую часть греха ее неправедного обогащения. Валентина на меня должна молиться…
Крестилась Валентина не долго. Поднявшись с колен заторопилась… Подставила скамеечку и тихохонько стала засовывать отощавший пакет под подушку. Тимофей с удовольствием втянул ноздрями взволнованный запах вчерашнего женского пота. Затаенное дыхание дородной чаровницы придавала историческому моменту в ее жизни неотразимую привлекательность. Тим даже примерился, поместится ли обольстительница на печке рядом с ним… Пусть заплатит воровской оброк натурой!
– М-м-м-я-я-у-у! – жарко выдохнул Кровач, открывая совершенно трезвые глаза, и крепко поцеловал хозяйку в губы.