Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
Шрифт:
То, что Ангерран поспособствовал возвышению своего брата до сана архиепископа, несомненно. Но один лишь только процесс тамплиеров стал причиной такого выбора. Начиная с 9 февраля, в отсутствие Этьена Бекара, епископы Орлеана и Оксера возглавляли судебный процесс, обвиняемым на котором был Гишар, епископ Труа, и дело нисколько не продвигалось.
Гишара часто выставляли жертвой Мариньи, так же как и Ноффо Деи. А. Риго считал, что на мнение суда повлияли зависть Ангеррана и его обеспокоенность амбициями епископа, [1030] но не настаивал на том, что роль Мариньи была решающей. Нам кажется, что некоторые отрывки из документов, относившихся к процессу, были неправильно истолкованы. Так, Риго, утверждая, что на первом процессе Мариньи давал показания против обвиняемого, отсылал читателя к истории о некоем еврее, который якобы намеревался околдовать королеву Жанну; [1031] в действительности же об этом случае в суде рассказал брат Дюран, который, чтобы обелить себя и к тому же назвать источник подобных сведений, добавил, что слышал, как Мариньи рассказывал об этом королеве Жанне: [1032] пресловутое свидетельство свелось к пересказу разговора, который задолго до процесса услышал брат Дюран. Почему же Мариньи, если он хотел обвинить Гишара, не рассказал эту историю судьям сам, не перекладывая эту обязанность на другого?
1030
Cartulaire,№ 78.
1031
A. Rigault. Le proc`es de Guichard…p. 237.
1032
«И
Что же касается показаний, которые 3 марта 1309 г. давали Мариньи, Плезиан и Пьер Барьер, то их по причине позднего часа снимали уже после того, как обвиняемого увели, в присутствии его доверенного лица; свидетельство Ангеррана, зафиксированное уполномоченными лицами и, по мнению Риго, [1033] вредоносное для обвиняемого, должно было быть занесено в общий список показаний. Но, обнаружив в нем множество показаний Пьера Барьера, мы не нашли ничего, что было бы записано со слов Мариньи или Плезиана. [1034] Кажется, что решением проблемы для нас может стать список обвинений, седьмая статья которого гласит: «Также выявлено, что он совершил множество клятвопреступлений, что доказано… (таким-то) и мессиром Ангерраном де Мариньи». [1035] Однако в списке указан автор этого свидетельства – это Жан Гарнье: накануне Пасхи в 1303 г. Мариньи от имени королевы Жанны проводил инвентаризацию движимого имущества и денежных сбережений епископа, и тогда он обнаружил 17000 ливров, тогда как тремя неделями ранее Гишар, чтобы не расплачиваться с долгами, поклялся, что в его распоряжении не было 300 ливров; при оценке присутствовал Жан Гарнье. [1036] Это свидетельство показывает, что королева продолжила свои гонения на епископа даже в области его имущества, [1037] но также заставляет нас убедиться в том, что доказательство обвинения в клятвопреступлении может быть отнесено только лишь на счет Жана Гарнье. Во второй раз в качестве доказательства предстает история, одним из участников которой является Мариньи, и нам вновь остается лишь удивляться тому, что Ангерран не стал свидетельствовать лично, хотя мог сделать это лучше, чем кто бы то ни было.
1033
Op. cit.,p. 122.
1034
Arch, nat., J 438 B, № 6.
1035
Arch, nat., J 438 A, № 5; A. Rigault, op. cit.,p. 97.
1036
«Господин Ангерран де Мариньи, в присутствии рассказчика, заранее описывал имущество указанного епископа…» («Dominus Anjorrandus de Marreigniaco, pr'esente ipso qui loquitur, invenit de bonis dicti episcopi…»); Arch, nat., J 438 B, № 6; A. RigauJt, op. cit.,p. 28–29.
1037
Она даже заставила его вырубить леса, чтобы заплатить ей долг; ibid.
Имя Мариньи вновь упомянул Пьер де Вильи, каноник из Сент-Этьена де Труа, который, рассказывая о проведенном по приказу королевы Жанны Готье де ла Портом и им лично расследовании по делу об убийстве священника и еще трех человек, настаивал на виновности Гишара, а также заявил, что «по всей видимости, документальная запись расследования находится у господина Ангеррана де Мариньи». [1038] Это не соответствовало истине, поскольку впоследствии эту запись так и не нашли. В любом случае, Мариньи вследствие сказанного представал как хранитель личных архивов королевы, как ее доверенное лицо, но отнюдь не как злейший, пылающий ненавистью враг епископа Труа, каким его порой изображали. Наконец, в подлинных или же подложных письмах, которые были написаны Жаном де Кале на смертном одре или, по крайней мере, считаются таковыми, среди преследователей упоминаются только Симон Фестю и Ноффо Деи. [1039] Мариньи был в ответе за заключенного главным образом потому, что являлся комендантом Лувра: в 1315 г., как мы в дальнейшем увидим, Карл Валуа настоял на том, чтобы Ангеррана перевезли из Лувра, где он был как у себя дома; [1040] и именно в Лувре Гишара держали в заключении с 1308 по 1311 г.
1038
Arch, nat., J 438 А, № 4.
1039
Arch, nat., J 438 A, № 1 et 2; A. Rigault, op. cit.,p. 37–39.
1040
Grandes Chroniques de France,'ed. J, Viard, t. VIII, p. 306.
Можно с уверенностью сказать, что этот процесс был очень важен. Нужно было не допустить возобновления разбирательств по делу Бернара Сессе, то есть чтобы скандал не бросил тень на епископат, и во что бы то ни стало избежать осложнений с папством, которые могли бы помешать переговорам Мариньи с Климентом V по поводу других дел.
Таким образом, возникала необходимость в том, чтобы председатель трибунала был полностью предан королю и даже Мариньи. Филипп де Мариньи подходил для этого как нельзя лучше. По окончании процесса нужно было обязательно избавиться от Гишара, которого не ждали в Труа и в то же время нельзя было держать в тюрьме, особенно после того как повесили его главного обвинителя, Ноффо Деи. По просьбе Ангеррана, находившегося в то время на вершине власти, Климент V перевел епископа на престол Дьяковара, в Боснию, [1041] примерно в период с 23 января по 14 марта 1314 г.
1041
«Перевод папой на другую кафедру, по настоянию Ангеррана» (Per papam translatus est ad aliam sedem, ad instantiam Enjorenni»). Jean de Saint-Victor, dans Hist. Fr.,t. XXI, p. 644.
В узкоспециальных делах религиозного и церковного плана, о которых мы только что упоминали, Мариньи не играл большой роли, по крайней мере, в хронологических рамках этой главы. В действительности только в области политики и финансов он проявлял инициативу в сложнейших обстоятельствах, принимал решения и внушал их папе или королю. Другими словами, благосклонность папы к Мариньи, о котороймы еще будем упоминать не должна вводить нас в заблуждение по поводу истинной сути его визитов в Авиньон, Пуатье, Грозо или Вьенн: даже при дворе понтифика Мариньи оставался дипломатом, которому размышления о полноте власти (plenitudo potestatis),об ересях и о теориях насчет Защитника мира (Defensor pacts)были чужды.
Его «департаментом»,
Когда 31 декабря 1308 г. Климент V, желая выиграть время, написал Филиппу Красивому с просьбой подтвердить законность полномочий Латильи, он вместе с тем намекнул на послание графов Валуа, Эвре, Сен-Поля и Ангеррана де Мариньи, содержавшее предложение (ipso facto)отлучать от церкви всех тех фламандцев, которые нарушали условия Атиского договора. [1042] Можно в связи с этим судить о доверии, которым камергер Филиппа Красивого пользовался при дворе как в Риме, так и во Франции: он вместе с двумя братьями короля и с Ги де Шатильоном, графом де Сен-Полем и великим кравчим Франции, являлся соавтором послания к папе. Его личное влияние на папу ничуть бы не увеличило значимость письма от самых знатных сеньоров Франции. Наиболее вероятно, что Мариньи вдохновил на написание этого послания, а не был его автором. Фламандские проблемы являлись для него делами первостепенной важности, и если Климент V мог оказать в этой связи какую-то помощь, нужно было найти к папе такой подход, чтобы сомнения в том, что он окажет содействие, исчезли. В 1309 г. его помощь заключалась в отлучении от церкви мятежников, которым король мог помешать получить отпущение грехов.
1042
Funck-Brentano, Philippe te Bel en Flandre,p. 542.
В 1310 г. папа вновь засомневался по поводу этого последнего условия. Мариньи попытался получить подтверждение решения 1309 г. и с этой целью лично отправился к Клименту V. Мы располагаем немногочисленными сведениями об этом визите, состоявшемся летом 1310 г. Двенадцатого мая следующего года по просьбе Мариньи Тоту Ги за поездку в Авиньон в 1310 г. выплатили 976 турских ливров из королевских денег. [1043] Утраченный в наше время свиток из Палаты счетов, название которого, впрочем, скопировал Николя-Шарль де Сен-Март, [1044] был озаглавлен «Счет Ангеррана де Мариньи за его путешествие до Лиона и оттуда к папе в 1310 г.». Наконец, 7 августа 1310 г. Мариньи вытребовал и получил три буллы, [1045] 16-го – еще восемь и 17-го – еще две. [1046]
1043
J. Viard, Journaux du Tr'esor de Charles IV,col. 1305, № 7988.
1044
Bibl. nat… francais 20691, p. 607.
1045
Regestum…t. V, p. 222, № 5711, et p. 257. № 5712 et 5714.
1046
Ibid.,p. 258, № 5843–5844 et p. 222. № 5712 et 5714.
Переговоры закончились для Мариньи полным провалом: 23 августа 1310 г. Климент V вручил ему письмо для Филиппа Красивого: он отвергал пункт договора, согласно которому отлученные от церкви фламандцы могли получить отпущение грехов только лишь по просьбе короля Франции. Тем не менее это не было, как посчитал Фанк-Брентано, [1047] следствием заявления, которое 26 апреля в Авиньоне от имени графа Фландрии сделал Даниель де Тилт; согласно наблюдению Ж. Лизерана, [1048] в июне папа еще склонялся к тому, чтобы согласиться с этой королевской прерогативой. Объяснение создавшейся ситуации, данное Ж. Лизераном, кажется нам вполне приемлемым: Климент V ужесточил свои требования, чтобы добиться от короля прекращения процесса, чернившего память Бонифация, и 23 августа отослал Мариньи обратно, снабдив письмом, ранее между ними состоялся длинный разговор – то, что имя Мариньи упоминается в булле, убедило нас в значимости его роли) – и камергер уверился в необходимости избавиться, наконец, от этого залога, осложнявшего отношения Франции с понтификом, – посмертного процесса над Бонифацием. Мариньи вновь отправился в путь по направлению к Авиньону в феврале 1311 г. лишь после того, как добился королевского согласия на прекращение этого отныне бесполезного разбирательства.
1047
Philippe le Bel en Flandre,p. 580.
1048
Cl'ement V…p. 222.
Необходимо было обеспечить поддержку Климента V перед визитом к Генриху VII, чтобы добиться ратификации договоров, подписанных в июне 1310 г., и получить согласие на перенос коронации императора, в район Троицына дня, как мы увидим чуть позже. Для этого прежде всего было необходимо положить конец этим немыслимым разбирательствам по делу Бонифация, но при этом согласие короля завершить судебный процесс не должно было походить на признание своих ошибок. Поэтому по возвращении Мариньи из миссии, которой он, собственно, и руководил (доказательством чему служат те выражения, в которых упоминал о нем кардинал-камерарий), расследование стали проводить уполномоченные понтифика, а именно кардиналы Наполеон Орсини, Ландольфо Бранкаччо, Джакомо и Пьетро Колонна. Двадцать третьего апреля 1311 г. Мариньи представил цедулу, текст которой довольно трудно истолковать: [1049] Ангерран заявлял, что королем двигало справедливое и мудрое усердие. Он слышал, как король рассказывал о том, что ему стало известно от достойных доверия людей и даже от кардиналов, что папа был еретиком, защищал злонравие, супружеские измены и преступления, противные самой человеческой натуре. Король показал ему письма [1050] от некоего кардинала, запечатанные маленькой печатью, и спросил, известно ли Ангеррану, кому принадлежала эта печать; услышав отрицательный ответ, король сказал, что это был кардинал, сообщивший ему в письме о том, что папа – еретик и обманщик. Наконец, письмо короля Клименту V, в котором он отказывался от обвинения, но сохранял все те же выражения, было абсолютно правдивым, в чем Мариньи поклялся.
1049
Cartulaire, actes,№ 5.
1050
По всей видимости, речь шла о единственном письме, поскольку упоминается печать (sigitlum).
Мариньи не был полностью в курсе дела и поэтому не понял смысла писем кардиналов и короля; так, король был вынужден объяснить ему, по секрету, в чем было дело, – по крайней мере, об этом он сообщает в своей цедуле. Мы не думаем, что Ангерран был настолько наивным, каким хотел себя представить. Он не мог не знать о том, в чем обвиняли Бонифация VIII, но считал более разумным казаться папе и кардиналам абсолютно несведущим в этом деле. Поскольку он не принимал никакого участия в кампании против Бонифация и папского престола, Мариньи посчитал, что будет лучше притвориться, будто он ничего не знает о прошлом, и попросить у Климента V помощи в новых делах. Таким образом, становится понятно, почему Ногаре и Плезиан, которые находились рядом с Мариньи, пребывали в тени на протяжении переговоров в марте-апреле 1311 г. Убеждая всех в своем справедливом усердии, они оказывались заинтересованными лицами, следовательно, на них падало подозрение. А поскольку это дело не представляло для Мариньи никакой личной выгоды, он мог гораздо эффективнее служить интересам короля.