Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
Шрифт:
Если верить также свидетельствам «Хроник Нидерландов, Франции, Англии и Турне»,Мариньи начал играть довольно значительную роль в отношениях с Фландрией в 1305 г. Действительно, в одном из упомянутых трудов можно прочесть, что
«когда граф Намюрский понял, что его людям угрожает опасность, он направил в Париж письмо Ангеррану де Мариньи, главному советнику короля, графу Савойскому а герцогу Бретонскому, которые негласно так повлияли на короля, что он отозвал гарнизоны, стоявшие вокруг Фландрии, и установил перемирие с фламандцами, продлившееся вплоть до Вербного воскресенья». [1157]
1157
De Smet, Recueil…,t. III, p. 126.
Речь, само собой, могла идти только о перемирии, продолжившемся вплоть до 30 марта 1305 г., но в верительных письмах имя Мариньи не упоминается в числе назначенных королем представителей, [1158] к тому же маловероятно, что подобные полномочия могли быть предоставлены камергеру в начале 1305 г. Эту ошибку, по всей видимости, хронист допустил в оглядке на проходившие с 1311 по 1314 г. переговоры, [1159] которыми очень часто руководил Ангерран.
1158
1305 г., 14 февраля; Bibl. nat., M'elanges Colbert 346, № 50.
1159
Fr. Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre,p. 669, n. 1.
В 1307 г., видимо, дела Фландрии еще не были прерогативой Мариньи, и он занимался решением подобных проблем лишь тогда, когда они были сопряжены с его прямыми обязанностями. Пятого июня он вместе с Матье де Три, камергером Франции, присутствовал при том, как графы Фландрии и Люксембурга приносили присягу, которая состояла в клятве соблюдать и заставлять соблюдать других условия Атиского мирного договора. [1160] Мариньи, как [1161] и Матье де Три, в данном случае просто выполнял должностные обязанности камергера: то есть он присутствовал при принесении присяги вассалами короля. Действительно, эту присягу можно рассматривать как повторное принесение оммажа сеньору. Но ввиду необычного характера этой клятвы оба камергера в данном случае выступали в качестве свидетелей.
1160
Нотариальный акт от 8 июня, подтверждающий подлинность грамоты от 5 июня; Arch. d'Etat de Gand, Salnt-Genois 1165; 'ed. Th. de Limbourg-Stirum, Codex diplomatics…, t. II, № 205, p. 28–32.
1161
Arch, nat., JJ 44, Mb 9, f. 7.
В сентябре Мариньи распорядился назначить ренту в 600 турских ливров из королевской казны Тибо де Шепуа, командиру отряда арбалетчиков и доверенному лицу Карла Валуа: это была компенсация за то, что Жирару де Соттегему, шателену Гента, была вновь передана рента в 600 ливров, которые он получал в Удене, близ Бетюна, до войны; король отнял ее за измену и передал Тибо де Шепуа. В 1297 г. наказание Жирару де Соттегему было смягчено, в связи с чем ему была выделена такая же рента из королевской казны, а после помилования ему была возвращена первоначальная рента с города Удена, в обмен на выплату с казны, которую передали Тибо де Шепуа. [1162] Какую роль в этом деле сыграл Ангерран? Речь шла о попытке примирения с шателеном Гента, но Мариньи, скорее всего, занимался данной проблемой не только по этой причине. Более вероятно, что, поскольку этот вопрос относился к финансовой сфере, а также был некоторым образом связан с королевским отелем – как командир отряда арбалетчиков Тибо де Шепуа мог попросить камергера, чтобы тот занялся выплатой ему ренты из королевской казны, так как это избавило бы его от лишних хлопот накануне отъезда на Восток, – его должен был разрешить именно Мариньи.
1162
J. Petit, Le Moyen Age,1897, p. 227–230.
Впрочем, примерно в это время имя Ангеррана стало все чаше появляться в связи с фламандскими вопросами: в январе 1308 г. Вильгельм I, граф Голландии и Эно, передал ему 300 ливров ренты с земли; Ангерран принес оммаж за ренту, которая считалась фьефом. [1163] Мы не сомневаемся в том, что это последнее условие было полностью в духе эпохи, но тем не менее полученный Мариньи дар однозначно свидетельствует о том, что он уже оказал графу достаточно услуг, чтобы показаться ему достойным внимания. Как и в случае с религиозными делами, мы можем обнаружить факт благосклонности к Мариньи, который не подтверждает ни один из сохранившихся за этот период документов.
1163
Cartulaire de Guillaume I, dans le Bulletin de la Commission royale d'histoire de Belgique,2e s'erie, t. IV. 1852. p. 80–81.
Вторая – известная – миссия Мариньи во Фландрии относится к 23 февраля 1309 г., когда он вместе с Людовиком д'Эвре должен был поддержать в Турне лже-сеньора Мортаня, Жана де Вьерзона, [1164] которого в действительности звали Жак де Гистель. [1165] По мнению Жиля Ле Мюизи, эту уловку придумал Ангерран, чтобы в дальнейшем король смог без всякого труда получить шателенство Жортань. [1166] Но Р. Фотье показал, основываясь на мнении арагонского посланника, которое тот высказал 10 мая 1309 г., что король и его Совет, вероятно, сами были обмануты. [1167] Как бы то ни было, участие Мариньи в миссии во Фландрии впервые имело столь большое значение. При выполнении большинства поручений королевского камергера рядом с ним в качестве коллеги находился Людовик д'Эвре, с момента коронации Эдуарда II в феврале 1308 г. вплоть до совещания в Маркетте в сентябре 1314 г.
1164
Wauters, Table…t. VIII, p. 319.
1165
Начало эта афера берет в 1297 г., когда Мария Мортаньская, знатная дама и владелица сеньории Мортань (что на слиянии рек Шельды и Скарпы) я шателенства Турне, вышла замуж за брабантского аристократа Жана де Вьерзона, который в 1302 г. погиб в битве при Куртре. Поскольку тело его не было найдено на поле сражения, стали ходить слухи, что он не был убит. И 23 февраля 1309 г. «воскресший» Жан де Вьерзон действительно торжественно въехал в Мортань в сопровождении Людовика д'Эвре и Ангеррана де Мариньи. Лишь через несколько недель обман раскрылся: самозванцем был некий Жак де Гистель. По приказу короля его повесили. Многие обвиняли Филиппа IV и его советников в том, что они подготовили появление Жака. Чтобы прибрать к рукам Мортань: ведь Мария Мортаньская, умирая, завешала свои владения королю. – Прим. ред.
1166
Ed. H. Lemaitre. p. 18–19.
1167
L'aventure de la dame de Mortagne, dans les Comptes rendus de l'Acad'emie des Inscriptions…1950. p. 392.
После авантюры с Мортанем Мариньи мог по праву считаться одним из королевских советников, сведущих в фламандских вопросах. По прошествии небольшого периода времени он превратился в настоящего министра по делам Севера, и в сферу его деятельности можно было включить равным образом Фландрию, Артуа или Англию. Мы уже упоминали о том, как в декабре 1308 г. он поддержал предложение короля, его братьев и графа де Сен-Поля отлучить от церкви фламандцев, выступивших против Атиского договора; присутствие рядом с вышеперечисленными именами также и имени Мариньи можно объяснить только тем, что именно ему принадлежала инициатива этого демарша. Можно задаться вопросом, почему в создавшихся условиях король послал к папскому двору Плезиана, тогда как в январе 1309 г. понтифик оспорил верительные грамоты Латильи. [1168] Мы считаем, что причину этого поступка нужно искать именно во Фландрии: присутствие людей короля и, как думал Мариньи, его собственное было необходимо для уверенности в том, что «восстановление сира де Мортаня» состоится. От короля зависело, войдет ли он в Турне, и ситуация требовала быстрых действий: в случае провала Жаку де Гистелю оставалось только бежать. Папа, напротив, вполне мог еще подождать, и переговоры были отложены.
1168
Fr. Funck-Brenteno, Philippe le Bel en Flandre,p. 543–645.
В действительности в августе 1310 г. Мариньи уже был в Грозо, подле Климента V: необходимо было немедленно отреагировать, как мы уже показали в предыдущей главе, не столько на протест Даниеля де Тилта, объявленный от имени графа Фландрии, а на неизвестное нам событие, из-за которого папа примерно в июне или июле 1310 г. внезапно изменил свое мнение. Миссия Мариньи, провалилась: король потерял возможность продолжать отлучать фламандцев от церкви на свое усмотрение, поскольку Климент V посчитал подобную привилегию бесчеловечной. [1169] И вновь фламандская политика повлекла за собой визит к папе и переговоры Климента V с Мариньи. Для Ангеррана дела Фландрии были гораздо важнее всех остальных, можно даже сказать, что дипломатическая деятельность Мариньи вплоть до 1311 г. и даже в 1314 г. была по большей части, насколько мы можем судить, обусловлена его фламандской политикой.
1169
Ibid. p.580–581.
Были попытки обнаружить связь между преобладающими интересами Мариньи и женитьбой сына Ангеррана, Луи де Мариньи, на Роберте де Бомец. Нам представляется, что подобное предположение можно считать не лишенным смысла, если иметь в виду, что наследство Роберты – Бапом – интересовало Ангеррана как база для налаживания экономических отношений между суконной промышленностью Фландрии и ярмарками в Верхней Нормандии. Роберта была кузиной, затрудняемся сказать, в какой степени. Людовика Неверского, [1170] и желание Ангеррана женить своего сына на кузине знатного феодала также могло стать причиной заключения этого брака. Но фламандская политика не имела к этой женитьбе никакого отношения. Маго, графиня д'Артуа, подруга и покровительница семейства Круазиль, к которому принадлежала мать Роберты, подписала брачный контракт, преподнесла венки и драгоценности в дар во время свадебной церемонии и после сделала еще один подарок новобрачным: это бракосочетание в какой-то степени было делом ее рук.
1170
«Наш родственник Луи де Мариньи… и муж нашей родственницы Роберты? госпожи де Бомец» («Consanguineus noster Ludovicus de Marrigniaco… maritusque consanguinee nostre Roberte, domicelle de Biaumes»); акт, составленный Людовиком тверским и заверенный королем; Arch. nat… JJ 48. № 3, f. 4 v.
Людовик Неверский преподнес свой первый и единственный подарок тем, на чьей свадьбе он не присутствовал, лишь 20 февраля 1311 г., то есть через тринадцать месяцев после бракосочетания. Он подарил им сеньорию Кудре в Неверие вместе с угодьями и правом судебной власти. [1171] Это был действительно прекрасный подарок, но лишь на этом основании нельзя утверждать, как это сделал без каких бы то ни было доказательств Фанк-Брентано, что «Людовик Неверский был особенно близок с сыном Ангеррана де Мариньи». [1172] Этот дар, возможно, предназначался для сына королевского камергера или для мужа кузины Людовика Неверского, а не для юнца, каким в то время был Луи де Мариньи.
1171
Заверенная королем копия,1312 г., май; Arch. nat. JJ 48, № 3. i 4 v.-6 r.
1172
Fr. Funck-Brentano, op. cit.,p. 585–586.