Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
Шрифт:
Своими заявлениями о том, что его осудили, поправ все юридические нормы, [1239] Людовик Неверский просто хотел склонить общественное мнение на свою сторону: его действительно осудили extra ordinem,как сказали бы в эпоху Поздней Римской империи, то есть по его делу было вынесено административное решение, в данном случае, уполномоченными королем членами Совета. Жалоба графа по этому пункту также не имеет под собой достаточных оснований. Его судили Ангерран де Мариньи, Гильом де Ногаре Пьер д'Исси и другие члены Совета. [1240] Именно их он назвал людьми не достойными его судить. Иными словами, эти люди не были равны Людовику Неверскому по своему социальному положению. Однако присутствия двух рыцарей в числе его судей было вполне достаточно, чтобы приговор мог вступить в силу, к тому же король облек их такой же властью, какой обладали судьи парламента. Следовательно, у графа не было веских оснований требовать, чтобы его судили равные ему по знатности люди, а не члены Совета. [1241] Но прежде всего он хотел дискредитировать своих судей, поэтому, низведя их до положения презренных королевских нахлебников, он перешел на личности: по его мнению, они не имели права судить вообще кого бы то ни было по причине собственной бесчестности; Мариньи все считали колдуном, который явно навел на короля свои чары, чтобы внушать ему любые свои решения; ни один высокопоставленный, ни один обеспеченный человек не смел и не мог ему перечить; [1242] что же касается Ногаре, он был более открыт для критики, поэтому Людовик Неверский нашел что сказать о нем, даже не прибегая к обвинениям в колдовстве.
1239
«Презрев все юридические нормы»; ibid., p. 223
1240
«По приговору Ангеррана де Мариньи, Гильома де Ногаре. рыцаря, Пьера д'Исси и некоторых других из Совета (camere)» («Per judicium Ingerranni de Marigni, Guillelrni de Longa ret. militum, Petri de lsci et aliq`uorum camere sue».); Ibid., p.223–224. – Слово Cameraможно в данном случае понять только как Совет, поскольку Ногаре не служил в королевской Палате и не относился к ведомству отеля.
1241
«Равными себе, а не членами Совета» («Per suos pares et non per consilium camere»); Ibid…p. 224.
1242
«Все считали его за колдуна-волшебника… он говорил королю все, что хотел, зачаровывал его и вынуждал к добрым и злым поступкам» («Pro quodam magico incanfatore teneatur… dictum Regem quoorsum vult, sit ad fas vel ad nefas, trahit et seducJt»); ibid., p.223.
Несмотря на последовавший гневный протест графа, Мариньи, Ногаре и их коллеги приговорили Людовика Неверского как изменника к потере всех ленных владений и объявили о конфискации Неверской и Ретельской областей. Это произошло, скорее всего, в начале февраля, поскольку 17 февраля Мариньи и Ногаре уже находились во Вьенне.
После описанных нами событий король и его советники, участвовавшие в церковном соборе, несколько отвлеклись от решения фламандских проблем. Но, защищая интересы короля в деле об имуществе тамплиеров, Мариньи ни на миг не упускал Фландрию из виду и во время своего кратковременного визита к королю, находившемуся в Маконе, [1243] графу Фландрии был направлен королевский приказ вернуть имущество некоему сеньору, У которого незаконно его конфисковали. [1244] Тем временем, дату вызова Роберта Бетюнского в суд перед королем и пэрами постоянно переносили.
1243
Примерно двое суток.
1244
Arch, du Nord, В 1268, Godefroy 4809.
В июне 1312 г. Мариньи последовал за Филиппом Красивым в Париж. Девятнадцатого июля графа Фландрии освободили от штрафа в 60000 ливров, что свидетельствовало о некотором разряжении обстановки. В действительности это была обычная дипломатическая уступка, поскольку еще до 11 июля Роберт Бетюнский согласился с условиями договора, заключенного в Понтуазе, согласно которому к королю отходили Лилль, Дуэ и Бетюн в обмен на его отказ от 10000 парижских ливров ренты – одно из условий, так и не выполненных, Атиского договора.
Мы не станем анализировать здесь прекрасно известный факт «передачи земель Фландрии», [1245] а зададим себе единственный вопрос: какую роль в заключении одного из самых значительных договоров в истории Франции сыграл Ангерран де Мариньи?
Фанк-Брентано посчитал, что Мариньи являлся автором или, по крайней мере, главным вдохновителем «передачи земель Фландрии», но в подтверждение своему высказыванию не сослался ни на один источник, подразумевая, само собой, что такое активное участие Мариньи в заключении договора было в порядке вещей: поскольку, как предполагал Фанк-Брентано [1246] и как в этом труде показали мы, Ангерран был настоящим министром по делам Фландрии. Вполне возможно, что автор книги «Филипп Красивый во Фландрии»просто перенял ни на чем не основанное предположение Кервина де Леттенхова, по словам которого Мариньи воспользовался тем, что Людовик Неверский находился в плену, чтобы вынудить Роберта Бетюнского уступить французскому королю три города, [1247] что, впрочем, хронологически абсолютно неправдоподобно.
1245
Fr. Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre,p. 621 и далее.
1246
Но в данном качестве он представляет Мариньи преемником Пьера Флота, что можно посчитать преждевременным выводом: ор, с//., р. 427.
1247
Kervyn de Lettenhove, Histoire de Flandres,t. II, p. 181.
Упоминания об этом мы нашли только в «Больших Французских хрониках», [1248] где этой теме посвящена единственная фраза, и у Жана де Сен-Виктора, который включил в свою работу более подробный рассказ. [1249] Но об участии Мариньи в переговорах июля 1312 г. свидетельствует произошедший в 1320 г. инцидент, суть которого была изложена Жаном де Сен-Виктором и составителями «Больших Французских хроник»:Мариньи якобы дал графу «надежду на то, что он будет ходатайствовать перед королем о том чтобы он вскоре вернул ему своей особенной милостью» три потерянных города. [1250] По крайней мере, именно это утверждал Роберт Бетюнский в 1320 г., заявив, что он подписал договор от 11 июля 1312 г. лишь на этом условии и что Мариньи обманул его, «подписав документы без упоминания об этой милости, и король оставил у себя эти города как свои собственные». [1251] Именно поэтому, по рассказу Жана де Сен-Виктора, граф сказал, что ратифицирует договор только после того, как эти три города будут ему возвращены.
1248
«И он посоветовал графу уступить их королю в обмен на указанную ренту»? Grandes Chroniques,'ed. J. Viard, t. VIII, p. 350–351.
1249
Рассказ приводится в описании событий 1320 г., см. infra.
1250
Grandes Chroniques, loc. cit.,p. 351.
1251
Ibid. – Жан де Сен-Виктор также сообщает о том, что Мариньи якобы подтолкнул графа к решению уступить города королю: «чтобы он ради чести короля уступил эти города, пообещав, что будет ходатайствовать перед королем, чтобы тот вернул города своей особой милостью» («quod pro honore Regis quittaret villas illas. promittens, se facere apud Regem quod sibi restitueret de gratia speciali»); Baluze, Vitae…,'ed. Mollat, t. I, p. 127.
Это кажется нам более вероятным, чем рассказ как таковой, включенный в описание этого происшествия. На деле, граф сознательно выдвинул против Ангеррана лживое обвинение в мошенничестве: он прекрасно знал, что в договоре от 11 июля 1312 г., от которого он в ближайшее время отказался, составив специальную грамоту, но позже не упомянул об этом отказе, впрочем, формальном. [1252] Но даже не отказываясь, граф 25 декабря 1313 г. утратил бы свое право на города, поскольку так и не выплатил штраф, наложенный на него Понтуазским договором. Следовательно, в недобросовестности графа не осталось сомнений. И в качестве поручителя за свои слова он выбрал того, кто уже не мог ему противоречить: он сослался на обещание Мариньи, который умер пять лет тому назад. Если Людовик Неверский выдвинул обвинение против Ногаре, поскольку оно звучало правдоподобно и за пределами государства, Роберт Бетюнский обвинил Мариньи, так как это никого не могло удивить: [1253] здравствовавшие враги Ангеррана с радостью засвидетельствовали бы его двуличие; более того, при дворе всем было известно, что автором договора 1312 г. был Мариньи. В другой ситуации Роберт Бетюнский не осмелился бы предпринять подобных действий. Обещание Мариньи сделать все возможное, чтобы вернуть графу его города, само собой, выдумал сам граф, так как подписанные им 13 июля 1312 г. бумаги не оставляли ему никакой надежды. В любом случае, мы абсолютно уверены в том, что такая выгодная для французского монарха сделка, как Понтуазский договор, была делом рук Мариньи.
1252
«За исключением оказанной милости, о которой сказано выше, названные замки, города, шателенства и бальяжи Лилля, Дуэ и Бетюна с их округами вернуть нам и нашим наследникам, когда мы ему вручим в других местах земли доходностью в 10000 ливров и прочее, о чем сказано выше. И от каковой милости мы отказывались и отказываемся ныне»; Arch, nat., J 559, № 19.
1253
Нельзя провести полную параллель с обвинением, выдвинутым Людовиком Неверским, поскольку граф в Генте приписал Ногаре слова, в действительности произнесенные Мариньи в Париже. Напротив, Роберт Бетюнский при дворе короля в Париже обнародовал то, в чем он обвинял Мариньи. Обвинение 1313 г. должно было показаться правдоподобным посторонним людям; обвинение 1320 г. было рассчитано на свидетелей происходившего; это дает возможность опровергнуть факт сделанного втайне обещания с такой же легкостью, с какой на него ссылается обвинитель, но не отрицать дипломатическую деятельность главного королевского советника, которая для этих свидетелей была не в новинку.
Добавим также, что факт присутствия Мариньи в Понтуазе во время предварительного обсуждения и заключения договора не вызывает более никаких сомнений. В июле 1312 г. в Понтуазе король пообещал возместить ему расходы, которое Ангерран выплатил с собственного имущества братьям де Сансеррам, [1254] а 12 июля, в промежутке между заключением договора и отказом графа выполнять статьи о передаче городов, Мариньи находился в Мобюиссоне, то есть на расстоянии нескольких сот метров от Понтуазы, где составлял акт о прощении для Ажена. [1255]
1254
Arch, nat., J J 48, № 77, f. 45 v.
1255
Arch, municipales d'Agen, № 131.
По словам Жана де Сен-Виктора, канцлер Фландрии отказался поставить свою подпись на договоре: таким образом, сказал он, граф лишал себя наследства. [1256] Даже если это было не совсем так, по крайней мере, этот анекдот является отражением того, что в действительности думало и говорило о происходящем большинство высокопоставленных лиц при Фландрском дворе. [1257] Копию договора графа тем не менее 1 августа 1312 г. получил не Ангерран, [1258] а Ногаре. Так же верно и то, что обмен грамотами между Жераром де Фреленом и хранителем печати Филиппа Красивого состоялся в Этрепаньи, [1259] тогда как король и Мариньи находились неподалеку, в Лоншане, как и то, что передача бумаг Ногаре была простой формальностью, с точки зрения дипломатии, не имевшей абсолютно никакого значения.
1256
Baluze, Vitae…'ed. Mollat, t. I, p. 127.
1257
Фанк-Брентано показал также и то, какие преимущества мог извлечь для себя граф из условий Понтуазского договора; Fr. Funck-Brentano, Philippe te Bei en Flandre,p. 622.
1258
В противоположность утверждению Жана де Сен-Виктора: «Были им запечатаны и переданы Ангеррану» Wuerunt per alium sigillate et iradite Enjoranno»): Baluze. loc. cit.
1259
1312 г., 1 августа. – Этрепаньи; Arch, du Nord. В 256. Godefroy 4836.
В Лоншан-ан-Лионе король поручил Гуго Пальяру и Пьеру де Галару заняться вопросом установления новых границ между Фландрией и Эно. [1260] Автором этого постановления стал, безусловно, Мариньи, который все еще сопровождал короля. [1261]
Если дипломатическая деятельность Мариньи во Фландрии в 1312 г. была не такой эффектной, как в сентябре и октябре 1311 г., от этого она стала лишь более результативной. Бурные переговоры в Турне утвердили превосходство камергера и сделали его известной личностью во Фландрии, но чтобы торжественно провозгласить непоколебимость суверенитета короля и могущества королевской власти, потребовалось приложить немало усилий, которые отнюдь не дали немедленного результата. Именно в 1312 г. политика Ангеррана, которая теперь выражалась в мирных обсуждениях проблемы – после очень вовремя прогремевшего в Турне грома, – наконец, принесла пользу королевству. Этот политический подход оказался еще более обременительным для Роберта Бетюнского; и теперь нужно было заставить уважать договор противника, которому было выгодно раздувать смуту.
1260
1312 г., 31 июля. – Лоншан; or. sc, Arch. d'Etat de Gand, Saint-G'enois 1249; copies; Arch, du Nord, В 256. Godefroy 4835 et В 1584 (3e cartulaire de Hainaut), № 37, f. 31 v.
1261
1312 г., Начало августа. – Ла Фейи-ан-Лион; Arch, nat., JJ 48, № 72, L 43 г., et № 75, f. 45 r.
Глава IX
Апогей политики Мариньи
I. Мариньи, главный советник короля (1313 г.)
Когда летом 1312 г. Роберт Бетюнский вернулся во Фландрию, многие проблемы все еще оставались нерешенными. Статья Атиского договора об уплате долгов королю и плата за то, что горожане Брюгге не отправляются в паломничество, вызывала наибольшее количество противоречий, принимая во внимание то, что отношение короны к фламандским городам было далеко не одинаковым. В частности, Ипр много раз освобождался от необходимости производить выплаты в награду за верное служение королю, и 11 мая 1309 г. Филипп простил этому городу все оставшиеся невыплаченными задолженности. [1262] Другие города хотели вынудить горожан Ипра заплатить часть взыскиваемых денег, поэтому они обратились с жалобой к королю, после чего Роберт Бетюнский был вызван в парламент. [1263] Этот спорный вопрос не был разрешен и в 1312 г., так как 5 ноября граф получил указание явиться в суд в марте 1313 г., чтобы выступать в качестве ответчика по делу о жалобе горожан Ипра, которых хотели вынудить принять участие в выплатах за отказ брюггских горожан отправиться в паломничество. [1264]
1262
Original, Arch. d'Etat de Gand, Saint-G'enois 1199.
1263
1310, 1 октября. – Chartres; Arch, g'en roy. Belg… Tr`es. ch. 2130.
1264
Муниципальные архивы Ипра; Diegerick, Inventaire…,№ 302.