Ангина
Шрифт:
Получив диплом экономиста, Андрей подумал-подумал, да и поступил на психологию, которая его, особенно поначалу, увлекла своими возможностями. Но потом жизнь преподнесла ему несколько таких уроков, что Андрей быстренько убедился в условности многих казалось бы безусловных психологических законов, и получил свой третий диплом, будучи трезво оценивающим свои возможности и даже почти самоироничным человеком.
А просто Андрей сильно влюбился, женился, прожил в браке два года счастливых и один год в аду. Тогда же он испытал радость отцовства и горе отцовства же в процессе крушения семьи и развода. Развод, как Андрей не пытался, вышел не цивилизованный, совсем не современный и отнюдь не столичный. Было много крика, брани, нервов, истерик, хлопанья дверьми и прочих ужасов. Самому ему, не взирая на изученную психологию, нечем было гордиться во всём этом процессе. Наоборот, он часто, даже осознавая всю пошлость, глупость ситуации и своего поведения не мог удержаться от этих глупости и пошлости.
В итоге, Андрей последние четыре года снова жил с мамой в квартире, в которой прошло его детство и юность. Сначала было трудно вернуться в эти стены, но потом стало удобно. Он не захотел снова жить в своей некогда детской комнате. Он занял кабинет отца. На своё усмотрение многое в квартире изменил. Мама была не против. И вот, последние четыре года Андрей был очень эффективен. А тут задержка рейса, да ещё так надолго.
Сначала объявили, что вылет задерживается на час, через час — ещё на час, а потом сразу на четыре часа. Местные стали разъезжаться по домам, чтобы переждать. А Андрею некуда было ехать. Возвращаться в филиал Банка он не хотел. После красивого и эффектного завершения своей миссии ему не хотелось без дела мозолить глаза тем, с кем простился накануне. Друзей или знакомых в Хабаровске, Хабаровском крае, да и на всём Дальнем Востоке у него не было. Из гостиницы он съехал, а на то, чтобы брать номер на дополнительные несколько часов у него не было самостоятельных полномочий распоряжаться служебными деньгами, а за свой счёт было жалко. Он остался в аэропорту.
Андрей помаялся, понимая, сколько срывается, может сорваться и уже точно сорвётся важных и не очень важных дел, но заставил себя успокоиться. Предупредить о задержке рейса он всё равно никого не мог. Москва ещё спала крепким сном. Гигантская страна, разделённая часовыми поясами, диктовала свои правила.
Пришлось найти местечко в чём-то типа кафе в здании аэропорта, взять пару журналов, кофе, и убить несколько часов до того, как столица проснётся, и можно будет совершить необходимые телефонные звонки. Андрей сел на твёрдый, но удобный пластмассовый стул с металлическими ножками, открыл журнал и отпил кофе.
Задремал он совсем ненадолго. Проснулся от ощущения потери равновесия. Вздрогнул, открыл глаза, возвращаясь в реальность, огляделся по сторонам и почувствовал плечами и шеей сильный и стабильный сквозняк, которого до этого не ощущал. Ещё он обнаружил холод внутри своих туфель. Ноги замёрзли. За какие-то десять-пятнадцать минут неудобного полусна он весь замёрз и продрог. Андрей поднялся со стула, потянулся всем своим не спортивным, с совсем небольшим, но досадным Андрею, лишним весом телом, и пошёл за горячим кофе. Нужно было срочно согреться.
Ну а потом он звонил на работу в Москву, предупреждал, что задерживается, но до конца рабочего дня обязательно появится. Какие-то вопросы пытался решить по телефону. Потом объявили о задержке рейса ещё на два часа. Задерживался не только рейс, которым должен был лететь Андрей, но и другие. Народ постепенно в аэропорту накапливался и покидать насиженное место было чревато длительным и утомительным прямохож-дением.
Среди пассажиров Андреева рейса ходили слухи, что их самолёт посадили то ли в Иркутске, то ли в Чите. А то говорили, что самолёт на подлёте. К вечеру самолёт прилетел, все кинулись на регистрацию, но рейс снова задержали на два часа по необъявленным причинам. А потом ещё и ещё.
Андрей снова и снова звонил, предупреждал, извинялся. На работу он уже не успевал. И к другу на день рождения тоже не успевал. С бывшей женой разговор совсем не получился. Точнее, получился безрезультатный и на повышенных тонах. Андрей звонил девушке Александре, с который у него что-то намечалось, вернее, Андрею очень хотелось, чтобы что-то наметилось. Но девушка Александра была сильно занята какими-то неотложными делами в своей риэлтерской фирме. Андрей потом ещё ей звонил, уже глубокой хабаровской ночью, то есть, уже московским вечером. Но она снова была занята уже не рабочими делами и опять не смогла говорить.
Это Андрея задело сильнее всего. Разговор с работницей тверского филиала Банка Алёной, с которой у Андрея был стабильный и вялотекущий роман, никак его не согрел и не успокоил.
Под утро он поел-таки предоставленной авиакомпанией еды и уснул на предоставленной кровати, которая стояла в просторном помещении среди дюжины таких же кроватей. Уснул, сняв с себя только пиджак, галстук и туфли. Укрылся Андрей пальто, потому что не решился воспользоваться предоставленным одеялом.
Засыпая, он чувствовал неприятную кислоту в горле и ломоту в руках и ногах, глазам не нравился электрический свет. Но Андрей отнёс это всё на счёт усталости и бессонной ночи. Поспал он часа три. Его разбудили по ошибке. Вылетал тоже задержанный рейс во
Владивосток, вот его и разбудили. Проснувшись, он обнаружил себя, свернувшимся в тугой калачик, чтобы полностью укрыться тонким своим столичным пальто. Его знобило. Но он решил, что просто слегка замёрз. Когда он брился в туалете, воспалённые глаза в зеркале тоже не вызвали особых подозрений. А какими ещё могут быть глаза в таких обстоятельствах? На всякий случай он выпил аспирин, который у него был всегда с собой, и привычные, ежедневные витамины. Потом в кафе взял чашку плохого, но горячего кофе, и убедил себя, что самочувствие его нормальное для такой ситуации. Вот только душ хотелось принять нестерпимо.
Дождался Андрей вылета совершенно разбитый, издёрганный и на взводе. До регистрации было много, и всё неприятных, телефонных разговоров по работе. Мама звонила несколько раз и, как ему показалось, уж очень по-стариковски о нём беспокоилась. С бывшей женой случился короткий и яростный диалог про деньги, необходимые дочери срочно, но бывшая не хотела объяснять для чего именно. С девушкой Александрой снова не удалось толком поговорить. Она попросила перезвонить ей через пару часов, но к назначенному времени у Андрея окончательно разрядился телефон, а подзарядить его не получилось из-за отсутствия источников электропитания. Работницы аэропорта, которые ночью Андрею с этой проблемой помогли, уже не могли помочь, потому что аэропорт был переполнен, и им было не до зарядки телефонов.
Когда к Андрею с пьяными разговорами пристал товарищ по несчастью, ожидавший вылета на Камчатку, Андрей уже едва сдерживался. А тот ни с того, ни с сего стал ругать Москву самыми расхожими и типичными словами, а когда узнал, что Андрей москвич, стал Москву вяло хвалить. Долгожданное объявление о начале регистрации многострадального рейса спасло Андрея от этого собеседника. Голова жутко болела пульсирующей болью. Но Андрей видел причину этой боли в истерзанных нервах и тяжёлом утомлении.
Взвинченные до предела и усталые женщины, охрипшие от долгого плача дети, несколько раз за полтора суток опьяневшие и протрезвевшие небритые мужики, какие-то, несмотря ни на что, весёлые и шумные иностранцы окружили Андрея в автобусе, который вёз их всех к самолёту. Как только он уложил свой увесистый портфель и пальто на полку и уселся на своё место возле иллюминатора, он тут же почувствовал и даже понял, что заболел. Что какая-то хворь воспользовалась его усталостью, нервами, сквозняками, тонкими подошвами туфель, проникла в него и стремительно укрепляется в организме.