Английская лирика первой половины XVII века

Джонсон Бен

Эндрю Марвелл

МОЕМУ БЛАГОРОДНОМУ ДРУГУ МИСТЕРУ РИЧАРДУ ЛАВЛЕЙСУ НА КНИГУ ЕГО СТИХОВ

С тех давних пор, как с музой вы сдружились, Век выродился, нравы изменились. На каждом — духа общего печать: Заразы времени не избежать! Когда-то не было пути иного К признанию, чем искреннее слово. Был тот хвалим, кто не жалел похвал, Кто не венчался лавром, а венчал. Честь оказать считалось делом чести. Но простодушье кануло без вести. Увы, теперь другие времена, В умах кипит гражданская война; Признанье, славу добывают с бою, Возвышен тот, кто всех сравнял с землею. И каждый свежий цвет, и каждый плод Завистливая гусеница жрет. Я вижу этой саранчи скопленье, Идущей на поэта в наступленье: Пиявок, слухоловок и слепней, Бумажных крыс, ночных нетопырей, Злых цензоров, впивающихся в книгу, Как бы ища преступную интригу В любой строке, — язвительных судей, Что всякой консистории лютей. Всю желчь свою и злобу языкасту Они обрушат на твою «Лукасту». Забьет тревогу бдительный зоил: Мол, ты свободу слова извратил. Другой, глядишь, потребует ареста Для книги, а певца — вернуть на место, Зане со шпагой пел он красоту И подписал петицию не ту. Но лишь прекрасный пол о том узнает, Что Лавлейсу опасность угрожает, Их Лавлейсу, кумиру и певцу, Таланту лучшему и храбрецу, Сжимавшему так яро меч железный, Так нежно — ручку женщины прелестной, Они в атаку бросятся без лат И

своего поэта защитят. А самая прекрасная меж ними, Решив, что сам я — заодно с другими, В меня вонзила взгляд острей клинка (Ей ведомо, как эта боль сладка!). «Нет! — я вскричал, — напрасно не казни ты, Я насмерть лягу для его защиты!» Но тот, кто взыскан славою, стоит Превыше всех обид и всех защит. Ему — мужей достойных одобренье И милых нимф любовь и поклоненье. Перевод Г. М. Кружкова

ЮНАЯ ЛЮБОВЬ

Ангел мой, иди сюда, Дай тебя поцеловать: В наши разные года Нас не станут ревновать. Хорошо к летам твоим Старость пристегнуть шутя; Без оглядки мы шалим, Словно нянька и дитя. Так резва и так юна, Радость у тебя в крови; Для греха ты зелена, Но созрела для любви. Разве только лишь быка Просит в жертву Купидон? С радостью, наверняка, И ягненка примет он. Ты увянешь, может быть, Не отпраздновав расцвет; Но умеющим любить Не страшны угрозы лет. Чем бы ни дразнило нас Время — добрым или злым, Предвосхитим добрый час Или злой — опередим. Дабы избежать вреда От интриг и мятежей, В колыбели иногда Коронуют королей. Так, друг друга увенчав, Будем царствовать вдвоем, А ревнующих держав Притязания отметем! Перевод Г. М. Кружкова

СКОРБЯЩАЯ

Скажи, отгадчик провиденья, Ты, звездочет и книгочей: Что значит Близнецов рожденье В купели звездной сих очей? Печаль, отяготив ресницы, Застыла так, что зыбкий взор Как будто в вышину стремится, Небес приемля приговор. И нарастает постепенно, И разрешается в слезах, Дабы росою драгоценной Усопшего осыпать прах. Но злоречивцы утверждают, Что сей росе — не тяжко пасть: Она лишь ночву увлажняет, Чтоб заронить иную страсть. В плену гордыни изнывая, Она себе слезами льстит, Сама трепещет, как Даная, Сама, как дождь, благовестит. Иные заключают дале: Мол, так она поглощена Надеждами, что все печали Выбрасывает из окна. Не платит долг воспоминанья Тому, кто мертв и погребен, А черни мечет подаянье, Другого возводя на трон. Как знать! Неведомая бездна Слез этих горьких глубина. Ловцам жемчужин бесполезно Пытаться в ней достать до дна. Пусть судят или осуждают Не стану умножать обид: Но, если женщина рыдает, Я верю, что она скорбит. Перевод Г. М. Кружкова

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЛЮБВИ

Моя любовь ни с чем не схожа, Как странно в мир пришла она, У невозможности на ложе Отчаяньем порождена! Да, лишь отчаянье открыло Мне эту даль и эту высь, Куда надежде жидкокрылой И в дерзких снах не занестись. И я бы пролетел над бездной И досягнуть бы цели мог, Когда б не вбил свой клин железный Меж нами самовластный рок. За любящими с подозреньем Ревнивый взор его следит: Зане тиранству посрамленьем Их единение грозит. И вот он нас томит в разлуке, Как полюса, разводит врозь; Пусть целый мир любви и муки Пронизывает наша ось, Нам не сойтись, пока стихии Твердь наземь не обрушат вдруг И полусферы мировые Не сплющатся в единый круг. Ясны наклонных линий цели, Им каждый угол — место встреч, Но истинные параллели На перекресток не завлечь. Любовь, что нас и в разлученье Назло фортуне единит, Души с душою совпаденье И расхождение планид. Перевод Г. М. Кружкова

ГЛАЗА И СЛЕЗЫ

Сколь мудро это устроенье, Что для рыданья и для зренья Одной и той же парой глаз Природа наградила нас. Кумирам ложным взоры верят; Лишь слезы, падая, измерят, Как по отвесу и шнуру, Превознесенное в миру. Две капли, что печаль сначала На зыбких чашах глаз качала, Дабы отвесить их сполна, Вот радостей моих цена. Весь мир, вся жизнь с ее красами Все растворяется слезами; И плавится любой алмаз В горячем тигле наших глаз. Блуждая взорами по саду, Везде ища себе усладу, Из всех цветов, из всех красот Что извлеку? — лишь слезный мед! Так солнце мир огнем сжигает, На элементы разлагает, Чтоб, квинтэссенцию найдя, Излить ее — струей дождя. Блажен рыдающий в печали, Ему видны другие дали; Росою скорбной взор омыв, Да станет мудр и прозорлив. Не так ли древле Магдалина Спасителя и господина Пленила влажной цепью сей Своих пролившихся очей? Прекрасней парусов раздутых, Когда домой ветра влекут их, И персей дев, и пышных роз Глаза, набухшие от слез. Желаний жар и пламя блуда Все побеждает их остуда; И даже громовержца гнев В сих волнах гаснет, зашипев. И ладан, чтимый небесами, Припомни! — отворен слезами. В ночи на звезды оглянись: Горит заплаканная высь! Одни людские очи годны Для требы этой благородной: Способна всяка тварь взирать, Но только человек — рыдать. Прихлынь же вновь, потоп могучий, Пролейтесь, ливневые тучи, Преобразите сушь в моря, Двойные шлюзы отворя! В бурлящем омуте глубоком Смешайтесь вновь, поток с истоком, Чтоб все слилось в один хаос Глаз плачущих и зрячих слез! Перевод Г. М. Кружкова

НЕСЧАСТНЫЙ ВЛЮБЛЕННЫЙ

Счастливцы — те, кому Эрот Беспечное блаженство шлет, Они для встреч своих укромных Приюта ищут в рощах темных. Но их восторги — краткий след Скользнувших по небу комет Иль мимолетная зарница, Что в высях не запечатлится. А мой герой — средь бурных волн, Бросающих по морю челн, Еще не живши — до рожденья Впервые потерпел крушенье. Его родительницу вал Швырнул о гребень острых окал: Несчастный! он осиротился В тот миг, когда на свет явился. Тогда, внимая гулу гроз, От моря взял он горечь слез, От ветра — воздыханья шумны, Порывы дики и безумны; Так сызмальства привык он зреть Над головою молний плеть И слушать гром, с высот гремящий, Вселенской гибелью грозящий. Еще над морем бушевал Стихий зловещий карнавал, Когда бакланов черных стая, Над гиблым местом пролетая, Призрела жалкого мальца Худого бледного птенца, Чтоб в черном теле, как баклана, Взрастить исчадье урагана. Его кормили пищей грез, И чахнул он скорей, чем рос; Пока одни его питали, Другие грудь его терзали Свирепым клювом. Истомлен, Он жил, не зная, жив ли он, Переходя тысячекратно От жизни к смерти и обратно. И ныне волею небес, Охочих до кровавых пьес, Он призван, гладиатор юный, На беспощадный бой с фортуной. Пусть сыплет стрелами Эрот И прыщут молнии с высот Один, средь сонма злобных фурий, Он, как Аякс, враждует с бурей. Взгляните! яростен и наг, Как он сражается, смельчак! Одной рукою отбиваясь, Другою — яростно вцепляясь В утес, как мужествует он! В крови, изранен, опален… Такое блюдо всем по нраву Ведь ценят красную приправу. Вот — герб любви; им отличен Лишь тот, кто свыше обречен Под злыми звездами родиться, С судьбой враждебной насмерть биться И уходя, оставить нам, Как музыку и фимиам, Свой стяг, в сраженьях обветшалый: На черном поле рыцарь алый. Перевод Г. М. Кружкова

ГАЛЕРЕЯ

Мне в душу, Хлоя, загляни, Ее убранство оцени; Ты убедишься: ряд за рядом По залам всем и анфиладам Висят шпалеры и холсты Десятки лиц, и в каждом ты! Вот все, что я в душе лелею; Всмотрись же в эту галерею. Здесь на картине предо мной Ты в образе тиранки злой, Изобретающей мученья Для смертных — ради развлеченья. О, дрожь берет при виде их Орудий пыточных твоих, Среди которых всех жесточе Уста румяны, темны очи. А слева, на другой стене, Ты видишься Авророй мне Прелестной, полуобнаженной, С улыбкой розовой и сонной. Купаются в росе цветы, Несется щебет с высоты, И голуби в рассветной лени Воркуют у твоих коленей. А там ты ведьмой над огнем В вертепе мрачном и глухом Возлюбленного труп терзаешь И по кишкам его гадаешь: Доколе красоте твоей Морочить и казнить людей? И сведав то (помыслить страшно!), Бросаешь воронью их брашно. А здесь, на этой стороне, Ты в перламутровом челне Венерою пенорожденной Плывешь по зыби полуденной; И алкионы над водой Взлетают мирною чредой; Чуть веет ветерок, лаская, И амброй дышит даль морская. И тысячи других картин, Которых зритель — я один, Мучительнейших и блаженных, Вокруг меня висят на стенах; Тобою в окруженье взят, Я стал, как многолюдный град; И в королевской галерее Собранья не найти полнее. Но среди всех картин одну Я отличить не премину Такой я зрел тебя впервые: Цветы насыпав полевые В подол, пастушкой у реки Сидишь и вьешь себе венки С невинной нежностью во взорах, Фиалок разбирая ворох. Перевод Г. М. Кружкова

ГОРАЦИАНСКАЯ ОДА НА ВОЗВРАЩЕНИЕ КРОМВЕЛЯ ИЗ ИРЛАНДИИ

Расстанься, юность наших дней, С домашней музою своей Теперь не время юным Внимать унылым струнам! Забудь стихи, начисти свой Доспех и панцирь боевой, Чтобы они без цели На стенах не ржавели! Так Кромвель шел к своей звезде Не в мирном книжника труде, Но выбрав путь кровавый Войны и бранной славы. Как молния, что в клочья рвет Ее взрастивший небосвод, Коль в вышине небесной Ее трезубцу тесно, Он разметал в пылу вражды Своих сторонников ряды (Соперник в общем стане Что враг на поле брани). Он, за дворцом круша дворец, Летел, как вихрь, и наконец Был миг триумфа явлен И Цезарь обезглавлен. Безумство — порицать иль клясть Небес разгневанную власть, И мы — к чему лукавить Должны теперь прославить Того, кто из тиши садов, Где жил он, замкнут и суров (Где высшая свобода Утехи садовода), Восстал и доблестной рукой Поверг порядок вековой, В горниле плавки страшной Расплавив мир вчерашний. Напрасно вопиет закон К правам прадедовских времен: Права сегодня в силе, А завтра — их забыли. Зияний жизнь не признает, И место слабого займет Могучий духом гений. Но кто в огне сражений Был духом Кромвелю под стать? А Хэмптон смог нам доказать, Что он искусен знатно Не только в деле ратном. Из тайных страхов и тревог Так ловко сплел он свой силок. Что в мрачном Кэрисбруке Карл сам отдался в руки. Но венценосный лицедей Был тверд в час гибели своей. Не зря вкруг эшафота Рукоплескали роты. На тех мостках он ничего Не сделал, что могло б его Унизить — лишь блистали Глаза острее стали. Он в гневе не пенял богам, Что гибнет без вины, и сам, Как на постель, без страха Возлег главой на плаху. И мир увидел наконец, Что правит меч, а не венец. Так зодчие толпою Пред страшною главою С холма бежали прочь, и Рим Надменным разумом своим Счел знамение это Счастливою приметой. И вот теперь посрамлены Ирландцы лишь за год войны (Удаче нет предела, Коль мастер знает дело). Ирландцам прежде, чем другим, Пристало петь герою гимн И подтвердить без лести, Что добр он к ним и честен. Пускай рука его сильна Она республике верна, И все его правленье Пример повиновенья. Палате общин преподнес Страну он, как арендный взнос, И славою своею Он делится лишь с нею. Свой меч и все, что им обрел, Готов он обществу в подол Сложить. Так ловчий сокол, Над жертвой взмыв высоко, Ее разит. Но, приручен, Уже не алчет крови он, А в ближний лес стремится, Где ждет сокольник птицу. И я теперь спросить хочу: Что нынче нам не по плечу, Когда сама победа Летит за ним по следу? И днесь его трепещет галл, Как Цезаря он трепетал. И Риму впору стало Припомнить Ганнибала. Предатель Пикт в ночи и днем Напрасно молится о том, Дрожа под пледом в страхе, Чтоб с ним избегнуть драки. Добро, когда в лесную сень Шотландский скроется олень И промахнется злая Английских гончих стая. Но ты, войны и славы сын, Шагай вперед, как исполин, И свой клинок надежный Не прячь до срока в ножны. Пусть блещет сталь его сквозь ночь И злобных духов гонит прочь. Коль власть мечом добыта. То меч ей и защита. Перевод М. И. Фрейдкина

ПЕСНЯ КОСАРЯ

Мой разум был вместить готов Все краски луговых цветов, Мои мечты еще светлей Казались в зеркале полей. Но Джулиана лишь пришла Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла. От скорби таю столько дней, Луга ж — все ярче, все пышней, И все полянки до одной Лежат в цветах передо мной, А Джулиана лишь пришла Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла. Поля, у вас коварный нрав: Вы, дружбу верную предав, Цветете, май встречая свой, Я ж — гибну, попранный стопой! Ведь Джулиана лишь пришла, Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла. Смогу ль безжалостных простить? Ну нет, теперь я буду мстить: И сам я, и поля в цветах Мы сгинем и падем во прах: Все Джулиана! Лишь пришла Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла. Пусть лягут надо мной цветы Наперсники былой мечты, Чтоб стать соцветьям луговым Венком над камнем гробовым! Ах, Джулиана! Лишь пришла Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла. Перевод Д. В. Щедровицкого

КОСАРЬ — К СВЕТЛЯЧКАМ

Живые свечи, осветив Для соловья ночную тьму, Чтоб было сладостный мотив Светлей разучивать ему, Кометы, осветив поля И предвещая — не всерьез Не бой, не гибель короля, Всего лишь близкий сенокос, Рой дружелюбных светлячков, Тем косарям светя в пути, Кто средь болотных огоньков Домой не может добрести, Вы зря хотите мне помочь: Здесь — Джулиана! Как да бреду, Я проведу с ней эту ночь И путь обратный не найду… Перевод Д. В. Щедровицкого