Английская лирика первой половины XVII века

Джонсон Бен

ВОСКРЕСЕНИЕ

Раскройся, в свет Его войди, Ночные страхи — позади. Блажен встречающий рассвет, Для спящих глаз — сиянья нет: Лишь тем, кто всмотрится, видна Роса светающего дня! Ты слышишь: изменив полет, Нам теплый шепот ветер шлет, Прошла пурга, и сник мороз, Свиданье с жизнью вновь сбылось. Заслышав горлиц голоса, Смеясь, ответствуют леса, А здесь, во прахе и в пыли, Раскрылись лилии любви! Перевод Д. В. Щедровицкого

Ричард Крэшо

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ПОЕДИНОК

Уж полдень отпылал и солнца ход Клонился к западу, когда близ вод Журчащих Тибра в зелени травы, Укрывшись под шатром густой листвы, Сидел Лютнист, забывший за игрой И полдня жар, и дел насущных рой. Неподалеку, прячась меж ветвей, Внимал игре искусной Соловей (Дубрав окрестных радостный жилец, Их друг и сладкогласый их певец). И, слушая, звенящим струнам в тон Веселой трелью отзывался он, Найдя в своем регистре верный звук, На каждое движенье ловких рук. В сопернике такую видя прыть И над певцом желая подшутить, Лютнист зовет противника на бой, Прелюдом возвещая вызов свой, Как будто перед битвой стать должна Застрельщицею каждая струна, Чуть тронутая им, — в ответ скорей Дробит свой нежный голос Соловей На тысячи сладчайших, чистых нот И, выведя в рядах певучих рот Несметный рой заливистых бойцов, Дает понять, что в бой и он готов. Перстов послушны беглому чутью, Запели струны — каждая свою Мелодию, затем — небрежный взмах Руки, и словно бурей на струнах Смешало звуки, чтобы вновь начать Им от струны к струне перебегать И понемногу смолкнуть наконец. Но в полной мере воздает певец Искусством за искусство-то порой, Как бы колеблясь, долго тянет свой Напев нехитрый, как витую нить Из горла влажного, то оживить Пытаясь песню, ищет, где бы в ней Акцент поставить нежного нежней, И, трелями короткими дробя Ее на части равные, себя Перебивает. Удивясь, как мог Столь малый шлюз вместить столь мощный ток Мелодий, чьи напевы и стройны, И безыскусной прелести полны, Лютнист в ответ движением одним Рассорил струны (что дышали с ним Единым вздохом): хриплые

басы Хулят ворчливо дискантов красы, А те честят их с чистой высоты, Частя, пока посредники — персты Не гасят перепалку эту вмиг, И хрип, и звон сплетая в трубный клик, Зовущий Марса на поля смертей Для новой страшной жатвы. Соловей Удар и этот возвратить спешит, Трепещет грудь его, и клюв дрожит, И рвется ввысь, сверкая и дробясь, Внезапных трелей правильная вязь Осмысленный ликующий трезвон! То вдруг, рыдая, задохнется он В коротких, частых всхлипах — словно град, Несется этих звуков водопад Чрез горло его влажное, спеша Из той груди излиться, где душа Певца — родник ее вечноживой Омыта в струях музыки самой. Гармоний золотых счастливый край, Где зреет лучших песен урожай, Где каплющие сладостью плоды Награда садоводу за труды На этой щедрой ниве! Горний хор, Во славу Феба певший с давних пор, Звенящий серебром с той высоты, Где музы на заре полощут рты Росою Геликона и людским Ушам даруют свой рассветный гимн, Как бы моля: пусть спит усталый люд, Пока они заутрени поют, Своим небесным щебетом храня Его покой от рдеющего дня! Так Соловей, дыханье горяча, Поет, и льется песнь его, журча Ручьем искрящимся. И он кладет В основу новой песни прежний ход Мелодии, покуда вихрь сильней Вздымает грудь его, рождая в ней Как бы землетрясенье, и тогда Напев окрепший прянет из гнезда, И к небу, лепеча, взовьется он, Самим собой, как эхо, окрылен. Открыв блаженству шлюзы, Соловей Дает свободно музыке своей Скользить по волнам, что и вверх, и вниз Раскачивают гордый вокализ. То чередой пронзительных рулад Зальется он, то вдруг умерить рад Их пыл усердный вставками басов, То медных труб военных хриплый зов Издаст. Экстазом певческим полна Его душа, и так легко она Излита, что вознесся над самим Собою он, той песней одержим. Стыдом и гневом поражен вдвойне Лютнист: «Что ж, госпожа, придется мне Сыграть еще — пой, лютня, так, чтоб мой Избыть позор, иль стань навек немой. Иль песнь победы выстрадай в борьбе, Иль плач надгробный по самой себе!» Так он сказал и, пламенем объят, И яростно, и робко тронул лад, И задрожал в смятенье нежный хор Испуганных и трепетных сестер Как будто пряди Феба самого Волнуются и вьются под его Дыханьем буйным, что меж сфер поет, И шире раздвигают небосвод. Порхая по струнам то вверх, то вниз, Биенье ритма чувствует Лютнист В своей крови, а пальцы бой ведут В тенетах Феба с ратью звонких пут, По их ручьям впадая в океан Гармонии. Напев Лютниста пьян Таким нектаром сладостным, что с ним Кипящий в кубке Гебы — несравним. И каждый взмах перстов рождает свой Мгновенный отклик — струн певучих строй Порой жужжит назойливо и зло, Порой щебечет звонко и светло; И каждый штрих, и каждый оборот Лучится новым счастьем и цветет Иной красою. Так по гребням волн (Неистовством столь гармоничным поли) Вихрь вдохновенья гонит пред собой Рапсодий нарастающих прибой. И этот росчерк царственных причуд Пронзает воздух, и то там, то тут Мелькает в гордых тактах, и затем Теряется, не узнанный никем; Их голос робкий мечется меж нот, Твердя им о тщете своих забот: Ведь тайны, что хранит высокий дух Искусства, он назвать не смеет вслух, А только шепчет. Так на всякий лад Трепещут струны, будто бы хотят Лютниста душу провести по всем Надмирным сферам музыки — в Эдем Гармоний и средь горней высоты Поднять на трон нетленной красоты. И наконец (венчая долгий спор Певучих струн, рождавших до сих пор Блаженный разнобой под властью рук, Чьей волей описало полный круг Подъемов и падений колесо) В сладчайшем полнозвучье тонет все. Лютнист окончил и спокойно ждет, Чем Соловей ответствует, и тот, Хоть прошлый труд его чрезмерен был, Все ж рвется в битву из последних сил. Увы, напрасно! Многозвучный звон Искусных струн лишь миг пытался он Унять в порыве горестном одним Простым и чистым голосом своим. И не сумел, и в скорби опочил, И смертью пораженье искупил, И пал на лютню, о достойный, чтоб (Столь звучно певший!) лечь в столь звучный гроб! Перевод М. И. Фрейдкина

ПЛАЧУЩАЯ

О сестры — две струи, Серебристо-быстрый бег воды, Вечные ручьи, С гор потоки! Тающие льды! Источник слез неутолимый Твои глаза, о Магдалина! Глаза твои — звездный свод, Нескончаемый звездопад, Звездный сев идет Да будет урожай богат, Чтоб свет небесного чела Земля сторицей отдала! Да то не звезды все ж, Звезды незыблемо верны, Их паденье — ложь, Ими небеса полны, А у земли и власти нет Вместить столь совершенный свет! Твой плач — струится вверх, И пьют его небес уста, Как волны млечных рек. И, словно сливки, высь густа. Бурлит хрустальный океан Сам небосвод от взглядов пьян! Под утро Херувим Спешит сюда глоток испить, Чтобы напитком сим Уста святые усладить. И песнь его весь день сладка: В ней привкус этого глотка… А если новый гость вступил В круг звезд и путь свой завершил, Готовит небо пир: Наполнит ангел свой кувшин Из глаз твоих, черпнув сполна Из них господнего вина… Нет, не на бархате ланит У розы — прикорнет роса, Ее лилея не сманит, Не в ней она смежит глаза: Цветы покинет, задрожит, Твоей слезою побежит!.. Янтарь прозрачно-золотой, Катясь слезами со ствола, Рожден печалью той, Которая в тебе взошла: Алмазы скорби в сих ларцах Ключи небесного дворца! Когда, в величии представ, Скорбь мощи царственной полна (У скорби — царский нрав), Она, как ты, облачена, И носит жемчуг свой, горда, Она из слез твоих тогда!.. Когда, как плач, закат На нас прольется с высоты, Твой облик отразят Его печальные черты… О ты, чья сладость на века Печальна, а печаль — сладка!.. Перевод Д. В. Щедровицкого

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ГИМН

Песнь, которую поют пастухи

Хор.Воспойте, пастыри! Для нас Заря любви в ночи зажглась. Пусть к небу пенье вознесется Уж слишком долго дремлет солнце! Для спящего блаженства нет, Ему не думалось досель, Что мы узрим небесный свет, Царя целуя колыбель. Скажите, солнце торопя: «Теперь светло и без тебя». Ему мы явим чудеса, Каких не видело оно, Не созерцали небеса: Без солнца — все озарено! Где был ты, Титир, объяви, Что видел, Тирсис, назови! Титир.Я видел: лежа в темноте, Взглянул младенец чудно так, Что в небывалой красоте День воссиял, рассеяв мрак. Не на востоке занялась Заря, о нет, взошла из глаз! Хор.Не на востоке занялась… Тирсис.Выла вьюга, пел мороз То злой Борей летел на брань, Но вдруг забылся — и принес Нам ароматы вместо ран: Куда упал сладчайший взгляд Там вместо льда цветы пестрят. Хор.Куда упал сладчайший взгляд… Оба вместе.Ты в нежном гнездышке лежал, Рассвет, несущий вечный день! С востока взгляд твой воспылал И прочь бежала страха тень. Тебя в сиянии твоем Узрев, мы зренью гимн поем. Хор.Тебя в сиянии твоем… Титир. Сей бедный мир — я произнес Приюта лучшего не даст ли Пришельцу, что светлее звезд, Чем грязные, сырые ясли? Отыщем в небе, на земле ль Сему младенцу колыбель? Xор.Отыщем в небе, на земле ль… Тиpсис. Ты, гордый мир, ужель решил, Что дать приют младенцу смог? Нет, Феникс сам гнездо здесь вил, Любовь здесь возвела чертог, И прежде, чем родился тут, Он сам избрал себе приют. Хор.И прежде, чем родился тут… Титир. Я видел: тихо снег летел Обвить младенца нежный сон И окружить его постель Подвижной белизной пелен. Сказал я: «Этого руна Забота слишком холодна». Хор. Сказал я: «Этого руна…» Тиpсис. Я видел — серафимов рать, Пылая, облако несло, Могли их крылья отдыхать: Ведь небо вниз само сошло. Спросил я: «Так ли вы чисты, Чтоб лобызать его персты?» Хор. Спросил я: «Так ли вы чисты…» Титир. Где преклонить главу — искать Начнет ваш Царь когда-нибудь, Но вот его ласкает Мать, Вот он склонился к ней на грудь Покорно… Места нет теплей, Когда мороз и снеговей. Хор. Покорно… Места нет теплей… Оба вместе. Ты в нежном гнездышке лежал, Рассвет, несущий вечный день! С востока взгляд твой воспылал И прочь бежала страха тень. Тебя в сиянии твоем Узрев, мы зренью гимн поем. Хор. Тебя в сиянии твоем… Все хором. Гряди же, чудо из чудес, Миг, что объять всю вечность смог, Земля, достигшая небес, День — в ночи, в человеке — Бог. Младенец мал, но все вместил И небо наземь опустил. Пусть нет ни злата, ни шелков, Что окружать царя должны, Но чисто Девы молоко, И поцелуи так нежны. Вздох девы, матери святой, Он слил прохладу с теплотой!.. О нет, не свита тех царей, Чей ласков, но коварен взгляд, В одежде шерстяной своей Простые пастыри спешат. Тот, кто всю жизнь пасет овец, Тот в простоте самой — мудрец. Сойдет апрель любви дождем, Чтоб ложе мая расцвело, Цветов тебе мы изберем, Венок наденем на чело. В любви ты, Агнец, ближе к нам, Чем пастыри — к своим стадам. Величья кроткий Царь! Оплот Любви и красоты! Тебе И агнца каждый принесет, И белых пару голубей, Чтоб от огня твоих прекрасных глаз Душа, как жертва лучшая, зажглась! Перевод Д. В. Щедровицкого

ПЫЛАЮЩЕЕ СЕРДЦЕ

Достойный зритель! Пристально воззри: Под сим рисунком надпись разбери, И все ль на месте здесь? Реши И восхищаться не спеши. Ты скажешь: «Это — Серафим, А вот — Тереза перед ним». О, зритель! Мой совет прими: Порядок их перемени, Ведь, их местами поменяв, Ты будешь совершенно прав. Ее— смени скорее им, Зови святую — Серафим! Художник, ты ума лишен: Ее стрелу — подъемлет он! Но мы-то сразу различим, Что дева — этот Серафим. Огонь сей женствен, словно он Ее любовью разожжен. О, как мечта твоя бедна, Кисть — равнодушно-холодна! Ты, видно, впавши в забытье, Создал его— как тень ее: Жена —

она имеет мужа вид, Но подо льдом — огонь любви горит! Что ж, идеал, наверно, твой Бессильный, женственный святой! Бездарный, если б ты стяжал Сей лучезарной книги жар, Ты ейбы отдал полный свод Всех серафических красот: Все пламя юное красы, В лучах — ланиты и власы, Свет крыл, прозрачные персты… Она блистанье красоты Величьем сердца обрела, И ей — горящая стрела! По праву возврати скорей Ему— румянец, пламя — ей, Всю низость оскорбленья смой: Твой Серафим — да станет мой! Пусть впредь не будет места злу: Ему— вуаль, а ей— стрелу! Вуалью сможет он тогда Скрыть краску гнева и стыда Пред тем, что днесь у нас хвалим Иного вида Серафим… Ей дай стрелу — тебя она Сразит (прекрасна и юна): Ведь мудрый должен разуметь, Что в этих стрелах — жизнь и смерть! С твоей изящной пустотой Сравню ль величье жизни той? Пошлет стрелу — и мы узрим, Что перед нами — Серафим! Лишь горняя умеет рать Такими стрелами стрелять. Стрелу дай той, кем жар любви зажжен, Вуаль — ему, чтоб не был постыжен! Но, если снова рок судил, Чтоб недостойный счастлив был, Когда заносчивую ложь Правдивой песней не проймешь, Все торжество оставь за ним, А мойпусть страждет Серафим… Ему— весь блеск, могучий вид, Сверканье крыл, пожар ланит, Ему— стрелу в огне лучей… Лишь пламенное сердце — ей! Да — ей! И с ним ей будет дан Весь полный стрел — любви колчан. Ведь для любви одно желанно Оружье — собственные раны! Слабейшее, в руках, любви оно Сильнейшее. И сердце — пронзено… О сердце-примиритель! Твой удел В любви быть равновесьем ран и стрел. Живи в сей книге, вечно говори, Огнем — на каждом языке — гори. Люби, и уязвляй, и умирай, И, кровью истекая, покоряй! Жизнь вечная проложит пусть свои Пути — меж мучеников сей любви, Раб этой страсти да впадет в экстаз, Свидетельствуя о тебе — средь нас. Яви же фейерверка мастерство Над хладным камнем сердца моего, Достань из необъятной книги дня Все стрелы света! и стреляй в меня! Пусть все грехи пронзят они в груди, От моеговсего — освободи Меня, и будет благом сей грабеж, Коль так меня ограбишь и убьешь… О смелая, освободи меня Всей силой светаи огня, Своей природой голубя, орла, Всем, в чем жила и умерла, Познанья пламенем, что ты пила, Любови жаждой, что в тебе росла, Тем, что пила, припав к рассветным чашам, И дня последнего глотком жарчайшим; Последним поцелуем, что вместил Весь мир — и к Богу дух твой возвратил; Тем небом, где живешь ты с ним (Вся из огня, как Серафим); Всем, что в тебеесть от Него Избавь меня от моего, Чтоб жизнь твоюя дочитал И жить своеюперестал!.. Перевод Д. В. Щедровицкого

Авраам Каули

ОБМЕН

Любовь цветет в ее глазах, как куст; Любовь волной ее волос русеет; Любовь проходит бороздою уст И в целину их поцелуи сеет. В любой из черт любовь воплощена, Но, ах, вовнутрь нейдет она. Внутри ж у ней три супостата есть: Неверность, себялюбье, лесть. Так лик земли цветы садовых гряд Румянят и сурьмит закат, А в сердцевине — мрак и ад кромешный, Там враг томится, дух стенает грешный. Со мною все как раз наоборот: Былой румянец уступил бескровью, Стыдом и страхом иссушен мой рот, А мрачность глаз не вяжется с любовью. Но к сердцу приклонись: она лишь тут, Как Ксеркс, вершит незримый суд. Возьми его, но мне отдай взамен Свое, чтоб лик мой не затмен Отныне был, дабы в черте любой Любовь он воплощал собой. О, перемена дивная! Так ну же Стань мной внутри, как я тобой — снаружи. Перевод И. В. Кутика

ЖЕЛАНИЕ

Довольно! Надобно решиться; Мне с этим бойким роем не ужиться; Пускай безумцев мед его манит По горло городом я сыт! Чего бы ради в вечном гуле Терпеть жужжанье, толчею, возню И то, как жалит сотни раз на дню Огромный город-улей? Куда отрадней и милей В деревне домик, (несколько друзей, Благоразумных и нелицемерных, Да полка книжек самых верных; И любящая без затей Подруга — не Венера красотою, Но добрый ангел, посланный судьбою Мне до скончанья дней. О ручейки! В струе студеной Увижу ли свой лик неомраченный? О рощи! О поля! Дождусь ли дня, Когда вы примете меня В свое счастливое соседство? Тут — всех сокровищ истинных казна, Природы клад, который нам она Передает в наследство. Гордыня и тщеславье тут Лишь в вычурных метафорах живут, Лишь ветер сплетничает за спиною, И разве эхо льстит порою; Сюда — в луга, в леса Сходя на землю, устремлялись боги, Отсюда, видно, и ведут дороги С земли на небеса. Какое счастие — с любимой До гроба жить в любви нерасторжимой, В ее душе вселенной обладать И одиночества не знать! Одно смущает спасенье: А ну как все пример мой переймут И ринутся за мной, устроив тут, В глуши, столпотворенье? Перевод Г. М. Кружкова

О НАДЕЖДЕ

Диалог между Авраамом Каули и Ричардом Крэшо

А. Каули.Надежда! Ты всегда обречена Неважно, ты верна иль не верна: И благо, как и зло, тебе грозит, Серп рока с двух сторон тебя пронзит. О тень! Ты покидаешь нас И в светлый миг, и в черный час. Не в силах, хоть пытается, судьба Воспеть тебя. Лишь по плодам судить о древе можно, И ты, надежда, вовсе безнадежна! Р. Крэшо.Надежда! Неба пред землей обет! Ты — суть вещей, которых ныне нет, Ты — и сомненье, ты — и непреложность, С тобой мы все, мы без тебя — ничтожность. Ты — огнь и туча, свет и тень, Ты — жизнь во смерти, в мраке — день, Не может, как ни пробует, судьба Сломить тебя: Едва сверкнешь — судьбы зловещей серп Идет, как при рассвете, на ущерб. А. Каули. Надежда, ты усладу пьешь, пока Нам не оставишь даже ни глотка. Ты по миру пустить готова нас, Богатства наши спрятав про запас. Взойдем на ложе, а жена Давно уж чести лишена. Всегда приходится благой судьбе Идти со взяткою к тебе! Пусть радость, как вино, хранится строго: Испортишь, коль понюхаешь до срока. Р. Кpэшо. Казна любви, безмерный твой запас Затвором веры скрыт от наших глаз. Ты даришь хлеб небесный — ты в ответе, Чтоб царские не голодали дети. Взойдет, невинна и нежна, На ложе брачное жена, Одним лишь поцелуем одарив На свадьбе мужа. — Столь стыдлив Надежды чистый поцелуй, сколь свят В преддверье ложа свадебный обряд. Надежда! Ты — небес предощущенье, Ты вечности во времени вкушенье! Так ценность вин при выдержке растет: Мы чуем запах, предвкушая плод! На лоно солнечной любви Опустишь ты власы свои Златые — в этот миг тебя уж нет: Зарю поглотит полный свет. Так сущность сахара, растворена, Свой сладкий вкус отдаст душе вина. А. Каули. Ты — лотерея рока: мы глядим На сто билетов — выигрыш один! Ты ищешь для себя неутомимо Прицел столь дальний, что стреляешь мимо. Ты — нам глаза затмивший дым Из образов, что сами мы творим. Ты — туча в золотом апофеозе, Но блеск исчезнет — хлынут слезы. Ты, звезды разума затмив над нами, Нам кажешь путь болотными огнями. Р. Крэшо.Судьба — превыше мира и сильней, Надежда — звезды вознесла над ней И в лотерее рока, средь невзгод И бурь — одной надежде повезет. Она над тучами витает, Мир света и любви ее питает. Чудесный промах! Ты несешь нам весть О том, что мы не то, что есть, Но — то, чем можем быть! Чрез твой обман Нам день грядущий в настоящем дан. А. Каули.Подруга страха! Веселей одет Безумный шут, несущий всякий бред. Мать сожаленья и дитя мечтанья! Алхимика огонь, любви пыланье Ты раздуваешь! Ты влечешь Волшебным словом: «Невтерпеж». Тех — гонишь вслед природе многоликой Сквозь лабиринт ее великий, А тех — за женщиной толкаешь следом, Чей и природе хитрый путь неведом!.. Р. Крэшо.Кормилица мечты! Подруга веры! Противоядье страху! Мудрость меры: При вялости — огонь, при буйстве — лед! Ты — регентша, пока любовь растет. Узнать алхимик злато тщится, Стихиям вглядываясь в лица, Еще сильней — влюбленного палит Единственный нежнейший лик. Надежду же, как ловчих дерзновенных, Природы бог стремит в поля блаженных! Перевод Д. В. Щедровицкого

ОДА УМУ

О, что есть ум? Поведай нам о нем, Средь нас прославленный умом! Не может хаос так преображаться, Не могут женщины так наряжаться! Он, чуден и тысячелик, Меняет образ каждый миг: То он приобретает ясный вид, А то незрим и, словно дух, сокрыт. Гора поддельных лондонских монет Не столь обманчива, о нет; Рисует гроздь Зевкис — в приманку птицам, И мы прельстились обликом цветистым: То вещь, ничтожную на вид, Наш взгляд, как лупа, укрупнит, А то, от вещи удалясь, наш взор Сочтет звездой летящий метеор. Ум — славный титул, выше всех наград, Его любой присвоить рад, И в умники у нас производимы Премногие, как кардиналы в Риме. И зря! — Сей титул не дают Ни тем, кто тешит праздный люд, Ни тем, чья речь цветиста, наконец: Нет, истинный мудрец — всегда мудрец! Нет, ум — не в том, кто свой бескровный стих Вместит в пять стоп хромых; Пусть всем душа, как нашим телом, правит, А низшим силам — ум пределы ставит. Встарь поэтический порыв Сложил из камня стены Фив. Но ныне нет чудес: ни городов Стихами уж не сложишь, ни домов. Нет, ум не сыплет блестки всякий раз: Искусство — вне прикрас. Считай — у тех в носу алмаз горит, Кто беспрестанно шутит и острит! Коль звезды густо и подряд Висят, не различит их взгляд. Так много их, что трудно нам смекнуть, Что звезды составляют Млечный путь. Ум — не в пустой игре созвучных слов: К тому любой школяр готов. Кто видит в этом ум — того прельстит И анаграмма или акростих. И пусть в стихах не прозвучит То, что девиц ввергает в стыд: Пусть автор, покраснев, такую грязь Сожжет, своих читателей стыдясь. Нет, ум — не в буйной сцене, где грозит Сломать подмостки Баязид, Не в виршах, где метафоры — в излишке, Не в Сенеки прерывистой одышке, Не в том, чтоб снова и опять Друг другу все уподоблять… Так что ж есть ум, коль мы должны его Чрез «не» определять, как Божество? Ума творенье все в себе взрастит И мирно совместит, Так со зверьми в своем ковчеге Ной, Вражды не зная, жизнью жил одной, И так прообразы всего (У малого — с большим родство) Несмешанно соседствуют, чтоб в них, Как в зеркале, был виден Божий лик. Любовь, что двух сливает в одного, Виновница того, Что я тебя обидел: за себя Тебя я принял и учил, любя. Исправь пером, не обессудь, Мой грех; а спросит кто-нибудь, Что я поставлю в образец уму, Твои стихи прочту в ответ ему! Перевод Д. В. Щедровицкого

ЭПИКУРЕЕЦ

Пусть вино краснеет в чашах, Роз венки — на кудрях наших! Радуйтесь — веселье зыбко, Как вина и роз улыбка! Кто в венке из роз — тот смейся Над златым венцом Гигеса! День сей — наш: чего страшиться? День сей — наш, и он вершится! Так насладимся же им сами, Пока побыть он хочет с нами! Отгоним суету, тревоги: Днем завтрашним — владеют боги! Перевод Д. В. Щедровицкого