Английская мята
Шрифт:
– А Мария-Тереза Буске, она тоже была «с другой стороны»?
– Из-за своей неполноценности, она ведь была глухонемая – нет… Но будь она нормальной, то стала бы настоящей королевой другой стороны. Обратите внимание, я знаю, что говорю, – именно королевой… Представляете, когда они шли мимо по тротуару, спеша к мессе, она буквально пожирала их глазами. А они даже ей улыбались, так что судите сами… Вот мне-то никто никогда не улыбался, им бы это и в голову не пришло…
Она была глухонемая, этакая туша глухого мяса, и из этого огромного тела порой вырывались какие-то крики, но они шли не из горла, а откуда-то из живота, из самого-самого нутра.
В погребе я надела черные очки и погасила свет, так что сами видите, я вовсе не сумасшедшая, потому что мне не хотелось на нее смотреть, и я сделала все, чтобы ее не было видно – выключила свет и надела очки. Я уже и так вдоволь на нее насмотрелась – за сто лет.
Вы ведь слышали, что я только что сказала? Заметили, я уже говорю не так, как раньше. Я больше не делаю различия между фразами. Я только что стала себя слышать. Вас это смущает?
– Да нет, нисколько.
– Я говорю всякие гадости и то и дело перескакиваю с одного на другое. Не думайте, будто я не замечаю, когда со мной такое случается.
Я замолкаю, перестаю говорить, навсегда. Вот так:
– На одной из стен погреба обнаружили имя Альфонсо, вы написали его куском угля. Вы помните, как вы это писали?
– Нет, не помню. Может, мне просто захотелось позвать его, чтобы он пришел мне на помощь? А поскольку кричать я не могла, иначе я могла бы разбудить мужа, вот и написала? Может, так оно и было… Я уж не помню.
Мне и раньше случалось писать, чтобы позвать кого-то, хоть я и знала, что это совершенно бесполезно.
– Кого, например?
– Да одного человека, который так и не вернулся. Так всегда делала Мария-Тереза, может, это я у нее переняла.
– На другой стене было написано слово «Кагор».
– Вполне возможно. Я уж и не помню. Я столько всего натворила в этом погребе.
Скажите, неужели все это было на самом деле?
– Вы не можете говорить про этот погреб или просто не хотите?
– Не хочу. Не могу.
Хотя погреб, он ведь ничего не объясняет. Просто жутко тяжелая работа, тяжелей не придумаешь, чтобы разделать эту тушу, избавиться от нее, вот и все. Там не было ничего другого, одна работа, но такая тяжелая – хоть кричи, хоть умри. По-моему, один раз я даже потеряла сознание, а когда пришла в себя, спала прямо на полу, да-да, уверена, так оно и было. Не могу, не хочу. Я умру с воспоминаниями об этом погребе. Все, что случилось, я унесу с собой в могилу. И пусть себе другие думают, будто я достойна только отвращения, пусть весь Виорн плюет мне вслед – это все одно и то же… чтобы восстановить равновесие погреба.
– Похоже, на самом деле обитатели Виорна значат для вас куда больше, чем вы хотите показать.
– Виорн – это дно, ведь там я прожила основную часть своей жизни, больше всего, посреди Виорна, точь-в-точь в самой сердцевине, знала обо всем, день за днем. И вот вдруг в один прекрасный день ни с того ни с сего – убийство. Нетрудно догадаться, что они об этом думают, это же ясно как Божий день. Вы только представьте себе – убийство! Стоит мне закрыть глаза, и я вижу их лица, как они выглядывают из окон или стоят у дверей и своими пронзительными, театральными голосами произносят: «Нет, что ни говорите, а это уж она через край!»
– Вы действительно собирались отправиться в Кагор?
– Да, клянусь, так бы я и сделала. Я говорю с вами, потому что вы ничего не знаете и, правда, хотите все понять, а вот мой муж, тот воображает, будто ему и так все известно, так что говорить с ним – все равно что попусту терять время. Да, я хотела уехать в Кагор. Рассудила, что, пока они догадаются, что убийство произошло именно в Виорне, а потом поймут, что все это сделала я, у меня будет пара-тройка дней, чтобы еще раз побывать в Кагоре.
Я бы остановилась в гостинице «Кристалл».
– А почему же вы все-таки не уехали?
– Вы ведь и сами знаете, к чему же тогда задавать такие вопросы?
– Это все из-за того, что сказал в тот вечер ваш муж?
– Он был так смешон, даже сам не понимал, как он был смешон.
– А была еще какая-нибудь причина?
– Думаю, да, была. Просто все это было мне так интересно, что я забыла о времени.
Понимаете, впервые в жизни он говорил о ней такие справедливые вещи. Вы ведь это имели в виду, да?
– А разве он говорил о ней?
– Само собой, даже назвал ее по имени: Мария-Тереза Буске.
Знаете, он ведь не упустил тогда почти ничего, сразу, в одну минуту пролил свет на мое преступление. Все эти подробности, их знала только я одна… Так что сами понимаете, после этого уже никак нельзя было удержаться и не сказать им всю правду.
– И что же вы им сказали?
– Я тихонько поговорила с Альфонсо, и это он им все рассказал. Все случилось очень просто. Я шепнула Альфонсо: «Скажи им, что это я, что я признаюсь». Тогда Альфонсо вышел на середину кафе и сказал: «Не стоит больше искать, это Клер зарезала свою кузину, пока та спала, а потом избавилась от трупа, а каким манером, это вы и сами знаете». Сперва стало тихо-претихо. Потом кто-то закричал.
А потом тот мужчина увел меня с собой.
– Альфонсо тоже говорил, что иногда встречал вас ночами в Виорне.
– Ну, это уже совсем другое дело. Сами посудите, не шатайся он сам ночами по Виорну, как бы, интересно, я могла тогда с ним встречаться? Странно, что он сказал такое…
– Могу заверить вас, что он говорил это без всякого злого умысла.
– Я знаю.
Если я и ходила ночами по Виорну, то только потому, что мне все время казалось, будто там что-то происходит и мне надо непременно пойти и убедиться во всем собственными глазами.