Английская мята
Шрифт:
– Насколько мне известно, нет.
– Вот видите.
– А вам самому, вам тогда не показалось, будто полицейский ошибался?
– Да нет, я думал, так оно и было на самом деле. По-моему, Альфонсо был единственным, кто догадался, что полицейский нарочно придумал место преступления. Во-первых, он действительно живет прямо в лесу. Потом, он следил за нашим разговором издалека, вроде как зритель, так что ему было легче заметить, где правда, а где выдумка. К тому же, даже знай Альфонсо, где это произошло на самом деле, он все равно бы и бровью не повел, это уж точно.
– А вот я не уверен. Впрочем, думаю, и вы тоже не вполне.
– Ну, как, по-вашему, он мог догадаться, что она сорвется именно на этом слове, на слове «лес»?
– А какие еще мысли пришли вам в голову после того, как вы прослушали эту пленку?
– Мне подумалось, мы могли бы догадаться, что ей грозит опасность, почти сразу же, как только она появилась в кафе и увидела полицейского. Но на самом деле это вовсе не так. Конечно, все мы немного побаивались за нее, но вовсе не из-за того, что знаем сейчас. Тогда это был страх, как бы полицейский не заметил, что эта женщина немного не в себе. Вот и все.
– И что поведение этой женщины могло навести на нее подозрения, так, что ли?
– Нет, скорее, что она может навести подозрения на кого-то из нас. А насчет нее, это нам и в голову не приходило. Альфонсо… он был такой наивный, беззащитный, так что, честно говоря, лично я очень рад, что он уехал из Франции. Да я и сам подумываю смыться из Виорна. Что-то не живется мне больше здесь, ничего не могу с собой поделать…
– Скажите, а зачем вам понадобилось говорить мне, что вы опасались, как бы полицейский не заподозрил, будто Клер не в себе?
– Я сказал это на тот случай, если бы полицейский сообщил, что все мы в тот вечер выглядели немного странно, будто все скопом боялись одного и того же. Будто всех нас связывала какая-то общая тайна.
– Вы говорите так, будто все вы тогда были заодно против полиции.
– Само собой, а как же иначе…
– Полицейский сообщил только одну вещь, что Альфонсо в начале того вечера почти все время молчал – и не сводил глаз с Клер.
– Да он всегда был такой, слова не вытянешь. Но, конечно, откуда бы это знать полицейскому?.. Так что сами видите, у нас были все основания держаться настороже.
– А сами вы, вы ведь тогда больше всего боялись именно за Альфонсо, разве не так?
– Думаю, так оно и было, хоть и не скажу, чтобы я вполне отдавал себе в этом отчет.
– А как вел себя Пьер Ланн?
– Я уже говорил вам, поначалу в тот вечер он показался мне каким-то встревоженным. Теперь-то я мог бы сказать и больше – испуганным. Но все равно бы ошибся: на первый взгляд могло показаться, будто он весь вечер умирал со страху, как бы Клер не заговорила об отъезде Марии-Терезы Буске в Кагор. Поскольку теперь мне известно – глупо было бы отрицать очевидное, что именно это она и сказала ему в то утро, когда произошло убийство, – я и подумал: так вот чего он так боялся… Но теперь знаю: и тут я был неправ. Даже больше того, уверен. Скорей всего, он был просто-напросто до смерти напуган тем, что с ним станет после отъезда кузины, оставившей его один на один с Клер. Как жить дальше вдвоем с этой женщиной? Вот что по-настоящему мучило его в тот вечер. Все это пришло мне в голову только сейчас, пока я разговаривал с вами.
– А вам ни разу не доводилось бывать дома у Ланнов?
– Нет, никогда. У нас в городке как-то не принято ходить друг к другу в гости. Хоть это и не мешает нам знать друг о друге множество всяких вещей, если разобраться, почти все.
– Вы считаете нормальным утверждение Пьера Ланна, будто ему бы никогда и в голову не пришло подумать о пересечении железнодорожных путей?
– Конечно, а кому бы это могло прийти в голову?..
– А как, по-вашему, он изменился в последнее время, я имею в виду душевное состояние, так сказать, моральный дух?
– Последних несколько лет его просто не узнать, он стал совсем другим человеком. Вам, должно быть, известно, что он выставлял свою кандидатуру в Виорнский муниципальный совет? Да-да. Пять лет назад. Но его не выбрали, и это было для него большим ударом.
Не думаю, чтобы он стал говорить об этом с вами. Политика была его страстью. Он долго не решался. А потом вдруг взял да и выставил свою кандидатуру. Здесь, в Виорне, у него была безупречная репутация, так что вряд ли он сомневался, что все выйдет само собой. Но просчитался.
– Это ведь отчасти из-за жены его тогда не выбрали, правда?
– Вам так сказали?
– Да нет. А сами-то вы как думаете?
– Были такие слухи. Но еще говорили, будто он уже не в том возрасте, немного староват для политики. А некоторым не нравилось, что слишком уж ходок по женской части.
– А что вам было известно о ней самой?
– О ней-то? Да кто ж не видел, как она сидела на лавочке у себя в саду? А последнее время проходишь мимо – раз узнает, а раз и в упор не увидит, будто вас и вовсе нет. И еще лентяйка каких мало, этого тоже не скроешь. Все знали, что весь дом у них держался только на одной Марии-Терезе Буске.
Должно быть, такое случается куда чаще, чем принято думать, – этакие тихие помешанные, которых оберегает вся округа. Покуда не разразится катастрофа…
– А о ее прошлом, до того, как она появилась в Виорне, об этом вам что-нибудь известно?
– Нет, я знаю лишь то, что было в Виорне. К примеру, как и многие здесь, знаю, что он изменял ей направо-налево, но ей было все равно. А вот насчет их прошлого в Кагоре, когда они были молодые, тут ничего не могу сказать…
– А не знаете ли вы о них чего-нибудь такого, что было бы неизвестно другим?
– Что он был несчастлив…
– Из-за нее?
– Да нет, вряд ли, она ведь не занимала слишком важного места в его жизни. Скорее из-за того, что надвигалась старость, а стало быть, ему волей-неволей пришлось бы умерить свой пыл по женской части, во всяком случае, не так, как раньше… Вот здесь он был по-настоящему безутешен. Само собой, он так прямо не говорил мне об этом, но я все равно догадывался.
– Скажите, а он не стыдился своей жены?