Английские юмористы XVIII века
Шрифт:
И мало сказать, что любовь и целомудрие Стеллы прелестны сами по себе: я убежден, что несмотря на дурное обращение, несмотря на скверный характер, несмотря на тайное расставание и соединение, на несбывшуюся надежду и разбитое сердце, - когда он попал в зубы к Ванессе и пока еще лишь ненадолго уклонился с пути, очутившись из-за этого в западне горя и в трясине растерянности, порожденной любовью, - несмотря на приговор большинства женщин, которые, насколько мне известно из личного общения с ними и всяких расспросов, принимают в споре сторону Ванессы, - несмотря на слезы, которые Стелла из-за него пролила, несмотря на препятствия и препоны, которые судьба и собственный его неистовый нрав ставили между ними, мешая этой истинной любви течь безмятежно, - самое светлое время в судьбе Свифта, самая яркая звезда в темной и бурной его жизни, - это любовь к Эстер Джонсон.
– Не уходи, сегодня утром я отвечу на некоторые твои письма, лежа в постели, вот сейчас посмотрим. "Ну-ка, милое письмецо, где ты?" Вот я, - отвечает оно, - что хочешь ты сказать Стелле в это свежее и бодрящее утро? И не устают ля милые глазки Стеллы разбирать этот почерк?" - спрашивает он, ласково поболтав и нежно поворковав еще немного. Любимые глаза ярко сияют перед ним в этот миг, его добрый ангел с ним и благословляет его. Увы, жестокая судьба заставила их пролить столько слез и безжалостно поразила эту чистую и нежную грудь. Жестокая судьба; но променяла бы она ее на иную? Я слышал, как одна женщина сказала, что согласилась бы стерпеть всю жестокость Свифта, только бы испытать его нежность. Причиняя Стелле боль, он как бы поклонялся ей при этом. Он вспоминает о ней, когда ее не стало; вспоминает о ее уме, доброте, грации, красоте с безыскусственной любовью и благоговением, которые неописуемо трогательны; когда он смотрит на нее, такую добрую и чудесную, его сердце тает от восторга; его холодные стихи загораются и пылают подлинной поэзией, и он, можно сказать, преклоняет колени перед ангелом, чью жизнь он отравил, кается в своей порочности и низменности и выражает свое обожание воплями, полными раскаянья и любви:
Когда лежал я на своей постели,
Не чуя сил в изнеможенном теле,
Спасения от хвори я не знал,
Молился, плакал, проклинал, стонал,
Печаль сокрывши под улыбкой, Стелла
Тогда ко мне, как ангелок, слетела,
И, строгое спокойствие храня,
Она страдала более меня.
Хозяин, полный злобы и гордыни,
Не мог бы приказать своей рабыне
Служить, как Стелла услужала мне,
По дружески усердная вдвойне.
К моей постели ласково и кротко
Она подходит мягкою походкой
И вот уже становится светлей
В душе усталой и пустой моей.
Увы, заботясь обо мне всечасно,
Поймите, Стелла, - хворь моя опасна.
Врачуя мой мучительный недуг,
Поберегите жизнь свою, мой друг!
Найдется ль на земле такой глупец,
Что разломал бы сказочный дворец,
Чтоб выстроить из кирпича и лома
Опору для стропил гнилого дома?
{* Какой-нибудь сентиментальный Шампольон нашел бы широкое поле для применения своего искусства, расшифровывая символы этого "краткого языка". Стелла обычно именуется "М. Д.", но иногда под этими буквами подразумевается и ее компаньонка миссис Дингли. Свифт именуется "Престо", а также "П. Д. Ф. Р.". Мы читаем "Спокойной ночи, М. Д.; Крошка Стелла; Милая Стелла; дорогая, бессовестная, милая проказница М. Д.". Иногда он переходит на стихи, например:
Пусть Новый год, - скажу вам не тая,
Пошлет еды вам доброй и питья
И долгого, веселого житья.
Считайте так, что рядом с вами я,
Как вы со мной, проказница моя.}
Одно маленькое торжество было у Стеллы в ее жизни, одна маленькая милая несправедливость совершилась ради нее, и, признаться, я невольно благодарю за это судьбу и настоятеля. Ей в жертву была принесена та, другая, молодая женщина, - та самая, которая жила через пять домов от доктора Свифта на Бэри-стрит, и льстила ему, и обхаживала его, совершенно потеряв голову, Ванесса была брошена.
Свифт не сохранил писем Стеллы, написанных в ответ на его письма к ней *. Он хранил письма Болинброка, Попа, Харли, Питерборо; но Стелла, как сказано в "Биографиях", бережно хранила его письма. Ну конечно, так вот и бывает в жизни; из-за этого мы не знаем, каков был ее стиль и что представляли собой те письмеца, которые доктор Свифт прятал по ночам, а наутро призывал явиться из-под подушки. Но в письме четвертом этого знаменитого собрания он описывает квартиру на Бэри-стрит, где он снимал за восемь шиллингов в неделю столовую и спальню на втором этаже; а в письме шестом он сообщает, что "посетил одну даму, только что приехавшую в город", чье имя, однако, не названо; в письме восьмом он спрашивает у Стеллы: "Что ты имеешь в виду, когда пишешь об "этих людях, живущих поблизости, с которыми я иногда обедаю"? Какого дьявола! Ты не хуже меня знаешь, с кем я обедал каждый божий день с тех пор, как мы с тобой расстались". Ну, конечно же, она знает. Конечно же, Свифт понятия не имеет, о чем это она пишет. Но из дальнейших писем выясняется, что доктор был на "деловом" обеде у миссис Ваномри; что он был "у соседки"; что ему нездоровилось и он намерен всю будущую неделю обедать у соседки! Стелла была совершенно права в своих подозрениях. Она с самого первого намека поняла, что должно произойти, буквально чутьем угадала Ванессу **. Соперница у ног настоятеля. Ученица и учитель вместе читают, вместе пьют чай, вместе молятся, вместе занимаются латынью и спрягают "amo, amas, amavi" {Я люблю, ты любишь, я любил (лат.).}. Нет больше "краткого языка" для бедняжки Стеллы. Разве по правилам грамматики и порядку спряжения amavi не следует за amo и amas?
{* Вот отрывки из записок, которые Свифт начал вечером в день ее смерти, 28 января 1727-1728 г.
"С самого детства и до пятнадцати лет она была болезненной; однако потом здоровье у нее вполне поправилось, и ее считали одной из самых красивых, изящных и милых молодых женщин в Лондоне, разве только она была несколько склонна к полноте. Волосы у нее были чернее воронова крыла, и каждая черточка лица являла собой совершенство".
"...собственно говоря, - пишет он с хладнокровием, которое при данных обстоятельствах поистине ужасно, - она умирала целых полгода!.."
"Среди представительниц ее пола ни одна не превосходила ее умом и не усовершенствовала более свои способности чтением или беседам" с достойными людьми... Все мы, имевшие счастье пользоваться; ее дружбой, единодушию соглашались, расставаясь с ней в начале или в конце вечера, что ей неизменно принадлежат самые интересные слова, сказанные в этом обществе. Некоторые из нас иногда записывали ее выражения или то, что французы называют "bons-mots" {Остротами (франц.).}, в которых она достигала потрясающих высот".
Однако те образцы, которые мы находим в записках настоятеля под рубрикой "Bons-mots de Stella", едва ли подтверждают эту последнюю часть панегирика. Но вот другие, доказывающие ее остроумие:
"Некий джентльмен, который вначале вел себя в ее обществе очень глупо и развязно, под конец опечалился, вспомнив, что недавно потерял ребенка. Епископ, сидевший; рядом, принялся его утешать, говоря, что он не должен печалиться, ибо ребенок "теперь в раю", "Нет, милорд, - заметила она, именно это его и огорчает, ведь он уверен, что никогда не увидит там своего ребенка".
"Когда она была тяжело больна, ее врач сказал: "Сударыня, вы спустились почти к подножию горы, на мы постараемся снова поднять вас наверх". Она ответила: "Боюсь, доктор, что я задохнусь, прежде чем взберусь на вершину".
"Одного ее знакомого священника, человека очень неопрятного, который хотел казаться проницательным и остроумным, кто-то из присутствующих спросил, почему у него такие грязные ногти. Он растерялся; но она помогла ему выйти из затруднительного положения, сказав: "Ногти у этого почтенного господина стали такими грязными оттого, что он почесался".
"Один аптекарь из квакеров прислал ей закупоренную склянку; у нее были широкие края и сигнатурка на горлышке. "Да ведь это, - сказала она, вылитый сын моего аптекаря!" Забавное сходство и неожиданность ее слов заставили нас всех рассмеяться".
– "Сочинения" Свифта под редакцией Скотта, т. IX, стр. 295-296.
** "После утренней прогулки мне бывало так жарко и такая меня одолевала лень, что я предавался безделью у миссис Ваномри, где оставлял свое лучшее облачение и парик и _лишь от скуки частенько оставался там обедать_; так я поступил и сегодня".
– "Дневник для Стеллы".