Английский экспромт Амалии (На службе Его величества)
Шрифт:
– Я надеюсь, вы заглянете в воскресенье к нам в церковь, – продолжал викарий смиренно. – Я прочту проповедь о том, что господь не дремлет и оберегает своих детей от гибели.
– Хорошая тема, – промямлил Арчи, которого уже начал утомлять этот разговор.
– Рад, что она вам нравится, сэр, – серьезно ответил викарий.
Амалию даже передернуло от подобострастия молодого человека.
– Мы придем, – сказала она, – если сможем.
Викарий не стал настаивать и отправился своей дорогой.
Дома его ждало приглашение от
В графском замке Морриса забросали вопросами. Там уже прослышали о том, что случилось с Амалией, и, так как викарию по роду его обязанностей полагается знать все, надеялись услышать подробности из первых рук.
– Ах, бедная герцогиня! – восклицала мать Эмили. – Надеюсь, она не умерла? Просто невероятно, какие кошмарные вещи происходят в этой семье! А все из-за того ужасного камня. Ну почему бы им не продать его и не отделаться от него раз и навсегда?
– Он очень красивый, – пробормотала Эмили, до сих пор не забывшая, как он сверкал на платье Амалии. («А должен был быть на мне!» – подумала она ревниво.)
– Но, милая, – возмутилась мать, – всем же известно, что он приносит несчастье! Так как там герцогиня? С ней все хорошо?
Эмили была бы рада услышать, что ненавистная блондинка вот-вот отдаст богу душу, но все оказалось как раз наоборот. Ее светлость сегодня даже выходила, и вообще, не считая нескольких царапин, незаметно, чтобы она сильно пострадала.
– Значит, она легко отделалась. – Леди Стерн понизила голос. – А это правда, что кто-то нарочно подпилил дерево, чтобы убить ее?
Викарий подтвердил, что возле дерева была найдена пила.
– Какой-нибудь ревнивый любовник мадам! – заявил граф Стерн, входя в гостиную. Он слышал конец разговора и поторопился подать свою реплику, снабдив ее желчным смешком.
– Любовник? – встрепенулась леди Стерн. – А что, такое вполне возможно!
– Заговор анархистов! – авторитетно утверждал в то же самое мгновение некий завсегдатай «Веселого кабана» в Принсхиллз, потрясая кружкой.
– Представляете, – говорил в Лондоне приближенный принца Уэльского своему господину, – герцогиню Олдкасл хотели убить!
Берти слушал, широко распахнув внимательные глаза.
– Герцогиню Олдкасл? – переспросил он. – А кто это такая?
Где-то за полторы мили от них в гостиной фешенебельного особняка находились три человека. Лорд Ундервуд, сидя в кресле и закинув ногу за ногу, подчеркнуто невозмутимо курил трубку. Баронет Лаймхауз стоял, воинственно выпятив брюхо и заложив большие пальцы в карманы жилета. Лорд Сеймур застыл между креслом и брюхом, не решаясь сдвинуться с места, но даже ему не удалось предотвратить непоправимое.
– Вы мерзавец! – кричал Лаймхауз. – Как вы смеете!
Он схватил со стола свежий номер газеты Ундервуда и попытался театрально швырнуть его Печатному Станку в лицо,
– Джентльмены, – бормотал Сеймур, шевеля мохнатыми бровями, как встревоженный леший, – это недоразумение… Я уверен, ужасное недоразумение!
– Да он продался русским! – в бешенстве крикнул Лаймхауз. – Они купили его с потрохами!
Он в ярости рванул узел галстука и грохнулся на диван всей своей внушительной массой. Диван сдавленно крякнул, но, по счастью, его изготовили мастера своего дела, и ни одна из ножек не подломилась.
– В отличие от вас, – презрительно уронил холеный старик в кресле, – я не продаюсь.
– Ундервуд, – тихо спросил Сеймур, – что произошло?
– Лорд Сеймур, – вежливо ответил мистер Печатный Станок, меняя ноги местами, – вы носите свою корону из рогов уже много лет и притерпелись к ней. С чем я вас и поздравляю. Ваша жена успела очень близко познакомиться с большинством лондонских актеров, не говоря уже о…
– Моя жена любит театр! – взвизгнул Сеймур, становясь кирпичного оттенка. – Что вы себе позволяете!
– Она его даже слишком любит, – отчеканил Ундервуд. – Этот господин, – тонкий мизинец с печаткой вытянулся в сторону Лаймхауза, – опозорил меня. Мне плевать на причины, по которым он соблазнил мою жену…
– Да на кой мне сдалась ваша уродина! – фыркнул выведенный из себя Лаймхауз.
– Но ему не следовало это делать, – ровным голосом закончил Ундервуд. – Вы допустили ошибку, баронет. Непростительную ошибку, и отныне я не желаю иметь с вами никаких дел, слышите?
– Клянусь вам! – Земля уходила из-под ног у баронета, и он готов был даже начать божиться, как торговка, продающая гнилые апельсины и утверждающая, что они созрели «в самый раз». – Что на вас нашло, в конце концов? Да я бы скорее умер, чем притронулся к вашей супруге, поверьте!
Заявление у него вышло, мягко говоря, неудачным. Ундервуд нахмурился.
– Прошу вас, Лаймхауз. Ваши оправдания ни к чему.
– Но вы хоть спросите ее! Спросите, было ли что-то между нами!
– И как вы думаете, она ответит мне правду? Да вы, оказывается, непростительно наивны!
– Но я уверяю вас! Это клевета, гнусная клевета!
Ундервуд сорвался с места и подошел к баронету вплотную. Хотя Лаймхауз был вдвое шире лорда в плечах, куда моложе его и значительно сильнее, он невольно съежился и втянул голову в плечи.
– Так вы не писали ей писем? – прогремел Ундервуд. – Не дарили кольцо с рубином? А ваш портсигар – откуда он у нее?
– Его у меня украли!
– Милорды, милорды… – бормотал лорд Сеймур.
– Советую вам, сэр, придумать объяснение получше, – брезгливо бросил Ундервуд. – Я не желаю больше вас видеть. Мой дом для вас закрыт. Если вы попытаетесь еще раз связаться с моей женой, то, – рука Ундервуда сжалась в кулак, – я публично изобью вас хлыстом, и мне плевать на то, какой скандал это вызовет. Прощайте.