Английский гамбит
Шрифт:
По расписанию первыми были пятиклашки. Пока Владимир Андреевич готовился к уроку, они постепенно накапливались в кабинете и после звонка послушно стояли у парт, приветствуя учителя. Единственный класс, с которым Зуеву было легко. Одни мальчишки и девчонки учились усердно, поверив Владимиру Андреевичу, что иностранный язык пригодится им для путешествий по странам и континентам; на других – лоботрясов и тугоумных – достаточно было прицыкнуть, чтобы они сидели тихо, как мыши. Огрызался только Вахрушев, башкастый рассудительный мальчик. Поначалу он получал у Зуева «пятерки», но потом рвение его угасло, и на уроках английского он стал рисовать в блокноте «войнушку». В прошлый раз, когда Владимир Андреевич наругал его за невыполнение домашних заданий, Вахрушев проворчал, краснея: «А зачем мне голову чем попало забивать? Я по-английски-то с коровами буду разговаривать?» Зуев, пребывая в подавленном настроении, не нашел, что ответить, и вкатил Вахрушеву очередной «двояк». Сейчас, в то время, как Владимир Андреевич знакомил «пятый» с новой буквой английского алфавита, Вахрушев вновь «воевал», надувая щеки и потихоньку «стреляя» губами.
– Вахрушев, мне тебя жалко, – сказал Владимир Андреевич, прохаживаясь между рядами парт. – Если ты не будешь знать основ, значит ничего не поймешь и в следующих классах. А что тебя ждет после школы – неизвестно.
Вахрушев неохотно закрыл блокнот.
– У меня мамка с папкой живут без английского и горя не мыкают, – ответил он, краснея.
«Вдруг он и есть «гнусавый»? – подумалось Зуеву. – Нет, нет, у него слишком честные глаза».
– Ну, ты еще про бабушку с дедушкой нам расскажи, – усмехнулся Зуев. – Может, тебе вообще учиться не нужно? Ведь есть люди безграмотные и ничего – живут себе, поживают. Зачем же ты учишь, к примеру, историю, математику?
– Историю читать интересно, там про египтян да про римлян. А математика пригодится считать чего-нибудь.
– Английский, значит, не пригодится? Вот поедешь за границу по какому-нибудь делу и надо будет тебе с иностранцем поговорить, а ты ни бе, ни ме, ни кукареку…
Ребятишки захихикали.
– А я не поеду за границу, мне и в деревне делов хватает. Если что, телевизор посмотрю, – уверенно защищался Вахрушев.
– Ка-а-кой ты наивный! – Зуев засмеялся. – Да жизнь может тебя забросить туда, куда ты и не думаешь, не гадаешь! Вдруг у тебя появится возможность стать разведчиком? Вдруг предложат? Вот и сядешь ты в лужу: какой же ты разведчик без иностранного языка?
Вахрушев молчал, крутя в пальцах ручку. Для него, видимо, было открытием то, что героическая разведка имеет что-то общее со скучнейшим заучиванием английской абракадабры.
– Ребята, чтобы стать гармонично развитыми людьми, вам надо учить все, что дают в школе, – продолжил Владимир Андреевич. – И математика, и история, и английский, и другие предметы – все может в жизни пригодиться. И не слушайте тех, кого лень-матушка заела…
– Меня так и так в разведку не возьмут, – подал голос Вахрушев. – Вы вон как хорошо знаете английский, а не разведчик. Мне тем более не светит.
– Ты почему такой бестолковый-то? – Зуев в добродушном недоумении развел руками. – Разведку я просто как пример привел. Ты пойми, что будущее – это темное пятно. Невозможно предугадать, каким ты будешь после школы, чем пожелаешь заниматься, что тебе пригодится, что не пригодится. Поэтому нужно быть во всеоружии. А то сейчас проваляешь дурака, потом спохватишься да поздно будет.
– Я баранку буду крутить, как папаня, – не сдавался Вахрушев. – Схожу в армию и шофером устроюсь. В деревне народу не хватает.
– Где бы ты ни жил, в городе или в деревне, ты должен быть культурным человеком, а значит иметь представление об иностранном языке.
– Мне и так хорошо.
– Ладно, хватит. – Владимир Андреевич досадливо поморщился. – В общем, если ты будешь наплевательски относиться к моим урокам, схлопочешь двойку за четверть. И вообще можешь на второй год остаться.
Глава 5
Учительская расположилась на втором этаже и собой перегораживала коридор, имея сквозной проход и потому две двери. Школьники нередко, чтобы попасть из одного крыла здания в другое без путешествия по первому этажу, заглядывали сюда, спрашивая разрешения пройти, а то и отчаянно, молчком прошмыгивали, делая из этого маленькое приключение. На переменах Зуев здесь отдыхал, вернее, набирался духу перед очередным уроком, словно ныряльщик перед глубоким нырком. С жадным вниманием прислушивался к жалобам учительниц на плохое поведение какого-нибудь класса или ученика, испытывая невольное удовлетворение – ага, значит, издеваются не только над ним, молодым и неопытным… Одно обстоятельство не давало Зуеву успокоиться окончательно: ведь он был мужик, и унижение, которое могла стерпеть слабая женщина, не мог, не имел права терпеть уважающий себя мужчина. Поэтому он присматривался к братьям по полу – их было двое в традиционно бабьем педагогическом коллективе: физик Мосин, женатый на горбатенькой продавщице Вере, и сам директор школы.
Директором школы был учитель физкультуры – не молодой, но легкий и подтянутый, с атлетическим торсом под синей линялой мастеркой. Это он определил Зуева на постой к бабе Фросе, привезя из интерната в мотоциклетной коляске полосатый матрац с комплектом постельного белья. Уж директор-то с дисциплиной проблем не имел – попробуй вякни такому, враз по шее получишь. Зуев видел, как он накрутил ухо семикласснику, который стрелял из рогатки. И ничего, без обид обошлось. Балбес из «седьмого» только морщил нос и бубнил: «Больше не буду». А если Зуев этак попробует? Обзовут за спиной похуже, чем крысой. Или прямо в глаза скажут. Конечно, как директора не уважать – он вон какой здоровый. Спортсмен-универсал – и на лыжах, и в баскетболе-волейболе, и в теннисе, и в тире – ему есть, где себя показать, есть, на чем авторитет заработать.
Учитель физики Юрий Васильевич Мосин, благодаря своим внешним данным, казалось, не должен был давать скучать школьным насмешникам. И лысым его обзывай, и пузатым, и ушастиком, и очкариком, и бегемотом. Зуев, которого директор обязал поприсутствовать на уроке у каждого учителя, наведался в гости и к «физику». Намеренно на «седьмой» явился – там немало типов оторви да брось. И что же? Сидят, как миленькие, не рыпаются. Хотя многие в физике не бум-бум. Идеального поведения, естественно, не наблюдалось: шепотки, разговорчики в полголоса, бесконечная возня, но главное, что ощутил Владимир Андреевич с тоской в сердце, – в поведении охламонов не было и намека на издевку. Мосина уважали. Почему? Ладно, он добрый. Но разве Зуев злой? Нет, он тоже добрый. Тогда почему Зуев в школе мается, а Юрий Васильевич пребывает в спокойном, доброжелательном настроении, с аппетитом покуривая на переменах в учительской свои любимые сигареты «Золотое руно»? Впрочем, Владимир Андреевич догадывался, почему. Директора уважали, потому что боялись. Мосина уважали, потому что… любили, наверное. А Зуева и не боялись, и не любили. В нем разочаровались. Вот поначалу он школу впечатлил: на «инглише» во всех классах царили тишина и почтение. Они думали, что если сидеть тихо и глядеть ему в рот, то через недельку-другую свободно залопочут по-английски. Они думали, может быть, что с появлением Владимира Андреевича их жизнь закипит и будет бурлить, как она бурлит в телевизионном ящике. Еще они надеялись, что у «англичанина» под подушкой хранится большой золотой ключ. Владимир Андреевич достанет его, поведет их всей гурьбой к заветной дверце, и они очутятся в долгожданном мире чудес. Ан нет! Вместо этого их заставляют зубрить иностранные слова, об которые язык сломаешь и которых уж очень много, а если не вызубришь, то Владимир Андреевич запросто ставит двойку – и это обидно. Говорит «англичанин» на «тарабарщине» до того непонятно, что дурачком себя чувствуешь, и сперва – смешно, но потом злость разбирает. И хранит «англичанин» ключ не под подушкой, а в столе, и не золотой ключ, а стальной, гаечный – 14 на 17.
Глава 6
Класс шестой. Народу здесь вдвое больше, чем у пятиклашек, много интернатовских – из соседних деревушек, где школы только начальные. Девчонки хоть как-то стараются и кое-что учат. У мальчишек знания в английском по программе – около нуля. Главные «террористы» братья-близнецы Голубцовы в последнее время чрезвычайно донимают Владимира Андреевича. Особой злости в их проделках нет, но они резвятся за партой, как два профессиональных клоуна, превращая урок в цирковую хохму. «Ну и плевать», – привычно в сегодняшний день подумал Зуев.
Он открыл дверь в кабинет, дети дружно встали. Владимир Андреевич прошел к столу и, пока шел, отметил необычайное молчание «шестого». Братья Голубцовы одинаково ломали брови в нарочитой серьезности и одинаково косили на Зуева бесоватые глазки.
– Good morning! Sit down! – сказал Владимир Андреевич.
«Шестой» сел, аккуратно сложив руки на партах. Неумело скрываемые улыбочки мелькали тут и там. «Ага, опять подстроили пакость. Выжидают». Вчера подложили кнопку на стул, но это старо, как мир, и Зуев, вовремя отреагировав, устранил повод для унижающего смеха. Что же теперь? Владимир Андреевич быстро и внимательно оглядел стол, выдвинул из-под него стул – ха! На этот раз сидение было тщательно заштриховано мелом. «Ребятки, вы не оригинальны».