Английский раб султана
Шрифт:
Это слышал Гиязеддин и радовался — Аллах все устраивал именно так, как и рассчитывал улем. Льва укротит только львица. Она желает его — остается только, чтобы и он возжелал ее. Тогда уже ничто его отсюда не выведет.
Надо было обо всем подумать и все рассчитать, но только так, чтоб не ошибиться…
Но песни слышал и Ибрагим. Быстро все поняв и также рассчитав, он приготовился в следующем же поединке совершить задуманное…
В очередной раз скрестились клинки, Ибрагим стремительно атаковал. Лео, привыкший более медленно орудовать мечом, придерживался этой тактики и с саблей. Показалось, что на сей раз турок как-то особенно неистов, однако подозрений у англичанина все же не возникло. Только
— Это что, Ибрагим? — с напускным удивлением спросил Лео.
— Ай, прости, Арслан, всему виной неосторожность! Я сожалею, что напугал тебя.
— Напугать ты меня, конечно, не напугал — это ты себе льстишь. Но голову ты мне сейчас прорубил бы, без сомнения.
Ибрагим, чтоб отвести все подозрения, пал на колени и будто забыл, что Лео — всего лишь раб, а не родственник Гиязеддина и наследник всего имения.
Протянув свою саблю в ладонях Торнвиллю, управляющий произнес:
— Моя вина на моей шее. Если считаешь, что я хотел тебя убить, руби ради Аллаха. Только знай, что я невинен.
Лео, тяжело дыша, призадумался: "Может, и правда Ибрагим невинен в том, в чем я его заподозрил? Гибель на турнирах — вещь обыденная. Злая гримаса? Ну а кто рубится с приторной улыбкой? Ярость боя, когда она овладевает, действительно, бывает сложно укротить…"
— Встань. Я верю, что здесь нет злого умысла. Продолжим.
— Теперь только на палках! — изрек турок, решив более не искушать себя: один раз еще можно объяснить случайностью, а второй — уже закономерность.
Ибрагим был хитер и осторожен. Он знал прекрасно, что судьба еще не раз предоставит ему случай убрать франка без каких-либо шероховатостей. Главное, сейчас он быстро и мудро выправил свою ошибку и вышел сухим из воды; а этот тупой гяур даже ничего и не заподозрил!
Поединок продолжился на палках, а днем позже Лео, улем и десяток его слуг с кинжалами, палками и запасами воды и еды поехали на ослах совершить променад по травертинам Памуккале [87] , а заодно и лишний раз посетить руины Иераполиса.
Теперь, когда нога Лео была практически в полном порядке, Гиязеддин хотел показать юноше всё интересное, что знал сам. На небе была непривычная в это время облачность, и посему погода была для подобного рода прогулки просто замечательная — нежаркая.
87
Террасы Памуккале сложены травертином — горной породой, состоящей из карбоната кальция, который осаждается из минерализованных горячих источников.
Череда ослов со всадниками не спеша продвигалась вверх по тропе среди белоснежных травертинов. При взгляде на них сверху они казались крохотными озерцами или бассейнами с голубой водой, сбоку — напоминали раковины, по которым струится ослепительный белый каменный водопад, а снизу — гигантские хлопковые коробочки.
Неспешно текли воды, поддерживавшие эту чудесную каменную белизну. Порой прямо из-под копыт выпрыгивали крохотнейшие лягушата. У ручьев расхаживали и в них же плавали не боящиеся людей утки.
Въехали на высоту, определяемую ныне как 1840 метров над уровнем моря, миновали разнообразные гробницы некрополя, в крупнейших из которых, некогда служивших мавзолеями для целых семейств, ныне опасливо скрывались прокаженные — по турецким
Естественно, они тоже не питали к большей части рода людского особых симпатий, жили своим сообществом. Гиязеддин не зря взял с собой слуг с палками — мало ли что…
Миновав руины больших бань, выстроенных во втором веке равноапостольным Аверкием — знаменитым сокрушителем дубиной античных статуй, направились мимо поваленных колонн и пещеры с ядовитыми газами, известной в Античности как "дыра Плутона" и засыпанной от греха подальше турками.
Наконец впереди показался театр, в воронке которого путешественники и остановились на привал.
Лео разглядел древнюю греческую надпись, прочел:
— Азии и Европы города превосходящий, радуйся, золотой город Иераполис, владычица нимф…
Можно было лишь догадываться, какие здесь находились произведения искусства, пока этот театр не был обращен в церковь… Лео заметил высеченный крест над входом.
Меж тем Гиязеддин, глядя на развалины, задумчиво произнес:
— Все проходит в этом мире — теперь вот, ящерицы да черепахи ползают, где жили древние румы. Если тут порыть как следует… Но ты видел, в моей библиотеке стоит кое-что, выкопанное отсюда? Еще часть в гареме… Знаешь, я не случайно привел тебя сюда, посмотреть на тщету всего сущего. Сколько поколений было до нас — не сосчитать; и мы уйдем, и сменят нас. Как сказал премудрый Хайям:
Жильцы могил гниют дни, месяцы, года, Немало их частиц исчезло без следа. Какой же хмель свалил их с ног и не дает им Прийти в сознание до Страшного суда?.. Где расцвели тюльпаны, алея и горя, Там кровь была пролита великого царя; А где фиалок бархат — как родинки ланит — Там прах зарыт красавиц, прекрасных, как заря… Гляжу на землю я — и сном объятых вижу; Взираю в глубь земли — землею взятых вижу; В твою, небытие, пустыню взор вперив, — Тех, кто ушли уже, и незачатых вижу [88] .88
Перевод О.Б. Румера.
— Меняются народы, языки, — размышлял вслух Гиязеддин. — Что дальше будет — ведает только Аллах. Но я это к тому, что неразумно упираться и идти против воли Аллаха… Он так решил, Он так сделал. Понимаешь?
— Понимаю.
— Так почему тогда ты упрямо держишься за уходящее? Я о твоей вере. Буду краток. Пожалуй, ты не сможешь меня упрекнуть в том, что я слишком злоупотреблял своим положением, назойливо уговаривая тебя сменить веру. Я ждал, присматривался к тебе, дал тебе время самому подумать, поразмыслить о своем положении. Теперь, полагаю, настала пора решать. Мне кажется, я замечаю в тебе признаки подготовки к побегу. Я ошибаюсь, или так и есть? Отвечай честно. А мы ведь так и не доделали наш планетарий…
Лео смущенно кашлянул:
— Я же говорил, уважаемый Гиязеддин: льва нельзя удержать, если он поправится. Поэтому не сочти за неблагодарность с моей стороны, но… Раз мы об этом заговорили и ты обо всем догадался, спрошу тебя: не отпустишь ли ты меня? У тебя хорошо. Я ни в чем не нуждался… ну почти, скажем так. Многое узнал, многое понял. Но приходит пора расстаться. Ты мудрец и сам прекрасно знаешь, что всему в этом мире приходит конец.
Настала тишина. Улем долго теребил свою бороду, потом заговорил: