Английский раб султана
Шрифт:
Ибрагим меж тем с готовностью согласился помочь отнести на башню все нужное. Улем указал на довольно большую кипу книг, свертков и свитков — действительно, старцу не поднять!
Не спеша двое мужчин стали подниматься наверх по винтовой лестнице башни и вышли наконец на наблюдательную площадку. Их обдувал холодный ночной ветер, над ними яркими лампами горели большие звезды.
Богослов вздохнул и медленно продекламировал стихи Хайяма:
От бездны мрачного Надира до кульминации Кейвана Я91
Перевод В.В. Державина.
— Ты это к чему, уважаемый Гиязеддин?
— К тому, что чернила ученого столь же достойны уважения, как и кровь мученика… И Аллах простит мне, да и кровь твоя на твоей же голове. За мое горе и горе Шекер-Мемели!
Старик вложил в свой быстрый, неожиданный и единственный удар всю нечеловеческую силу горя и ненависти. Не дав врагу опомниться и даже бросить книги, Гиязеддин сбросил Ибрагима с башни.
Все! Он совершил свое дело. Отомстил. И даже произнес приговор в лицо. Он не может погубить свою душу убийством этого скорпиона. Аллах простит. А с точки зрения человеческого закона никакого убийства и не было. Оскользнулся человек, упал — даже вместе с книгами. Разве так не бывает?
Мгновенно обессилев, улем неуверенной поступью спустился с башни и крикнул:
— Беда, правоверные! Мой верный Ибрагим упал с башни! Бедный Ибрагим!
Гиязеддин подошел к бездыханному телу и на всякий случай взглянул на лысую голову турка, бессильно висевшую на сломанной шее и лопнувшую от удара о землю, словно спелый арбуз.
Налетели разбуженные слуги, зашевелились вокруг трупа, а улем, горестно воздевая руки к небу и восклицая что-то малосмысленное, незаметно исчез в гареме. Зареванная Шекер-Мемели выскочила к нему, спросила:
— Что за шум, отец? Что случилось?
Старик опустился перед ней на колени и тихо сказал:
— Я не в силах исправить зло, которое причинил тебе и мне Ибрагим. Но покарать злодея я смог — скинул его с башни… Для всех он сам упал. Это все, что я могу для тебя сделать. Как мне покарать себя за глупость, из-за которой Арслан покинул нас, я не знаю.
— Ты и без того страшно наказан. — Ханум опустилась на колени рядом с ним, обняла и заплакала.
— Не чувствую, что это достаточно.
— Не говори так! Ведь мы можем попытаться разыскать Арслана?
Улем посмотрел в ее прекрасные глаза. Казалось, Шекер-Мемели воскресила его:
— Да, огненноокая! Это сложно, но мы попробуем, клянусь Аллахом! И когда мы найдем и спасем его, он вернется в наш дом, и вы будете жить вместе, и я не буду спрашивать его, какой он веры. Вы с ним будете счастливы, но иногда ты будешь отпускать его и к старому дурню — мы ведь не доделали наш планетарий… Утром я начну поиски!
И
Заканчивалось лето 1476 года.
14
Поскольку описание злоключений Торнвилля становится не только цикличным, но и однообразным, будем кратки в дальнейшем изложении. Да, он снова попал в худшее положение изо всех, в коих пребывал доселе: к зиме его угораздило попасть в Константинополь, на постройку нового султанова дворца, известного еще и доныне как Топкапы.
Там никто уже не улещивал никакими благами за переход в ислам. Оставалось только безропотно работать во славу Аллаха и великого падишаха и получать свою порцию архижидкой похлебки, лепешку из прогорклого зерна да изредка — плошку разбавленной бузы.
Конечно, у некоторых сотоварищей Лео по несчастью оставалась возможность освободиться с помощью выкупа, который дадут родственники. Но у Лео такой возможности не было.
Если бы Торнвилль знал, что улем Гиязеддин-оглу-Селим прилагает все усилия, чтобы разыскать его и выкупить, он, может, и попросил начальство разыскать старика. Но откуда юноше было знать? Для него улем остался коварным, вероломным злодеем, покушавшимся на его глаза. Оставалось грызть черствый хлеб отчаяния без глотка воды надежды.
Однако не нами подмечено, что жизнь полосатая. Одни люди или обстоятельства губят, другие помогают, и так поочередно. На султановом строительстве судьба свела Лео с одним неунывающим итальянцем лет тридцати — Чиприано из Флоренции. Тот хоть и был изнурен тасканием камней и замесом раствора, но никогда не терял бодрого расположения духа и смотрел в будущее с оптимизмом.
Торнвилль недолюбливал подобного рода людей вообще, почитая их за легкомысленных глупцов, однако, как выяснилось из случайно начавшегося разговора, оптимизм итальянца был небезосновательным.
— Турецкий плен — далеко не самое плохое, что может случиться в этой жизни. Я уже третий раз в нем и имею все основания полагать, что долее следующего месяца в нем не задержусь.
— Бежишь?
— Ну, отчего бы не сбежать, кабы можно было бы, — загадочно произнес итальянец.
— Не понял.
— Объясню, насколько получится. Я, видишь ли, занимаюсь такого рода работой… В общем, оказываю разнообразные услуги толстосумам, и на этот гонорар живу и процветаю. Без меня с трудом обходятся и в Италии, и на Средиземноморских островах, посему, коль скоро я сообщил о своем бедственном положении, первый же клиент, коему я занадоблюсь, выкупит меня, а я уж ему отслужу.
— Не зыбка ль надежда?
— Ни в коем случае. Глядишь, еще торги устроят, кому я нужнее.
Лео с недоверием покачал головой и хмыкнул:
— Кто знает, может, и так. Если человек нужен. А бывает, что он никому не нужен…
— Ты давно тут?
— Так — недавно. А в целом я уже более двух с половиной лет в плену.
— Расскажи о себе.
Торнвилль кратко исполнил просьбу итальянца, не особо жалуясь и не обо всем распространяясь. Чиприано помолчал, подумал, а потом и сказал:
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
