Аниськин и шантажист

Курочкин Максим

– Кажется, тебе письмо, – констатировал Кирилл.

«Плоха работаете, товарищи милицанеры», – начиналось письмо уже известной Косте фразой.

– Опять! – поморщился Комаров.

– Что такое? – подошел поближе Кирилл.

– Понимаешь, в чем-то ты прав. Я имею в виду те минусы, которые мешают работе участкового инспектора. Вот например, анонимки. С одной стороны, я имею право не реагировать на анонимные заявления. С другой, чисто по-человечески, не могу не обращать на них внимания. Девяносто процентов анонимок – просто мелкая месть подруге или плод зависти к более удачливому соседу. Девять – бред воспаленного воображения. И только один процент может содержать в себе действительно ценную

информацию.

– К какому разряду ты относишь эту?

– К полному бреду. И, кстати, очень назойливому бреду. Точно такую анонимку, слово в слово, я получил перед самым твоим приездом.

– Посмотреть можно? Как иллюстрацию полного бреда?

Вместо ответа Костя молча протянул Кириллу письмо.

– Первый класс, вторая четверть, – мгновенно прокомментировал Кирилл.

– В каком смысле?

– В смысле грамотности.

Костя наблюдал за реакцией брата. Сначала на лице его лежало выражение сарказма, свойственное школьным отличникам при виде вопиющей безграмотности. Потом в глазах появился оттенок недоумения, сменившийся искрой острого интереса. Кирилл поднял глаза на брата:

– Ты действительно не знаешь этого анонимщика?

– Что я его, вычислять должен? Других дел у меня мало.

– Забавно, – проговорил Кирилл и немного помолчал, словно взвешивая свои мысли на чаше весов. – Видишь ли брат, дело в том, что в этой анонимке будто грубо зашифрованы названия банков, ограбленных неуловимым московским хакером. И названы они в той очередности, в какой подали заявления.

– Чушь собачья, – протянул Костя руку за листом бумаги с каракулями, – что тут может быть зашифровано? Здесь указаны так называемые жертвы, и все они живут в нашем совхозе. Я сам обходил «пострадавших», все они подтвердили факт краж, но от подачи заявлений отказались, так как не считают эти кражи существенными потерями для семейного бюджета. Вот смотри сам – у местного электрика, а он у нас один на весь совхоз, на прошлой неделе из частокола пять кольев выдернули.

– «Электроника», – тихо, словно про себя произнес Кирилл.

– У бабки Онежской шлагбаум из коровника пропал. Я проверял, шлагбаум изъяли таможенники. И правильно сделали, до того, как он попал в коровник, он стоял на одной из дорог, на пересечении границ России и Казахстана. И это, кстати, не в первый раз. Наши сельчане больно уж охочи до шлагбаумов, они вместо дрына в коровниках хорошо идут. Одно дело корову выпускать с дрыном – сними его, потом опять положи, а другое – со шлагбаумом. И аккуратно, и красиво, и престижно.

– «Онежск-инвест», – не уловил иронии в голосе брата Кирилл.

– Может, ты еще скажешь, что исчезновение кошки у Помировых как-то связано с международной мафией?

– «Памир», – победно взглянул на брата Кирилл.

Костя взял из рук брата письмо и еще раз внимательно прочел его.

– Черт! А ведь действительно. Слишком много совпадений.

– Ты хочешь сказать, что московский хакер на самом деле скрывается в Но-Пасаране? – «озвучил» Кирилл свою сумасбродную идею.

– Это нереально. Скорее всего, либо произошла утечка информации из прокуратулы, либо из самой банды. ты представь: в Но-Пасаране может жить какой-нибудь родственник бандита или оперативника. Тот, расчитывая на удаленность села от центра, может смалодушничать и похвастать – в письме или как – перед деревенскими родственниками, как ты передо мной, например. А какой-нибудь старый дед, типа нашего Печного, услышать и переиначить все по-своему.

– В любом случае – анонимщика надо изловить и опросить. Если информация исходит из прокуратуры – это одно, а если от одного из членов банды – другое. Ты можешь его вычислить?

– Трудно, но я попробую. У меня уже был опыт. Одного анонимщика я нашел за пару дней.

– Как? – заинтересовался Кирилл.

– И не надейся. Никакого сверххитрого приема я тебе не открою. Рутина, рутина и еще раз рутина. Просмотрел личные дела работников мелькрупкомбината, в каждом из них есть заявление о приеме на работу, написанное рукой служащего. Сходил на ферму, в колонию, то есть во все места, где работают но-пасаранцы и где можно раздобыть образцы их почерков. Побывал даже на почте и в школе!

– И нашел?

– А как же! Почерк был характерный, даже графологической экспертизы не понадобилось. Тем более искал я кляузника, а не преступника.

– Может такое быть, чтобы анонимки писал один человек?

– Нет. Старые писала Анфиса Афанасьевна Белокурова, ее руку я хорошо знаю. И дама она вполне грамотная, ошибок почти не делает. Если только…

– Что?

– Если только она не заставила написать анонимку одного из своих многочисленных потомков. Правда, есть одно «но». Все предыдущие кляузы были направлены против меня, а эта – против каких-то электриков, гор и кошек. И идти, если честно, мне к ней не хочется.

– Что, сложный характер у дамы?

– Еще какой!

Костя вкратце поведал брату историю своей конфронтации с Белокуровой. Мадам Белокурова служила на мелькрупкомбинате главбухом и держала в ежовых рукавицах всю свою бесчисленную семью, начиная с мужа – милого, кроткого и хрупкого водителя Ивана Федоровича – и заканчивая годовалой Бритни Белокуровой. Детей своих, в порядке аристократизации породы, называла не по-деревенски звучно и вычурно, фамилию при замужестве оставила свою, и не просто отставила, но и заставила мужа, робкого своего Ваню, отказаться от своей родовой незвучной фамилии Крузенштерн и взять фамилию супруги. Единственный, кто мог противостоять злобной семейной тирании Белокуровой, была старшая дочь ее Калерия. Силищей Калерия обладала непомерной, поэтому ни ремень, ни скалку против нее мамаша поднимать не рисковала, кто ее знает, эту Калерию, отмахнется ненароком, зашибет.

Именно для Калерии-то и присмотрела заботливая мать нового участкового – некрупного, миловидного, незлобливого, интеллигентного, почти как ее Ваня в молодости. Единственный минус, которое обнаружила в нем несостоявшаяся теща, так это стойкое сопротивление своему счастью. Ваня-то капитулировал без боя, а этот не просто отбил первую атаку, но и посмел решительно и навсегда растоптать планы Белокуровой.

Анфиса Афанасьевна возненавидела Костю так, как могут ненавидеть только женщины, которым сломали их планы, и поклялась извести его на корню. Правда, клятву свою исполняла она довольно вяло – довольствовалась только анонимками и сплетнями, в щедром количестве распускаемыми по Но-Пасарану. Но анонимки ее были столь злобны и надуманы, что начальство только делало Косте устное замечание и отпускало на свободу. А сплетни к Косте прилипали плохо, жили недолго, и вскоре почивали с миром или находили себе более достойных хозяев.

Впрочем, нельзя было упрекать милейшую Анфису Белокурову в столь робких боевых выпадах против своего врага. Не стоит забывать, что на шее ее сидела огромная семья, муж-недотепа, прожорливая вредная бабка и старая дева Калерия. Всех надо было накормить, у всех проверить дневники и карманы, всех направить на путь истинный.

Правда, Костю и Калерию часто видели вместе. Калерия испытывала к юноше непонятное ей самой теплое, требующее активных действий чувство. Ей хотелось защитить жаром своего тела Комарова от зимних беспощадных холодов, прикрыть своей грудью от жалящих бестолковых пуль, вынести его из пылающего строения и вернуть к жизни с помощью приемов первой медицинской помощи, создать ему тень своим телом во время летнего испепеляющего зноя.