Аниськин и снежный человек
Шрифт:
Костя немного встряхнул головой, постарался привести мысли в систему и снова бросил взгляд на вершину Плешивой Горки. Там уже вовсю пылали очищающие костры.
Костры были очень даже на руку Косте. Их отсветы не доставали до него, но зато прекрасно освещали участников мероприятия на Плешивой Горке. Вот приволокли соломенные чучела. Что-то про них говорил ему Печной. Точно, сейчас жечь будут. Чучела вспыхнули моментально и ярко, Комаров даже порадовался, что Плешивая Горка оправдывает свое название и пожароопасная ситуация практически исключена. Может даже огнетушитель и не пригодится. Горели чучела Богов-супермужиков с треском, с шумом, даже с каким-то подвыванием. Этот шум удачно перекрикивали поджигатели.
В определенный момент у Кости даже волосы встали дыбом. Это был момент исполнения элемента устного народного творчества под названием «частушки». Он знал, конечно несколько частушек. Целую серию их, посвященную последнему школьному звонку, они с Кириллом даже сочинили сами. Но такие частушки он слышал впервые. Комаров просто физически чувствовал, как лицо его горячо и медленно наливается густой, горячей краской. Хорошо, что его никто не видит.
– Надеюсь, это не те песни, против которых предупреждала меня Калерия? – тихо выговорил он.
Хорошо, что чучела сгорели быстро. Чучела, но не костры. Дальше Костю подстерегало еще более тяжелое испытание, чем частушки. Он увидел, что костры вспыхнули более ярко и часть их отделилась от общего огня и быстро побежала вниз. Колеса! Они поджигали старые деревянные колеса, обмотанные соломой! Вот она, настоящая опасность!
Колеса, задорно подпрыгивая на кочках, с бешенной скоростью неслись с горки. Это действительно было необыкновенное зрелище. Что там салюты, виденные в городе Костиком! В наступившей внезапно тишине с вершины холма словно стекали огромные огненные шары. И столько в этом зрелище было превосходства огня над человеком, языческого величия, вселенского великолепия, что ноги Комарова подкосились и он, сам того не сознавая, упал на колени. Наверное, на коленях было просто удобно смотреть.
Колеса скатывались, делали несколько оборотов на месте и гулко шлепались. Пламя, словно напуганное бешенной гонкой и падением, на минуту затихало, потом, пробуя свои силы, выпускало несколько огненных язычков и вспыхивало с новой силой, горело ровно и красиво, как газовая горелка.
– Так вот они какие, горелки, – прошептал Комаров.
Когда одна такая горелка шлепнулось почти рядом с Костей, он опомнился, вскочил с земли, выхватил из-за спины огнетушитель и быстро расправился с начавшим расползаться по траве огнем. Но колесо было не одно.
Сверху не было видно, как у подножия холма мечется человек, с чем-то похожим на батон колбасы в руках и выпускает на горящие колеса струи пены из этого батона. Колеса, один за другим, быстро гасли, но неразумные сельские жители объясняли это не расторопностью молодого участкового, а тем, что в эту ночь случается всякое. Даже мгновенно гаснут один за другим горящие в самом разгаре костры. А может, они это никак не объясняли. А просто смотрели.
– Ну, я им покажу, – Костя рукавом вытер пот со лба, – совсем ошалели. Чуть лес не подожгли.
Он приметил дерево, под которым положил почти пустой огнетушитель и стал решительно взбираться на гору. Пора разгонять эту шарашкину контору. Не может же он всю ночь бегать за толпой головорезов и устранять последствия их легкомыслия!
– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – донеслось с горы.
– Батюшки! – совсем по-бабьи всплеснул руками Комаров, – опять чего-то поджигают!
Он прибавил шагу.
– Глянь на небо – птички летят, колокольчики звенят, – издевались на горе. – Диги-дон, диги-дон, убегай скорее вон!
– Как бы не так! – добрался, наконец, Костя до вершины.
И тут же был сшиблен с ног крепко двумя сцепившимися руками людьми. Не успел он приподняться, как чуть ли не по нему пробежал третий.
– И как это нызывается? – обиженно спросил Костя.
– Горелки, – рядом с ним неведомым способом опять оказалась Калерия, – вставай, побежали.
Не объясняя, куда необходимо бежать, она схватила его в охапку и понеслась к толпе народа, стоящей возле костра. Толпа стояла шеренгой по два человека. Калерия подвела Костика к самому концу шеренги и встала рядом.
– Так это и есть горелки, игра такая, – облегченно вздохнул Комаров. Поджигать больше ничего не будут?
– Будут, – «успокоила» его девушка, – но не дрова и не солому. И тушить тебе больше ничего не придется.
Костя не совсем понял, что она имеет в виду, но ему пришлось немного отвлечься. Их очередь подходила к водящему, и необходимо было понять условия игры.
– Так. После песенки про колокольчики пара бежит, не разжимая рук, а водящий их догоняет, – проконсультировался он у Калерии, – а что дальше?
– А дальше – сам догадаешься, – напустила туману девушка. – Не бойся, ягоды помогут.
После туманного упоминания о ягодах Комарову игра разонравилась окончательно. И он решил в момент, когда настанет его очередь, оторваться от Калерии и опять спрятаться в чащобе. Наблюдать за участниками мероприятия со стороны было гораздо безопаснее, чем изнутри. А еще предстояли прыжки через огонь!
Глава 17
Жертвоприношение
Через пару минут ему пришлось переменить свое решение. И виной тому оказалась пара, которая стояла у него за спиной. Василиса и какой-то высокий прыщавый юнец. Костя быстро сообразил, что после того, как их с Калерией «разобьет» водящий, самому Комарову придется «разбивать» Василису и прыщавого. Не то, чтобы он так уж желал оказаться в паре с Василисой, но смотреть, как кто-то другой догоняет ее, хватает за руку, и долго-долго держит эту самую руку было выше его сил.
Еще большая смута возникла в душе Комарова, когда он увидел, что «разбивать» их будет Саймон. Кому другому он легко отдал бы в руки Калерию, но этому наглому техасцу… «Будь, что будет, – решил он. – Догонит – его взяла, не догонит – тихо оторвусь от Калерии и отползу с Горки. Но если я отползу, то ему достанется Василиса!»
Костя так запутался в правилах игры и своих чувствах, что прозевал момент старта. Калерия, мощно и вовремя сорвавшаяся с места, больно дернула его за руку, Комаров не удержался, ноги его запутались, и он позорно растянулся в в двух метрах от шеренги.