Анна Ахматова. Психоанализ монахини и блудницы
Шрифт:
Гудки шли довольно долго, и я уже было подумала, что никого нет, когда в трубке наконец раздался сонный голос Андрея:
– Никитин.
Я взглянула на часы. Ну конечно – воскресное утро, время еще раннее, а он любитель поспать. Что ж, так тебе и надо!
– Алло? – недовольно сказал голос в трубке.
Я постаралась говорить как можно спокойнее, без малейшего волнения:
– Здравствуй, Андрей.
– Таня?! – тут же проснулся он.
– А что ты так удивляешься? Я вроде бы не умерла, а только уехала в Горький. Хотя
– Просто я не ожидал, что ты позвонишь! – К своему удивлению, я поняла, что его голос звучит до странности радостно. Хотя в следующем вопросе мелькнуло некоторое беспокойство: – Что-то случилось?
– Нет. Но я приехала в Москву на конференцию, и поскольку мне не сняли гостиницу, вынуждена буду переночевать три ночи в нашей квартире. Я там прописана, ты не забыл?
– Не забыл, конечно. Ты где? На Курском вокзале?
– Да.
– Я сейчас за тобой приеду.
– Зачем? – изумилась я. Он такую заботливость не проявлял, даже когда мы были женаты. – Сама доберусь.
– С двумя пересадками? Не выдумывай! Выходи к Земляному Валу, я скоро буду.
И как обычно, бросил трубку – он всегда так делал, поэтому последнее слово обычно оставалось за ним.
Можно было, конечно, поступить по-своему, поехать на трамвае, но это было бы глупостью и ребячеством, не говоря уж о том, что ключей у меня не было и все равно пришлось бы ждать его у дверей.
Приехал он быстро – судя по неправильно застегнутой рубашке и взлохмаченным волосам, я действительно подняла его прямо с постели, и он сразу побежал заводить машину, не успев даже толком одеться.
– Здравствуй, Таня.
Смотреть, как он колеблется, не зная, как меня приветствовать, было немного смешно и очень грустно. Я с серьезным видом подала ему руку для рукопожатия, а сама едва сдержала вздох. За два года я привыкла к мысли, что мы разведены, и это навсегда, но вот появился Андрей – все такой же обаятельный, с такой же обезоруживающей улыбкой, и даже седина на висках ему очень идет… И мне вдруг стало так обидно, что я в глубине души, оказывается, продолжаю его любить, а он… он улыбается, как будто и не виноват ни в чем, и пожимает мне руку, словно мы лучшие друзья.
– Не обязательно было меня встречать. – Я вручила ему чемодан и села в машину, не дожидаясь, пока он откроет передо мной дверцу.
Он убрал чемодан в багажник и сел за руль.
– Как твои дела? Нравится в Горьком?
– Нормально, – сухо сказала я. – А у тебя?
– Мою новую книгу очерков выдвинули на Сталинскую премию, – похвастался он.
– Поздравляю. Надеюсь, дашь почитать?
– Конечно. – Он бросил на меня довольный взгляд и вдруг сказал: – Кстати, я ведь сам хотел тебе позвонить, но не решился говорить по телефону, мало ли что. Два дня назад ко мне вдруг зашла Фаина Георгиевна.
– Зачем? – изумилась я.
– Передала для тебя какую-то папку, просила сохранить. Сказала,
– Почему тебе?.. – Я осеклась. Ну конечно, она, наверное, и не знает, что мы развелись. Я с тех пор дважды приезжала в Москву, оба раза бывала у нее, но ничего не говорила о своих личных делах. – Почему ты не сказал, что мы в разводе?
Он вновь бросил на меня быстрый взгляд.
– Решил оказать ей услугу. Она как-то нервничала. И мне было любопытно, что там.
– И что? – спросила я, догадываясь, что он сразу же сунул нос в эту папку.
– Представь себе – переписка Ахматовой! Я помню, ты хотела ее прочитать – так считай, это судьба. Ты позвонила мне, а у меня как раз эти письма!
– Ты их прочитал?
– Не все еще. Но обязательно дочитаю. Особенно письма Гумилева. – Он неожиданно сделался непривычно задумчивым. – Есть в них что-то особенное… какая-то внутренняя сила. И очень сильные чувства. Читал и с трудом верил в то, что ты рассказывала – про Модильяни, измены, развод…
На сей раз осекся он, видимо сообразив, с кем разговаривает. Беседовать с бывшей женой об изменах и разводах – не слишком хорошая идея. К счастью, мы были уже около дома, поэтому неловкая пауза была тут же заполнена бытовой суетой. Мы вышли из машины и под любопытствующими взглядами старушек на лавочке соседнего дома вошли в подъезд.
В квартире я тут же огляделась, но, к своему изумлению, не заметила никаких признаков проживающей там женщины. Ни пальто, ни шляпки, ни женских туфель и сапожек. Всюду были вещи одного только Андрея.
– А где же твоя подделка под Серову?
Вопрос вырвался у меня непроизвольно, и я тут же о нем пожалела, уж очень он звучал… лично, явственно показывая, что мне не все равно.
Но Андрей, кажется, не заметил моей растерянности и коротко сказал:
– Мы расстались.
– Давно?
– Год назад.
Сказать по правде, я была в смятении. Расстались, и давно. С одной стороны, я это предсказывала, когда заставляла себя абстрагироваться от личных чувств и рассуждать только как психиатр. Я хорошо знала, почему Андрей выбрал именно эту женщину, не зря же я называла ее «подделкой под Серову».
Он слишком хотел быть как Симонов, слишком тянулся за ним, поэтому неосознанно подражал ему во многих вещах. В том числе его, как и многих, восхищала романтическая история о поэте и его музе-артистке. Когда-то он даже был романтически влюблен в саму Серову, но потом нашел ей подходящую замену – молодую актрису, которую многие называли «новой Серовой».
Конечно, с самого начала было ясно, что подобные игры подсознания – не самая подходящая основа для серьезных отношений. И конечно, я с самого начала знала, что если бы я сама не подала на развод, со временем Андрей разочаровался бы в своей «музе» и вернулся бы к семейному очагу. Тем более что новой Серовой из этой ловкой девицы не получилось.