Анна и бесконечность
Шрифт:
– Потому что боятся перемен. Трусят отступить на шаг от учения Великого Джека.
– Нет, Анна, ты не права. Мы многое изменили в том, что оставил после себя Джек. Возвращаюсь к вопросу о дополнительных 10 годах. Все просто. Сегодня ты расширяешь жизнь на 10 лет, завтра люди попросят еще 10, а потом еще 10, за этим последует отмена Комнаты Выхода. И все закончится тем, что треть населения будет неспособна ни работать, ни растить детей. Более того, они будут болеть, поэтому еще как минимум 10 % людей будут тратить все свои часы выработки, чтобы ухаживать за больными. Простая математика: у нас есть место на 10 000 человек, 10 % дети, 90 % работоспособных. Если отменить 100-летний
– Все равно я не доверяю вашему Отделу Управления.
– Ты их не знаешь, Анна.
– Любая моя ошибка может тоже закончиться вымиранием человечества, Адам, и у меня нет еще 20 человек-гениев, с которыми я могла бы посоветоваться.
– О чем ты?
– Так… ни о чем. Хочешь контраргумент по поводу разумности вашего Общества?
– Давай, если он у тебя есть, Анна.
– Есть.
После этих слов произошло что-то совершенно неожиданное для Адама. Он в первый раз услышал музыку. Лунная соната заполнила сферу.
Адаму стало страшно. В первую минуту ему хотелось убежать или попросить Анну выключить, немедленно выключить эти тревожащие звуки. Пальцы, ноты и клавиши слились во что-то неделимое, нерасторжимое, неисправимое. Это был чей-то рассказ о жизни, о мире, о людях… о неизбежности смерти и боли. Это была повесть о тех, кого уже давно больше нет. Свидетельство, что они когда-то жили, чувствовали. Это был их мир, их земля. Исчезли. Забыты, презираемы за то, что сделали c Адамом и его Обществом. Так легко ненавидеть, ни разу не встретившись лицом к лицу, ни разу не попытавшись понять, ни разу не выслушав. Поэтому ему хотелось убежать, заткнуть уши. Что-то внутри него знало, что, если он продолжит слушать, он уже не будет таким, как прежде. Стена внутри него рухнет, и его затопит хаос сомнения в том, что казалось таким понятным, однозначным.
Но убежать Адам не мог, и он слушал дальше. Музыка медленно заполняла его, сознание утопало в звуках. Адам ушел под воду. Чувство сопричастности, общности с теми, кто написал, исполнял, слушал эту музыку. Они и мы. Те, кто разрушили землю, и те, кто обречены на вечные страдания из-за их ошибки. Те, кто сделали из жизни погоню за удовольствиями и отказались даже от минимальных жертв ради самосохранения, и те, кто работают все время, не зная никаких удовольствий. «Они и мы», «зло и добро» в голове Адама смешались и проникли друг в друга. Страшное, пугающее, ужасающее МЫ красными, пылающими буквами восставало из этой смеси, превратив «они» в пепел. МЫ – люди.
Адам закрыл лицо ладонями, по щекам покатились слезы. Он плакал в первый раз. Его стерильный мир рушился, оказавшись подделкой. Радость и спокойствие в его душе были возможны только благодаря незнанию, отрицанию, отделению «они» от «мы».
Мелодия играла по кругу, Адам плакал все сильнее. Уже на третьем круге он осознал, что ничего больше не хочет. Только слушать, снова и снова. Вдруг его жизнь показалась ему скучной, хотя он никогда раньше этого не замечал, но именно такой она и была. На пятом круге ему уже захотелось услышать что-то новое, попросить Анну поставить еще мелодию. Адам запретил себе это, и от этого истерика лишь нарастала. На седьмом круге он подумал, что музыки недостаточно, что он хочет открыть хранилище мертвого человечества и узнать, увидеть, почувствовать все. Но ведь этого делать нельзя. Нельзя!
Анна наблюдала за ним, слушала его всхлипы. Она понимала, что совершает жестокость. Сейчас его мир рушится – это больно. Но самое главное – бесполезно. Что он может сделать? Что это понимание даст ему, кроме боли? В своем обществе он не изменит ничего. Так что это была жестокость в абсолютном смысле этого слова. «Подумать только! Такая физическая сила, такая работоспособность, такая уверенность в себе и в будущем, и все рушится так просто, одной мелодией. Кажется, перед тобой железная болванка, а упав, разлетается вдребезги, как хрусталь. Жизнь парадоксальна», – пронеслась мысль в голове Анны.
– Судя по всему, ты теперь нестерилен, Адам. Плачешь. Вернешься домой, а музыка так и продолжит играть в твоем мозгу. Сомнения появятся, навязчивые идеи, грусть, желание чувствовать. Это и есть мой контраргумент по поводу разумности вашего общества. Общество, которое можно ввести в коматоз Лунной сонатой, не очень-то разумно. Мне нравится твое имя, Адам. Не верю в случайности. Как красиво получилось… И вот Адам изгнан из райского сада, надкусив плод с древа познания. Назад дороги нет, он будет скитаться в муках по грешной земле, не имея покоя в душе. А райский сад… как же он прекрасен, в нем нет болезней, старости, боли, неравенства. Братья и сестры в совершенных телах, живущие 100 лет, в абсолютной гармонии друг с другом и с собой. Безгрешные, чистые создания. И хотя на воротах сада нет замка, Адаму туда уже не вернуться. Ну а я, кто же я в этой истории? Точно не Ева. Так что, по всей видимости, я – дьявол. Хотя что я тебе рассказываю? Ты ведь понятия не имеешь, о чем я. Но знай, вот так вот оно и происходит… грехопадение. Меня всегда увлекала эта история.
…И вот, раздавленный правдой, Адам упал на колени пред древом, заплакав в отчаянии. А кусок яблока так и застрял в его горле, потому что проглотить он его был не в силах. Поэтому у мужчин есть Адамово яблоко, или кадык, сувенир на память о важном дне. Как и дьявола, меня не интересует ваше счастье, Адам. Меня беспокоит, что вы размножаться не можете, что разрушить все можно одним дуновением ветра, эти ваши фальшиво совершенные схемы. У вас недостаточно мудрости, чтобы выжить. Поэтому ты у меня съешь все яблоко, и даже если тебя вырвет, соберешь и запихнешь обратно. А потом мы подумаем, что делать дальше. Да, кстати, для протокола: я дала тебе свободу выбора. Я спросила, давать тебе яблоко или нет, хочешь или нет. Так что это ты сам выбрал, Адам. Божественные инструкции мной не нарушены. Вот такая вот она свобода воли на вкус. Понравилось? Это твой первый выбор в жизни, Адам. Поздравляю.
– У тебя есть еще музыка? Кроме этой мелодии? – Как и ожидалось, Адаму было неинтересно слушать притчу про яблоко. Ему просто хотелось получать удовольствие.
– Да, конечно. Уберу Лунную сонату с реплея. Музыки у меня столько, что ты за всю жизнь ее не прослушаешь, даже если каждая мелодия будет играть по одному разу.
За Лунной сонатой последовали другие произведения Бетховена. Анна дала Адаму насладиться, подождав пару часов, а после этого продолжила свои вопросы:
– У тебя есть мечты, Адам? В вашем Обществе еще осталось такое понятие?
– Да. Конечно же осталось. У меня есть мечты. Правда, они у нас у всех похожие.
– Это ничего страшного, раньше у людей мечты тоже были похожие. Расскажи про свои.
– Я мечтаю, что когда-нибудь по земле будут ходить животные. Что мы будем жить вне купола. Воздух будет чистым, радиация исчезнет. У нас будет искусство. Нас будет больше, и страх, что человечество может погибнуть из-за одной ошибки, будет в прошлом. Мы будем свободными на чистой планете, и не будет больше следов ошибок наших предшественников.