Анналы. Малые произведения
Шрифт:
71. Между тем Стертиний, высланный навстречу пожелавшему передаться нам Сегимеру, брату Сегеста, доставил его вместе с сыном [102] в город убиев. Обоим было дано прощение; Сегимеру – легко, сыну – после некоторых колебаний, так как говорили о том, что он глумился над трупом Квинтилия Вара. Галлия, Испания и Италия, соревнуясь друг с другом в усердии, предлагали в возмещение понесенных войском потерь оружие, лошадей, золото – что кому было сподручнее. Похвалив их рвение, Германик принял только оружие и лошадей, необходимых ему для военных действий, а воинам помог из собственных средств. И для того чтобы смягчить в них воспоминание о пережитом бедствии еще и ласковым обращением, он обходит раненых и каждого из них превозносит за его подвиги; осматривая их раны, он укрепляет в них, – в ком ободрением, в ком обещанием славы, во всех – беседою и заботами, – чувство преданности к нему и боевой дух.
102.
По сообщению Страбона (VII, 1), этого сына звали Сеситаком.
72. В этом году Авлу Цецине, Луцию Апронию и Гаю Силию присуждаются триумфальные знаки отличия за деяния, совершенные ими вместе с Германиком. Тиберий отклонил титул отца отечества, который ему не раз предлагался народом; несмотря на принятое сенатом решение, он не позволил присягнуть на верность его распоряжениям [103] , повторяя, что все человеческое непрочно
103.
В 42 г. до н.э. триумвиры (Октавиан, Антоний и Лепид) поклялись нерушимо соблюдать все законы и распоряжения, изданные Юлием Цезарем. В дальнейшем, в эпоху империи, вошло в обыкновение в первый день нового года присягать на верность распоряжениям правящего принцепса и всех его умерших предшественников.
104.
Этот закон (обычно его называют законом об оскорблении величества, что не совсем точно, так как под величеством подразумевается достоинство властителя, монарха) был издан во время диктатуры Корнелия Суллы (приблизительно в 80 г. до н.э.) и именовался Lex Cornelia. Сообщаемое Тацитом о его первоначальной направленности подтверждается и Цицероном в «Письмах к друзьям» (III, 11).
73. Тут будет, пожалуй, нелишним рассказать о первых обвинениях подобного рода, испытанных на незначительных римских всадниках Фалании и Рубрии, чтобы стало понятно, с чего пошло это наитягчайшее зло, с каким искусством Тиберий дал ему возможность неприметно пустить ростки, как затем оно было подавлено, как в дальнейшем вспыхнуло с новою силой и, наконец, заразило решительно все. Фаланию обвинитель вменял в преступление принятие им в число блюстителей культа Августа, – которые были во всех домах, на положении жреческих коллегий, – некоего мима Кассия, известного телесным непотребством, и еще то, что, продав сад, он уступил вместе с ним в собственность покупателю и статую Августа. Рубрий обвинялся в том, что клятвопреступлением оскорбил святыню Августа. Когда это стало известно Тиберию, он написал консулам, что его отец признан небожителем не для того, чтобы это воздаваемое ему почитание было обращено на погибель гражданам; лицедей Кассий вместе со своими товарищами по ремеслу постоянно принимает участие в зрелищах, посвящаемых его, Тиберия, матерью памяти Августа; если статуи Августа, как и другие изображения богов, при сделках на дома и сады переходят вместе с ними во владение покупателей, то это не является святотатством; на нарушение клятвы нужно смотреть так же, как если бы был обманут Юпитер: оскорбление богов – забота самих богов.
74. Немного спустя претора Вифинии Грания Марцелла [105] обвинил в оскорблении величия его квестор Цепион Криспин, заявление которого было поддержано и Романом Гиспоном. Этот Криспин первым вступил на жизненный путь, который впоследствии сделали обычным тяжелые времена и человеческое бесстыдство. Нищий, безвестный, неугомонный, пока при помощи лживых наветов, питавших жестокость принцепса, не втерся к нему в доверие, он стал опасен для самых выдающихся людей государства и, сделавшись могущественным у одного и ненавистным для всех, подал пример, последовав которому многие, превратившись из бедняков в богачей и из презираемых во внушающих страх, приуготовили гибель другим, а под конец и самим себе. Что до Марцелла, то его он изобличал в поносных речах против Тиберия – неотвратимое обвинение, так как, выбрав из характера Тиберия самое мерзкое, обвинитель передавал это как слова обвиняемого. И так как все, о чем он говорил, было правдой, казалось правдой и то, что это было сказано обвиняемым. К этому Гиспон добавил, что свою собственную статую Марцелл поставил у себя в доме выше, чем статуи Цезарей, и что, отбив у другой статуи голову Августа, он заменил ее головою с лицом Тиберия. Выслушав это, Тиберий до того распалился, что, нарушив обычное для него молчание, заявил, что по этому делу открыто подаст свое мнение, подкрепив его клятвою, чтобы побудить и остальных поступить так же, как он. Но тогда еще сохранялись следы умиравшей свободы. И Гней Пизон на это сказал: «Когда же, Цезарь, намерен ты высказаться? Если первым, я буду знать, чему следовать; если последним, то опасаюсь, как бы, помимо желания, я не разошелся с тобой во мнении». Смущенный словами Пизона и тем больше раскаиваясь в своей горячности, чем неожиданнее она была для него самого, он позволил снять с подсудимого обвинение в оскорблении величия; разбор дела о вымогательстве был поручен рекуператорам [106] .
105.
В правление Августа было принято постановление, согласно которому часть провинций переходила в непосредственное подчинение принцепса, часть оставалась в ведении сената. Наместники сенатских провинций обычно именовались проконсулами. Граний Марцелл был бывшим претором, и в данном месте Тацит именует его по званию.
106.
Рекуператоры – особая судебная коллегия, занимавшаяся рассмотрением имущественных тяжб между римлянами и чужестранцами; из факта передачи дела Марцелла рекуператорам следует, что ему, кроме того, было предъявлено обвинение и в вымогательстве.
75. Не довольствуясь дознаниями в сенате, он присутствовал и в обыкновенных судах, сидя в углу трибунала, чтобы не сгонять претора с курульного кресла; и в его присутствии было принято немало решений вопреки проискам и ходатайствам власть имущих. Однако, способствуя торжеству справедливости, он тем самым ущемлял свободу. Так, например, сенатор Аврелий Пий, жалуясь, что прокладка проезжей дороги и постройка водопровода расшатали и привели в негодное состояние его дом, обратился к сенату за вспомоществованием. Преторы казначейства ответили на его просьбу отказом, и тогда Цезарь пришел ему на помощь и оплатил Аврелию стоимость его дома, желая, чтобы все выплаты из казны производились по-честному; эту добродетель, утратив все остальные, он сохранял в течение долгого времени. Бывшему претору Проперцию Целеру, просившему о своем исключении ввиду бедности из сенаторского сословия, он выдал миллион сестерциев, убедившись, что нужда была унаследована им от отца. Однако, когда другие попытались добиться того же, Тиберий велел им представить сенату доказательства своей недостаточности: из желания быть суровым он проявлял черствость и в том, что делал по справедливости. По этой причине прочие предпочли молчание и нужду признанию в ней и благодеяниям.
76. В том же году из-за непрерывных дождей Тибр вышел из берегов и затопил низкие части Рима; после спада воды обрушилось много построек, и под ними погибли люди. По этому поводу Азиний Галл предложил обратиться к Сивиллиным книгам [107] . Тиберий, одинаково боявшийся гласности как в относящемся к воле богов, так и в делах человеческих, воспротивился этому, и изыскать средства к обузданию своенравной реки было поручено Атею Капитону и Луцию Аррунцию. Было решено освободить на время от проконсульской власти и передать в управление Цезарю Ахайю и Македонию, просивших облегчить им бремя налогов [108] . Распоряжаясь на гладиаторских играх, даваемых им от имени его брата Германика и своего собственного, Друз слишком открыто наслаждался при виде крови, хотя и низменной; это ужаснуло, как говорили, простой народ и вынудило отца выразить ему свое порицание [109] . Почему Тиберий воздержался от этого зрелища, объясняли по-разному; одни – тем, что сборища внушали ему отвращение, некоторые – прирожденной ему угрюмостью и боязнью сравнения с Августом, который на таких представлениях неизменно выказывал снисходительность и благожелательность [110] . Не думаю, чтобы он умышленно предоставил сыну возможность обнаружить перед всеми свою жестокость и навлечь на себя неприязнь народа, хотя было высказано и это мнение.
107.
По преданию, при царе Тарквинии Гордом (в действительности, вероятно, в первые годы республики) в Риме появились так называемые Сивиллины книги, составление которых приписывалось прорицательнице Сивилле из г. Кум в Кампании. Эти тексты, написанные по-гречески, представляли собой собрание всевозможных оракулов. В дальнейшем Сивиллины книги были помещены на хранение в храм Юпитера, и в трудных для государства обстоятельствах к ним стали обращаться за прорицаниями, соответственно которым принимались те или иные решения. Истолкование Сивиллиных книг было поручено особым жрецам, сначала 2, потом 10, в правление Суллы и Августа – 15 (квиндецимвирам).
108.
Ахайя (Ахея) и Македония принадлежали к числу сенатских провинций, подати с которых поступали в общегосударственную казну; передача их в управление императору могла лишь в очень незначительной мере облегчить бремя взимаемых с них поборов.
109.
Кровавые побоища на арене были в Риме обычным и желанным зрелищем и никого не трогали; в данном случае зрителей возмутила «чрезмерная» кровожадность Друза, распоряжавшегося на этих представлениях (от распорядителя зависело, пощадить ли того или иного раненого гладиатора или повелеть, чтобы он был добит победителем, зависели условия поединков или групповых боев и т.д.).
110.
См.: Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Август, 45.
77. В театре еще больше усилились беспорядки, начавшиеся в минувшем году: было убито не только несколько человек из народа, но также воины и центурион, был ранен трибун преторианской когорты, когда они пытались пресечь буйство черни, обрушившейся с бранью на магистратов [111] . Эти волнения обсуждались в сенате, и было внесено предложение предоставить преторам право налагать на актеров наказание розгами. Против этого заявил протест народный трибун Гатерий Агриппа, на которого напустился с бранной речью Азиний Галл, между тем как Тиберий хранил молчание, оставляя сенату эту видимость свободы. Все же протест трибуна возымел силу, так как божественный Август некогда заявил, что актеры не подлежат телесному наказанию [112] , и Тиберию не подобало отменять его решение. Были приняты постановления о размере жалованья актерам и против разнузданности их поклонников; из этих постановлений важнейшие: чтобы сенатор не посещал мимов у них на дому, чтобы римские всадники не толпились вокруг них в общественном месте и не встречались с ними нигде, кроме как в театре: сверх того, преторы были наделены властью карать изгнанием распущенность зрителей.
111.
Зрители театральных и цирковых представлений шумно и непринужденно выражали свое одобрение или неодобрение того или иного зрелища или тех или иных актеров и гладиаторов. Среди зрителей постоянно вспыхивали на этой почве ссоры и потасовки, в которые вмешивались присутствовавшие на представлениях воинские наряды; о подобных беспорядках сохранились многочисленные свидетельства античных авторов, неоднократно упоминает о таких бесчинствах театральной толпы и Тацит (см., например: Анналы, XIII, 25; XIV, 17).
112.
Впрочем, «Светоний» сообщает о нескольких случаях, когда актеров подвергли телесному наказанию по распоряжению Августа (Жизнь двенадцати цезарей. Август, 45).
78. Испанцам, согласно их просьбе, было дано разрешение на постройку в Тарраконской колонии храма Августу, и это послужило примером для всех прочих провинций. Народ обратился с ходатайством отменить налог с оборота в размере одной сотой его, введенный после междоусобных войн, на что Тиберий ответил эдиктом, в котором указывал, что у военной казны нет иных источников пополнения; вместе с тем он заявил, что государство не выдержит бремени непомерных расходов, если воины будут служить менее двадцати лет. Таким образом, непродуманные уступки, сделанные в силу необходимости во время последнего мятежа [113] и сокращавшие срок службы в войске до шестнадцати лет, были отменены.
113.
Т.е. во время мятежа паннонских и германских легионов в 14 г. н.э.
79. Затем Аррунцием и Атеем был поставлен перед сенатом вопрос, считает ли он возможным для уменьшения разливов Тибра запрудить реки и озера, из-за которых и повышается его уровень; по этому поводу были выслушаны представители муниципиев и колоний, причем флорентийцы просили ни в коем случае не отводить Кланиса из привычного русла и не направлять его в Арн, так как это было бы для них гибельно. Близкое к этому заявляли и жители Интерамны: плодороднейшие земли Италии придут в запустение, если река Нар, спущенная в канавы (как это предполагалось), заболотит близлежащую местность. Не молчали и реатинцы, возражая против постройки плотины на Велинском озере, в том месте, где из него изливается Нар, и говоря, что оно выйдет из берегов и затопит окрестности; что природа, определившая рекам их устья и течение, истоки и разливы, достаточно позаботилась о делах человеческих; к тому же нельзя не считаться с обычаями и верованьями союзников [114] , посвятивших рекам родной страны обряды, рощи и жертвенники, да и сам Тибр не желает, чтобы у него отняли соседствующие с ним реки и его течение стало от этого менее величавым. Оказались ли тут решающими просьбы колоний, или трудности работ, или, наконец, суеверия, но взяло верх высказанное Гнеем Пизоном мнение, что все следует оставить как оно есть.
114.
Союзниками (socii) издавна назывались покоренные римлянами народы, с которыми Рим как бы вступал в союз (объединение). В данном случае термин «союзники» по отношению к обитателям Италии – явный анахронизм, так как подавляющее большинство италиков получило римское гражданство после Союзнической войны, закончившейся в 88 г. до н.э.
80. За Поппеем Сабином была сохранена провинция Мезия с добавлением еще Ахайи и Македонии. И вообще у Тиберия было обыкновение удерживать большинство должностных лиц во главе тех же войск и тех же гражданских управлений. Объясняют это по-разному: одни говорят, что он оставлял в силе свои назначения из нежелания затруднять себя дополнительными заботами, некоторые – что делал это по злобе, чтобы не расточать милостей многим; есть и такие, которые полагают, что, будучи весьма проницателен умом, он был столь же нерешителен в суждениях. С одной стороны, он не выказывал предпочтения добродетелям, а с другой – ненавидел порочность: в выдающихся людях он видел опасность для себя, в дурных – общественное бесчестье. В этих колебаниях он дошел до того, что не раз поручал провинции тем, кого не согласился бы выпустить из Рима.