Аннета
Шрифт:
Всенародный траур накрыл огромное королевство. Приспущены государственные флаги. Оделась в чёрное вся королевская семья.
Толпы народа собрались на погребение великого короля. Окна немногочисленных домов, стоящих близ дворцового храма, переполнены плачущими скорбящими людьми, желающими в последний раз взглянуть на лик своего короля…
В окне небольшой мансарды, откуда открывается отличный вид на дворцовую площадь, виден лишь один человек. Это молодой светловолосый парень. Ироничная ухмылка кривит его идеально
Глава 18 ОН
Итак…
Знакомьтесь:
Луис Артур Эдмунд Даниэль Кеннет
Он долго и пристально смотрел в огромное старинное зеркало в тяжёлой резной раме из пород ценного дерева, украшенной бриллиантами чистейшей воды. Бриллианты тонкими радужными лучиками отражали падающий сквозь узкие окна свет. Окна были узкими, но высокими, почти до потолка.
Зал назывался ритуальным. Зал был древним, ещё более древним, чем дворец. Проникновение сюда приравнивалось к государственной измене и каралось пожизненным заключением в самой суровой тюрьме королевства. Согласно его личному высочайшему указу.
Единственным человеком, имеющим право пересекать порог этого расписанного замысловатыми старинными фресками зала, был он сам. Согласно всё тому же указу.
В чистой серебряной глади зеркала он видел древнего, давно перевалившего за столетие старца. Жалкий сложившийся скелет, обтянутый, словно пергаментом отвратительного качества, истончённой морщинистой кожей неопределённого цвета с множеством пигментных пятен. Цвет определить всё же можно, с горькой иронией подумал он. Пожалуй, синевато-фиолетово-землистый. С примесью грязно-коричневого.
Красавчик. Это да… Не поспоришь…
Но, честно сказать, на него страшно смотреть уже давно. Последние лет эдак тридцать. Последнее десятилетие особенно. Можно сказать, невыносимо.
Он похож на злого колдуна из детских книжек его правнуков. Хотя нет. Колдуны там посимпатичнее…
Он с трудом поднял тонкую слабую руку. Взбугрившиеся реки вен на тонкой кости. Его кости с каждым прожитым годом всё тоньше.
Дрожащей рукой он провёл по голове с редкими бесцветными волосами, впалой груди, животу и ниже. Жизни не осталось нигде. Даже там. Он больше не мужчина. Наверное, его даже нельзя назвать словом «старик». Это слово мужского рода.
Мужской род… Его слабая рука бессильна. И любая, самая умелая, шлюха будет бессильна сделать его хотя бы подобием мужчины. Хотя бы на миг.
Хорошо, что сейчас его не видит никто. За эти фото любое издание с радостью выложило бы целое состояние. Не поняв ничего. Того, что он вовсе не любитель подобных развлечений, нет. Разве что по необходимости. Когда-то давно. Так давно, словно этого времени и вовсе не было.
Он всего лишь хочет довести себя до состояния полнейшего, совершеннейшего отчаяния, кое способен испытать лишь мужчина. Бывший мужчина. Именно это задача его слабых, отказывающихся слушаться рук. А вовсе не оргазм, прощально махнувший ему ручкой. Махнул ручкой, не послушавшись руки. Дешёвый каламбур…
Он усмехнулся. Он мог бы избежать этого вызывающего рвотный рефлекс цирка. Мог бы. Если бы захотел разделить со своей августейшей супругой то, что последует совсем скоро. Уже совсем, совсем скоро оргазм не просто помашет ему ручкой, а злорадно плюнет в лицо бессильными старческими слезами…
Перед ним возникло лицо его законной супруги, испещрённое морщинами не меньше, чем его собственное. Она была ему неплохой женой, что зря говорить. Покорной. Преданной. Прощающей ему всё. А прощать было что, и немало. Это мягко говоря. Его жена была всё понимающей и беззаветно его любящей. О её любви к нему в народе ходили легенды. Её, его супругу, приводили в пример дочерям и жёнам.
Но, положа руку на сердце, любая на её месте вела бы себя точно так же. Любая. Когда-то женщины текли при одном взгляде на него. И сами прыгали к нему в постель, стоило ему бросить взгляд. И ждали этого взгляда, жадно следя за ним, где бы он ни появлялся. И пожирая его своими переполненными желанием взглядами с головы до ног, особо задерживаясь на области паха.
Он вновь усмехнулся. Давно это было. Давненько. Каким он был когда-то, сейчас помнит лишь она, его законная супруга. Которая до сих пор смотрит на него преданными, полными обожания глазами.
На долю секунды он вдруг представил, что разделит с ней то, что произойдёт совсем скоро… Нет. Для неё останется всё как есть.
Да, она была хорошей женой. Но он не любил её. Он женился на ней по расчёту, и это знает всё королевство. Знает и она сама. Знал и её отец, гордый правитель соседнего королевства. Тогда оно было соседнее. Сейчас это всего лишь часть его могучего государства.
Старик предвидел такой расклад и до последнего не хотел отдавать ему дочь. Но что он мог сделать с бешеной кошкой в течке, в кою в мгновение ока превратилась юная наследная принцесса при одном лишь взгляде на молодого короля соседнего королевства?
Да она была готова удавить родителя собственными руками за одну только ночь с ним, Луисом Артуром Эдмундом Даниэлем Кеннетом и так далее и так далее… У него много имён, как и положено особе королевских кровей. Он сам в своё время с трудом выучил их все. А эта… эта наследная принцесса выучила его имена всего за один день. И с упоением повторяла их снова и снова. До сих пор повторяет. Старая дура.
Наследная принцесса… Да он с трудом остановил её от, иначе и не скажешь, изнасилования жениха до свадьбы, хм. Её руки лезли к нему в брюки всякий раз, стоило им остаться наедине.
Под древними сводами раздался тихий дребезжащий старческий смех. Дааа… Но народ её любил, считая образцом доброты и чистоты. В отличие от её отца, сурового правителя, замучившего свой народ многочисленными разнообразными налогами. Одно время в королевстве его невесты даже существовал налог на солнце, как бы абсурдно это ни звучало.
Королевские чиновники измеряли оконные проёмы в домах подданных и насчитывали налог в зависимости от площади окна. Чем больше площадь окна, тем больше солнечного света поступало в жилище, соответственно, больше и налог. Окна в домах становились всё меньше и меньше. Дошло до того, что в некоторых бедных домах их не стало вовсе.